Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под з, стр. 51
Договориться о деталях помешала Светка.
— Вот вы где! — затараторила она. — Владик, мама тебе запретила резать чужие бредни! Мама сказала, что это частная собственность! Тебя отдадут под суд!
— Какая частная, — сказал Мишка, — это рагозинский бредень.
— Ну и что ж! — сказала Светка. — Там тоже есть частная собственность! Ведь ты же не возьмешь рагозинскую шапку?
— То шапка, а то бредень… — вздохнул Мишка.
— Ой! — сказала Светка, заметив следы крови под Кольки тетки Татьяниным носом. — Кто это тебя?
— А никто, — сказал Колька. — Щука.
— Какая щука? — испугалась Светка.
— А никакая, — ответил Колька. — Алапаевский унес. — Потом хотел показать руками, какая щука, но встал и показал над головой: — Вот такая была. Мы поймали.
— Сначала я был утопленником, а потом была щука, — похвалился Мишка.
— Ой, врете вы! — сказала Светка. — Никогда вам такую щуку не поймать. Вы подрались, вот и все.
— Была! Честное октябренское! Чтоб мне лопнуть! — с надрывом забожился Колька.
Остальные вздохнули. Случается в жизни: подвалит удача… но и хвостика потом не оставит, чтобы доказать всем, что она была. А без доказательства и удача — не удача… Лучше бы не знать ее.
Назар Власович
Дорогой вдоль Стерли опять услышали голоса рагозинцев. Из-за рощицы к берегу выехал Назар Власович на Нептуне, а Васька, Славка и Венька, держась за стремена, бежали рядом.
— Ну, иде ж я вам возьму утопленника?! — с тоской восклицал Назар Власович. — Ну, где?! Где?! То им мячи подавай, то утопленников! Ну, я сам утоплюсь! Вот сейчас нырну, — ткнул обеими руками в реку Назар Власович, — и будет вам утопленник! Хар-роший, хозяйственный! Нету такого добра у меня!
— Вот они! Они украли! — загалдели рагозинцы, увидев чапаевцев.
Назар Власович перемахнул Стерлю. Рагозинцы вслед за ним тоже перебежали на вражеский берег.
— Где утопленник?! — свирепо спросил Назар Власович. — Подайте его сюда живого или мертвого!
— А пусть они нам отдадут щуку! — зашумели чапаевцы.
— Где щука?! — спросил Назар Власович.
— Это не их щука, — соврал Славка, — это щука Алапаевского.
— Где Алапаевский?! — спросил Назар Власович.
Малыга поскреб в затылке.
— Ага, Алапаевского! — сказал Колька. — А кому нос она разбила — Алапаевскому, да? А это что — это Алапаевского нос?! — И Колька задрал голову, чтобы все видели его, Кольки тетки Татьянина нос в крови.
— Врут они все! — заверил белобрысый Славка. — Они спрятали утопленника и врут!
— Ой! — сказала Светка. Но ее никто не услышал, так как поднялся сплошной гвалт, и нельзя было ничего разобрать. Нептун даже попятился, захрапел.
— Где утопленник?! — рявкнул Назар Власович, покрывая разноголосицу.
— Нету утопленника, — разъяснил Мишка. — Это я утопленник.
Назар Власович страдальчески поморщился, разглядывая Мишку.
— А! А почему он стоит, если он утопленник! — закричал находчивый Венька.
— Почему стоишь?! — спросил Назар Власович.
Рагозинцы обрадовались разоблачению.
— Утопленник, ха-ха!
— Стоит, и все! А что ему! Это наш берег! — кричал Колька тетки Татьянин.
Мишка даже покраснел от стыда перед столь несправедливым неверием.
— Вы трусы, вот и все! — быстро делал выводы Петька. — Испугались живого утопленника, а щуку украли!
— Все ясно! — подытожил Назар Власович, поднимая на дыбы застоявшегося Нептуна. — Вам, — ткнул пальцем в красную Мишкину физиономию, — найти и отдать утопленника! Вам, — ткнул пальцем в физиономию Малыги, — поймать и возвратить Алапаевского! Или щуку! То есть щуку!
И легонько присвистнув на Нептуна, Назар Власович дезертировал с поля брани. Только еще раз оглянулся и яростно помахал кулаком:
— За невыполнение — крапивой!
Растерявшиеся спорщики умолкли.
Первыми спохватились рагозинцы и быстренько ретировались на свой берег.
— Украли утопленника! Жулики! Воры! — закричали они с противоположного берега.
— Алапаевские подлизы! Вот вам утопленника! — показывая фигу, кричал Мишка. А остальные белоглинцы кричали:
— Ха-ха! Чужую щуку украли! Надо поймать сначала! Сами жулики! Мы вам весь бредень изрежем! Мы вам испортим частную собственность!
Эта стычка имела ту выгоду, что Светка, если у нее была совесть, должна бы теперь поверить и в Мишку-утопленника, и в щуку.
Механизация
На сопляковской поляне пришло время расстаться.
— Давайте в лапту сыграем? — предложил Мишка.
— А как это — в лапту? — спросила Светка.
Но Петька поглядел в это время на зеленый флаг вдалеке с призывной надписью, сдвинул брови, достал свистульку, просигналил: «В штаб».
«Пошли», — ответил Никита.
«Надо заниматься тренировкой», — просигналил Петька.
«Рыжий что-то замышляет», — на всякий случай ответил Никита.
— Ой! Что это вы? — спросила Светка.
«Наше дело», — ответил Никита.
«Молчи», — просигналил Петька.
— Ха, — сказал Мишка. — А у нас механизация зато! — И к Владьке: — Покажем?
Владька снисходительно усмехнулся.
Адмирал-генералиссимус и начальник штаба хотели уйти но задержались, поскольку Владька и Мишка, хлопнув калиткой, уже скрылись во дворе.
Было видно, как они взобрались по лестнице на сеновал.
Щелкнула щеколда калитки, и, хотя возле нее никого не было, калитка распахнулась сама собой. Потом закрылась. Друзья заметили протянутые к ней веревки.
Точно так же открылись и закрылись ворота.
— Такое и у нас есть, — соврал Петька Светке, и, повернувшись, адмирал-генералиссимус вместе с начальником штаба зашагал прочь от сопляковской усадьбы.
Дома Петька быстро разыскал пеньковый шпагат, веревку. Но когда подошли к Петькиным воротам, сообразили, что механизация не будет иметь ни малейшего смысла.
— Пережиток капитализма… — сказал Никита, пнув ногой почерневшие от времени ворота.
Ни Петькина калитка, ни Петькины ворота никогда не закрывались. Вечно распахнутые настежь, эти пережитки капитализма осели когда-то, вросли своими углами в землю, и прикрыть их можно было только вдесятером или вдвадцатером. Можно бы механизировать колодезь на улице — не решились трогать певучий ворот. Петькина мать всегда радовалась, когда кто-нибудь доставал воду.
Петька знал уже, что сруб колодца ставил его отец, и вытертый, до блеска отполированный ворот запел в год Петькиного восшествия на землю, в этот бурный, грустный и радостный мир.
Протянули шпагат из сараюшки через двор в огород. В сараюшке привязали к нему железную банку с камешками. Так что теперь Никита, просыпаясь раньше Петьки, прежде чем войти в сараюшку, мог погреметь над Петькиным ухом, полоша разоспавшихся кур.
Взяли лук, взяли дротик, всю вторую половину дня провели в упорных, до изнеможения, тренировках.
А вечером разожгли около Стерли костер и пекли в нем кедровые шишки. Шишки были еще зелеными и не годились в употребление. Но ничего не понимает тот, кто думает, что шишки кладутся в костер лишь для того, чтобы их съесть потом. Шишки кладутся для запаха. Надо вдохнуть однажды с расстояния хоть в полкилометра этот единственный на земле запах печеных кедровых шишек, чтобы понять, каков он есть — аромат вечерней тайги и привала.
И ветерок дотянул его до сопляковской усадьбы, потому что вскоре метрах в пятидесяти от костра путешественников занялся еще один костер, и возле него расселись Владька, Мишка, Светка, кучерявая Кравченко.
Они хотели расположиться у готового огня, но друзья обсуждали затянувшееся молчание Главного Академика и не выказали особого желания увеличивать компанию. Разрешили Мишке взять пару головешек.
Петька, обхватив руками колени, глядел из-под свисшего чуба в огонь. Никита, лежа на спине, провожал в бездонную темноту неба одинокие не гаснущие, но растворяющиеся в вышине искры.
Матвеич
Ожидание затягивалось. Адмирал-генералиссимус и начальник штаба, поскольку гора не шла к адмиралу, решили сходить к горе, то есть на почту.