По ту сторону ночи, стр. 32

Мне приходилось видеть такие лишайники на некоторых лавах Камчатки, излившихся на землю всего лишь несколько лет назад!

Естественно, что поверхность лавового потока полностью сохранила спои структурные особенности. Повсюду видны необыкновенно эффектные признаки течения жидких базальтов. Это так называемые канатные лавы. Всякая вязкая жидкость — густой мед, смола, сапожный вар или, наконец, силикатный расплав, каким является лава, — течет, образуй на поверхности ряд набегающих друг на друга «валиков» или «канатов» различного диаметра. Поверхность текущей лавы почти всегда сморщивается подобным образом. Это и отличает ее от жидкости с малой вязкостью, например от текущей воды или растительного масла, поверхность которых может быть ровной, как зеркало. Лавы затвердевают очень быстро, поэтому такие «канаты», раз образовавшись и окаменев, сохраняются уже навеки.

Оглядываясь, я ясно различаю канатные лавы на волнообразных изгибах потопа. Они всегда выгнуты в сторону движения и позволяют проследить все детали течения раскаленного расплава. Вот он двигался прямо вниз по долине; вот большая огненно-жидкая струя круто свернула к левому склону реки. Л здесь, как раз у застывшей волны, на которой я сижу, образовалось небольшое завихрение — лава пологой воронкой уходит вниз. Изумительная картина, нахватывающая своей мощью и красотой! Ведь все эти изящные линии изгибов и поворотов, вся эта застывшая рельефная карта могучего движения создана лавой — текущим камнем!

Боясь потерять своих спутников, которые потихоньку идут по реке вдоль глыбового барьера, я поднимаюсь и быстро иду вперед, стараясь догнать лодку. Уже вечер, а до лиственницы, на которой подвешен мешок с продуктами, еще далеко. Мне хочется во что бы то ни стало добраться до этого места и убедиться в целости нашего запаса. Мое беспокойство усиливают многочисленные следы медведей, которые я встречал нынче утром на берегу,

Пройдя по базальтам еще около трех километров, вижу круто поднимающийся в небо столб дыма. Это ребята остановились на ночлег и уже разожгли костер. Как приятен вид и запах дыма в таких безлюдных местах! Дым говорит о друге, о тепле и отдыхе! Спешу к лагерю!

Лагерь на базальтах. Глава 18

Прежде чем отправиться к вулкану и в истоки Монни, я хочу изучить конечною часть лавового потока. Это потребует нескольких дней. Кстати, мы должны подготовиться к длительному пешему переходу, на что также нужно время.

Первый лагерь у потока оказался неудачным. Он был разбит уже поздно вечером на крутом лесистом склоне реки. А главное, в этот раз мы так и не дошли до места, где мои товарищи оставили мешок с провиантом.

Меня томило беспокойство за судьбу продуктов; мерещилось, что они уже погибли. Это послужило причиной первой и, к счастью, последней моей размолвки с товарищами. Спустившись с лавового потока, я упрекнул их за слишком раннюю остановку, сказав, что до оставленного здесь висячего склада не больше двух километров и что следовало бы уже дойти до него сегодня.

— Но мы очень устали, — возразил Саша, — и к тому же ведь не было уговора идти обязательно до того места!

Уговора-то, правда, не было. Но неужели и без того не ясно, что лучше дотянуть до бывшей вашей стоянки. А что, если сейчас медведь сидит там на дереве и грабит наши запасы! Я сегодня видел следы по крайней мере трех медведей!

— Если они пронюхали о лабазе, то давно, наверно, его уже разорили, — резонно заметил Петя, — а если нет, то в такой поздний час и так его не тронут. Завтра пораньше снимемся отсюда и через час дойдем до места. Беспокоиться нечего!

Но одно дело резон, а другое— беспокойное воображение, рисовавшее мне висящий на ветке разорванный мешок и дорожки из муки и сахара у подножия лиственницы! Я неосторожно заявил, что, несмотря на поздний час, предпочту пройтись к лабазу, чтобы потом, вернувшись назад, спать спокойно! Петя явно помрачнел и почти сейчас же куда-то скрылся.

— Куда это он исчез? — обратился я через некоторое время к Саше.

— Как куда? К лабазу! — ответил тот сердито.

Догонять быстроногого парня, разумеется, было бесполезно. Оставалось ждать!

Петя вернулся лишь к часу ночи. До лиственницы с подвешенным мешком оказалось гораздо больше двух километров; ребята неправильно сориентировались на месте и ошибочно показали на аэрофотоснимке точку, где они оставили висеть этот злополучный мешок.

К счастью, Петя нашел все в полном порядке.

Разумеется, я не спал до его возвращения, а, сидя у костра, поддерживал огонь, подогревая ужин и чай. Мир и дружба были тут же восстановлены.

«Золотой характер у этого парня!» — думал я, ворочаясь перед тем как заснуть.

На следующий день мы договорились продвинуться с лодкой по реке насколько можно дальше. Ребята должны захватить по пути мешок с запасами и, достигнув пределов, за которыми плыть на лодке невозможно, разбить там основательный лагерь, где мы задержимся на несколько дней. Я, как и накануне, пойду по лавовому потоку, постараюсь его пересечь, а к вечеру направлюсь к палатке, Петя обещает разжечь там к этому времени большой дымный костер.

Еще до того как был снят лагерь, я прошел зону глыбовых лав и оказался на гладкой поверхности потока. Идти по ней легко, как по хорошей торцовой мостовой. Сходство с торцами довершается системой тонких трещин, разбивающих базальт на многоугольные, преимущественно пяти- и шестиугольные, призмы различного диаметра. Эти трещины появляются в лавах во время их затвердевания; они связаны с сокращением объема остывающего расплава. Диаметр призм в среднем равен двадцати — тридцати сантиметрам, хотя кое-где можно видеть участки потока с «торцами» в один-два метра — настоящая «дорога гигантов»!

Сегодня я хочу пройти поперек лавового потока, чтобы составить представление о его поперечном профиле. После этого я поднимусь на высокий правый склон долины Монни, откуда смогу взглянуть на всю эту картину с птичьего полета. Чтобы оценить архитектуру любого большого здания, нужно смотреть на него со стороны. Так и сейчас мне необходимо удалиться от потока, чтобы отвлечься от деталей и увидеть его весь целиком, во всем мрачном величии.

Очень скоро я убеждаюсь, что удобные для ходьбы ровные и гладкие «торцовые» участки потока занимают не так уж много места. Они образуют нечто вроде широких прерывающихся «автострад», которые чередуются с узкими, слегка изогнутыми в плане лавовыми валами. Взобравшись на первый вал, я вижу за ним второй и еще дальше — третий; все они вытянуты параллельно южному краю потока, от которого я иду. Такие валы появляются в результате коробления уже застывшей корки потока под напором еще жидкой и поэтому продолжающей течь внизу лавы. На языке вулканологов они так и называются — валы коробления.

Затем я натыкаюсь на широкий и длинный провал, занимающий всю центральную часть потока. Это обширная депрессия глубиной от шести до восьми метров с совершенно вертикальными стенками. Обойти ее невозможно — она уходит слишком далеко; спуститься тоже не просто — глубоко. Кое-как нахожу участок, где можно сойти на дно, перебираясь с глыбы на глыбу.

Здесь царит хаос. Передо мной бушующее каменное море; острые базальтовые' глыбы либо громоздятся бесформенными неустойчивыми заторами, либо погружаются в зловещие воронки впадин. Идти необыкновенно трудно; ноги то соскальзывают с гладкой поверхности одной глыбы, то больно натыкаются на острые ребра другой. Впрочем, путешествие по этому каменному хаосу имеет и свои достоинства. Пока я прыгал с камня на камень, на небо набежала пролившаяся теплым дождем тучка. Чтобы не промокнуть, я залез в сухую уютную нишу между несколькими огромными глыбами; ни одна капля дождя туда не попадает — я спокойно смотрю на великолепную, опоясывающую небо радугу.