Ничто не случайно, стр. 46

– Только если ты пообещаешь не переворачивать его вверх ногами.

Мне пришлось улыбнуться, поскольку несмотря на свои слова про страх, парень совсем не боялся. Он летел в самолете, словно ветеран, мы сделали круг над площадкой для гольфа, два круга над городом, крутую спираль над посадочной полосой, и все это время он без всякого страха выглядывал вниз, словно полет ему снился.

– Это было и вправду замечательно, – сказал он и, довольный, обернулся к своей машине.

– Бесплатный полет для хозяина, Билл, – позвал я Каугилла-старшего. – Поехали.

– Я думаю, что Калли больше, чем я, хочет покататься.

Так оно и было, Калли бежал к самолету, на ходу натягивая свой собственный кожаный летный шлем, который он вытащил из джипа.

– Отец купил мне его в магазине, где продают оборудование, – пояснил он, самостоятельно забравшись на переднее сиденье. Ему уже нравилось летать, хоть мы еще даже не оторвались от земли.

Когда все со мной расплатились и я закончил последний полет, я залил в бак две пятигаллонные канистры обыкновенного автомобильного бензина. Достаточно, чтобы взлететь одному и проверить, как будет работать двигатель на таком топливе. Он работал ровно, как и на авиагорючем, если даже еще не ровнее.

Итак, до заката я прокатил двадцать пассажиров и после расчета за еду и топливо у меня осталось $49. Приятное ощущение по сравнению с полуднем на сенокосе, когда у меня в кармане звенела лишь монетка в десять центов.

Теперь я убедился, вне всякого сомнения, что существуют земли, где жив вчерашний день, что есть места, куда можно улизнуть, что человек в одиночку со своим самолетом вполне может прожить, если только он этого хочет. Милан оказался для меня хорошим местом, и я был счастлив. Но завтра придет время двигаться дальше.

Глава 19

ДНИ ПРОХОДИЛИ ЗА ДНЯМИ, события августа сменились происшествиями сентября. Многочисленные ярмарки, где были особо вычищенные коровы и причесанные овцы, которые в ожидании того, кто их оценит, жевали чистейшую отполированную до блеска солому.

Монетки, дождем орошающие стеклянную посуду, издавая при этом напоминающий колокольчики звон, и песня продавцов: «Брось монетку в хрустальный бокал и забирай его, он твой. Брось монетку, получишь бокал, заберешь его домой…»

Тихие улочки, старые городишки, где театр превратился в автомагазин, а затем и вовсе закрылся.

Люди, которые еще помнят старые самолеты, помнят засухи и наводнения, урожайные и неурожайные годы.

Тарелки с овсяным печеньем у миссис Флик, выложенным горками высотой в фут, три штуки за пять центов.

Женщины в костюмах американских первооткрывательниц на торжествах в маленьких городках, танцы на площадях и улицах.

Музыка, звучащая из динамиков, эхом отзывающаяся при свете звезд в крыльях биплана и гамаке бродячего пилота, который, вслушиваясь, наблюдает, как движутся галактики.

Огромный, словно гора, крепкий седой мужчина. Клод Шеферд, работающий на громадном Паровом Тракторе Кейза выпуска 1909 года. Двадцать тонн металла, несколько бочек воды, целые бункеры угля, огромные, просто невероятных размеров ведущие колеса – семь футов высотой. Я полюбил паровые двигатели еще с тех пор, когда был ребенком и сидел у дедушки на коленях. Самые мягкие двигатели в мире, паровые. Уже в пять лет я мог установить клапан… никогда этого не забуду, никогда не смогу разлюбить пар.

Пассажиры, пассажиры, мужчины, женщины и дети, поднимающиеся в воздух, чтобы потрогать небо, поглядеть сверху вниз на водонапорные башни небольших городков Среднего Запада. Каждый взлет не похож на другой, каждая посадка отличается от прочих. Каждый человек в кабине отличается от остальных, он отправляется в свое собственное маленькое путешествие. Ничего не происходит по воле случая, ничего нельзя объяснить просто удачей.

За рассветом закат, за которым снова рассвет. Море чистого воздуха, дождь, ветер, гроза, туман, молнии и снова море прозрачного чистого воздуха.

Солнце желтое, свежее и совсем не палящее, какого я никогда доселе не видел. Трава такая зеленая, что искрится под колесами. Голубое чистое небо, какими и бывают обычно небеса, облака – белее, чем снег на Рождество.

И самое главное – свобода.

Глава 20

ЗАТЕМ НАСТАЛ ДЕНЬ, когда мы взлетели, мой биплан и я, и направились в Айову.

Жужжа в сторону севера, поглядывая вниз. В одном городке подвернулся неплохой скошенный луг, и мы, покружив над ним, приземлились. Но там не было гладкого, плоского участка. Стоит двигателю выйти из строя на взлете, и впереди ждет лишь грубая, неровная поверхность земли. Находятся люди, утверждающие, что вероятность поломки двигателя при взлете столь незначительна, что не стоит по этому поводу сушить голову, но эти люди, похоже, не летают на старых самолетах.

Мы опять взлетели и устремились дальше на север, в холодный воздух осени. Города здесь выглядели островами деревьев, разделенных морями кукурузных полей, с готовностью ожидающих страды. Кукуруза вплотную примыкала к городу справа, а там больше не предвиделось подходящих мест, чтобы заняться делом. Но я не суетился. Вопрос о выживании уже давно был решен. Некоторые удачные места всегда прорисовываются с приходом заката.

Как только я отказался еще от одного городишки, двигатель кашлянул один раз, и клуб белого дыма, уносимый потоком ветра, остался позади. Я выпрямился в кресле, напрягся, как струна.

Дым – это не к добру. «Райт» никогда не вел себя подобным странным образом, пока не пытался сообщить: что-то не так. Что он хотел сказать? «Дым… дым», – размышлял я. Откуда бы взяться облаку белого дыма? Двигатель опять заработал ровно. Или нет? Очень внимательно прислушиваясь, я решил, что он все же работал самую малость неровно. И я чувствовал, что запах выхлопа интенсивнее, чем обычно.

Но все приборы регистрировали свои обычные данные: давление масла, температура масла, тахометр… в точности как надо.

Я нажал на газ, и мы стали набирать высоту. Мне хотелось лететь повыше, чтобы в случае чего, спланировать и приземлиться посреди мягких холмов, расстилавшихся внизу.

Мы выровнялись на высоте 2500 футов, в ледяном воздушном пространстве. Лето закончилось.

Был ли под кожухом огонь? Я высунулся из кабины, окунувшись в ветер, но впереди не было никаких признаков огня.

Что-то неладное стряслось с двигателем. Да! Теперь он работал неровно. Если бы двигатель попросту заглох – это одно дело, и ясно, как поступать в таких случаях. Но эта неровность, и запах выхлопного газа, и это облако дыма. Все это что-то да значило, но что именно – сложно было сказать.

В то же мгновение огромный клуб белого дыма, возникнув в районе двигателя, ринулся на нас, и сзади плотным шлейфом потянулась сплошная река. Я выглянул из кабины справа и не увидел ничего, кроме дыма, как будто бы нас сбили в настоящем сражении.

Масло брызнуло на лобовое стекло и очки. Мы в беде, самолет.

Я опять подумал, что мы горим, а это совершенно некстати, когда самолет, собранный из дерева и ткани, находится на высоте в полмили. Я заглушил двигатель и перекрыл топливо, но дым все еще валил наружу, длинная полоса рассекала небо, и с ней ничего нельзя было поделать. О Боже. Мы горим.

Накренив биплан, я до упора нажал на педаль, и мы, завалившись на одно крыло, круто заскользили к земле.

Внизу было открытое поле, и если бы мы исполнили все как следует…

Дым стал выглядывать тонкой струйкой, и наконец совсем исчез; слышались только приглушенный свист ветра, пронизывающего расчалки самолета, и робкое трепетание пропеллера, который походил на вентилятор, обдувавший окрестности.

На другой стороне наклонного поля виднелся трактор, косивший сено. Я не мог бы утверждать, заметил он нас или нет; в тот момент мне было вовсе не до того.

Выровняться; пересечь забор; скользнуть на небольшой скорости; поднимаясь вверх, сесть на холм…