По ту сторону ночи, стр. 24

(Саша) растирает Пете спину. Из палатки слышно какое- то довольное мычание, Хохот, звонкие шлепки и даже нечто вроде девичьего визга. Если бы я не знал, что там всего лишь два расшалившихся алданских парня, я решил бы, что в палатке каким-то чудом уместилась делая компания!

За распаренным, разомлевшим Петей в баню лезет Саша, за ним Бонапарт и, наконец, когда температура в палатке делается приемлемой, я.

Какое несравненное удовольствие по-настоящему искупаться в хорошо истопленной, не душной, пахучей бане! Я, сидя на удобном обрубке, долго наслаждаюсь проникающим в душу теплом. Время от времени я лью кружку горячей воды в раскрытую пасть каменки. Оттуда поднимается облако легкого, горячего, но не обжигающего пара. В заключение Петя умело и со вкусом натирает мне спину, и наше банное празднество заканчивается.

Нужно ли говорить, что венцом блаженного дня был крепкий чай, сдобренный хорошей порцией коньяку!

Весь следующий день был посвящен подготовке к дальнейшему путешествию. Устье Ангарки должно служить нам первым базовым лагерем. Здесь останутся продукты для обратного пути, остатки бензина, моторка и вообще все те вещи, без которых мы можем обойтись.

С раннего утра Петя и Саша берутся за отбор продуктов. Они отделяют приблизительно десятидневный запас муки, сахару, крупы, соли и чаю. Все это тщательно упаковывается в два вьючных ящика. Образцы горных пород, одна из палаток, лишнее белье и одежда, читанные книги складываются в большой ящик из-под галет. Вслед за тем мы выбираем маленькую полянку между приметными кустами кедрового стланика и выкапываем в вечно мерзлой почве яму.

В этих широтах за лето оттаивает не больше тридцати — сорока сантиметров верхнего почвенного слоя. Ниже, иногда до глубины пятьсот — шестьсот метров, идет зона с отрицательными температурами грунта. Это громадный, созданный природой холодильник, в котором даже такой скоропортящийся продукт, как мясо, может сохраняться неопределенно долгое время. Широко известным примером служит великолепно сохранившийся труп молодого мамонта, найденный в 1901 году в нижней части бассейна

Колымы, в береговом обрыве реки Березовки. По-видимому, внезапно погибший от обвала глинистого берега березовский мамонт пробыл в земле около двенадцати тысяч лет. Несмотря на этот огромный срок, шкура, мясо и даже содержимое Желудка были в таком состоянии, как будто животное было застигнуто смертью лишь за день до того, как его нашли тунгусы-охотники.

Когда-то я видел превосходно изготовленное чучело этого мамонта в Зоологическом музее Академии наук в Ленинграде. Но мог ли я, в ту пору еще неоперившийся студент университета, подумать, что мне посчастливится побывать в этих краях!

Ребята опускают на дно ямы все три ящика, между которыми укладывают надежно завернутый мотор от шлюпки, плотно прикрывают яму короткими жердями и засыпают землей. Наверху мы ставим обе наши бочки для бензина. Одна из них уже давно опустела, а вторая наполнена лишь наполовину. После этого вся площадка забрасывается хворостом и свеженарубленным стлаником.

Мы надеемся, что принятые меры достаточны для того, чтобы уберечь закрытый склад от непогоды, случайного прохожего (если в виде чуда таковой появится!) и диких зверей. Разумеется, наибольшую опасность представляет медведь с его тонким обонянием и могучими лапами. Однако резкий запах бензина должен, как мы полагаем, отогнать зверя, если он случайно и окажется поблизости.

Во второй половине дня мы занялись шлюпкой. Бонапарт прошел некоторое расстояние вверх по Ангарке и разыскал небольшой участок низкого, но безопасного от наводнения берега. Это окаймленная скалами и заросшая тальником площадка. Под дружные крики: «Раз, два, взяли!» — и при помощи подложенных под шлюпку катков она была вытащена из воды и поставлена среди высоких ивовых кустов почти у самого основания обрыва. Для верности мы привязали ее стальным тросом, конец которого был дважды обведен вокруг крючковатого выступа скалы и завязан прочным узлом. Теперь наша шлюпка в безопасности. Завтра мы можем со спокойной душой покинуть долину Большого Анюя и начать следующий этап нашего путешествия к вулкану.

Как-то встретит нас кажущаяся здесь столь приветливой Ангарка?

Уже перед самым сном, разбирая свои выписки исторических источников, касающихся Анюя, Саша набрел в какой-то «распросной скаске» XVII века на имя некоего «Ангара ходынского человека». Ходынским тогда называли юкагирское племя, населявшее низовья Колымы и Омолона. Не этому ли вошедшему в историю Ангару обязана своим наименованием река Ангарка, по которой мы завтра двинемся?

Тянем лодку бечевой. Глава 14

Сегодня мое дежурство, и я намерен приготовить завтрак посытнее: кто знает, чем нас встретят Ангарка и новый способ передвижения!

Утро. Половина седьмого. В небе плывут легкие кучевые облачка. На горизонте ниже по Анюю они незаметно сливаются с громадным зеленоватым облаком дыма. Вчера после захода солнца это облако отсвечивало багровыми языками. Очевидно, вслед за нами движется низовой пожар. Чтобы его затушить, нужен сильный ливень либо продолжительная непогода.

После завтрака в лодку укладываются последние вещи; в уключины уже вставлены длинные тяжелые весла; к скобе на носу прикреплен семидесятиметровый тоненький, но очень прочный стальной трос (бечева). Еще до завтрака Петя подвязал к нему две обернутые мешковиной лямки, которыми нам предстоит подобно репинским бурлакам тянуть лодку против течения. Итак, мы готовы к путешествию как на веслах, так и с бечевой, а при надобности и с помощью давно привычного нам способа — волоком.

Чрезвычайно медленное течение в устье Ангарки вполне позволяет пока плыть на веслах. Около десяти часов утра мы усаживаемся в основательно перегруженную лодку и покидаем долину Анюя.

Долгожданная минута! Вот сейчас я уже не колеблясь могу сказать, что мы достигнем цели. До вулкана осталось около ста восьмидесяти километров; даже если только две трети этого расстояния мы проплывем на лодке, то оставшуюся треть можно будет одолеть и пешком.

Куклин и Таюрский сильно загребают веслами, Бонапарт рулит, а я, взгромоздившись на ящики, смотрю по сторонам. Ласково пригревает солнышко, медленно уходят назад зеленые берега, скрипят уключины, и журчит вдоль бортов темная от перегноя вода Ангарки.

Ландшафт вовсе не похож на анюйский. Прежде всего изменились его масштабы. Вместо громадной то величественной, то угрюмой долины Анюя, рождавшей смешанное чувство восхищения и страха, перед нами скользят идиллические склоны небольшой реки. Сразу исчезли острова, из-за которых на Анюе мы почти никогда не могли одновременно увидеть оба берега. У Ангарки я могу их видеть, даже не поворачивая головы. Слева от меня тянется крутой правый берег; скалы то нависают над рекой, то скрываются за густой зеленью леса. Левый, низкий берег Ангарки сплошь зарос тальником, тополями и высокой травой. Каждый поворот реки открывает необыкновенно уютные уголки, манящие к себе на отдых. Подпруженная Анюем Ангарка вначале струится так медленно, что гребцы почти не замечают течения. Вода хорошо прогрета солнцем; около полудня ее температура поднимается до двадцати с половиной градусов при двадцати четырех градусах в воздухе.

— Ну чем не Сочи! — восхищенно восклицает Саша.

Однако удовольствие от идиллического плавания на веслах длится недолго. В километре от устья течению стало уже вполне ощутимым, а в двух километрах гребцы перестали с ним справляться. Приходится пристать к берегу и сменить весла на бечеву.

Петя и Саша перекидывают через плечо лямки, поднатужась, сдвигают лодку с места и медленно бредут вдоль берега, огибая кусты, деревья и изредка встречающиеся валуны. Через кусты и камни трос просто перебрасывают; когда на пути вырастает высокое препятствие, через которое перекинуть бечеву нельзя, они бредут прямо по воде. Пока бурлацкий труд нам внове, он кажется вовсе не обременительным; как только лодка набирает хотя бы небольшую скорость, тянуть ее дальше не представляет большого труда.