По нехоженной земле, стр. 40
Мы не спешили убрать свою землю из этого положения, словно в действительности видели над Арктикой солнце и старались насладиться его светом.
Потом, передвигая шар по орбите против хода часовой стрелки, мы проследили, как освещенный внутри Полярного круга район все более и более суживался, как в местах, ранее освещенных круглые сутки, день начал чередоваться с ночью, как они сравнялись, как вслед за этим Северный полюс перестал освещаться и на нем наступила полярная ночь, как увеличивалась, равномерно расползаясь от полюса, неосвещенная зона, а потом после прохождения точки зимнего солнцестояния тень снова начала сужаться. Мой слушатель наяву увидел, что наступление полярной ночи начинается на полюсе и что здесь она тянется полгода. Столько же продолжается на полюсе и полярный день. Чем дальше к югу от полюса расположена точка, тем короче будут и полярная ночь и полярный день, пока, наконец, полярная ночь и полярный день не будут равняться только одним суткам. Граница этого района и называется Полярным кругом. Она проходит на широте 66°33?. На этой широте один день в году солнце не показывается из-за горизонта и один день в году не заходит. Вблизи Полярного круга полной полярной ночи фактически не бывает, так как свет скрытого за горизонтом солнца рассеивается атмосферой и поэтому в середине дня здесь наблюдаются более или менее слабые сумерки. Да и в высоких широтах благодаря свойству атмосферы рассеивать свет настоящая ночь наступает не сразу. Почти в течение месяца после захода солнца, пока оно еще сравнительно недалеко за горизонтом, в полуденные часы на юге горит заря. Она появляется вновь в последний месяц полярной ночи, когда солнце начинает приближаться к горизонту, точно так же, как в средних широтах мы наблюдаем вечернюю и утреннюю зарю.
Наша беседа продолжалась несколько часов. Журавлев еще несколько раз оживлял «солнце», переставлял снежный шар в различные точки орбиты, рассматривал рисунок, сделанный мною на листке дневника, и проверял мои объяснения.
Наконец он заявил:
— Теперь все ясно. Механика не столь уж хитрая. Все понимаю и, если понадобится, сам сумею объяснить даже моржу.
— Конечно, сумеешь, если он успеет задать вопрос, пока ты берешь его на прицел.
— Ну, уж это будет зависеть от его расторопности.
— В таком случае он никогда не узнает о причине полярной ночи, — заключил я.
Мы выпили еще по кружке почти кипящего чая и полезли в спальные мешки.
На следующий день, в 7 часов, опять в пути. Впереди еле уловимым пятном виднелся мыс Серпа и Молота. Собаки работали старательно. Дорога, как и накануне, была хороша. Только при подходе к самой Земле на нашем пути, как я в тот рейс, легла полоса голого льда; но сейчас она сильно сузилась.
Около полудня дошли до склада. На этот раз, без обхода острова Среднего и почти не отклонившись от курса, все расстояние от базы до склада мы уложили в 76 километров.
На складе все было попрежнему. Ни одного следа — ни медвежьего, ни песцового. Сложили груз, вскипятили чай и после двухчасовой передышки направились обратно. Сначала попытались пустить собак по проложенному следу, но, немного покрутив, пришли к заключению, что придерживаться его бесполезный труд. На твердом снегу следа совсем не было видно. Только посмотрев против луны, можно было разглядеть узкие блестящие полоски отполированного снега — это и был след наших саней. Против света зари нельзя было обнаружить и этого признака. В южной стороне, как и накануне, по контрасту с яркокрасной зарей, все тонуло в фиолетово-черном цвете. Он был настолько густым, что создавалось полное впечатление погружения в ночь. Однако стоило повернуться назад, и взглянуть против светящей луны, как уже не было и признаков темноты.
По черно-фиолетовому льду мы шли, точно слепые. Едва передние сани уходили на расстояние 300–400 метров, как терялись из виду. Один раз, выпустив спутника вперед, я совершенно потерял его и решил было двигаться самостоятельно. Но поскольку он был южнее и для него видимость была лучше, он разглядел меня и повернул навстречу. Потом повторилось явление, наблюдавшееся накануне. Опять над упряжками появилось облако пара. Оно вытягивалось в шлейф. Однако время от времени то с одной стороны, то с другой начинал тянуть ветерок. Он рвал наш шлейф и относил от линии пути.
Термометр показывал 41° ниже нуля. Донимал мороз. Хотелось проглотить чего-нибудь горячего. Но ставить палатку и терять время нам не хотелось, и мы ограничились холодной закуской. Еда была у каждого за пазухой. Еще утром каждый из нас, на всякий случай, взял из саней по банке замерзших мясных консервов и сунул под меховую рубаху. Теперь мы могли закусить, не оттаивая консервы на примусе и не теряя времени.
Заря постепенно угасала. Прозрачный, как кристалл, свет луны сгонял со льдов черно-фиолетовую тень. Темное поле исчезло. Погода попрежнему стояла прекрасная. В таких случаях обычно говорят: «погода благоприятствовала». Это протокольное выражение мало что говорит. На этот раз она просто баловала нас. Это не шутка: 40-градусный мороз в тихую погоду действительно всего лишь баловство по сравнению с 20-градусным при сильном ветре.
На этот раз мы даже забавлялись морозом. Вынешь из рукавицы руку — мороз обожжет ее точно кипятком. Возмешься за что-либо — мороз, как электрический ток, пронизает до костей. Утянешь закоченевшие пальцы за пазуху, отогреешь и опять пробуешь «щупать» леденящий воздух.
Сани были легкими. Собаки отмеривали километр за километром. Впереди шел Журавлев, я пустил свою упряжку по следу, а сам лег на сани и засмотрелся на небо. С востока на запад перекинулся фантастический частокол полярного сияния. Разноцветные лучи вспыхивали, гасли или молнией уносились куда-то в бесконечность. Иногда они замирали на месте, развертывались в ленты, образовывали гигантские световые занавесы, потом вновь рассыпались и замирали, чтобы через минуту вспыхнуть еще ярче. Мне вспомнилось, что старики-эскимосы говорят, будто это танцуют души усопших. И сейчас мне показалось, что полярное сияние красивее самой мечты о бессмертии.
Как ни красиво полыхало сияние, все же на этот раз владычицей неба была луна. Она точно решила залить землю своим светом. Необычайно яркая, она выглядела такой близкой, что, казалось, можно дотянуться до нее рукой. Беспрерывным, сплошным потоком лились ее лучи и как тончайшие серебряные струны соединялись с блестевшими ледяными полями.
На отдых мы остановились только в 34 километрах от мыса Серпа и Молота. Мороз забирался в спальные мешки и несколько раз будил нас. К утру он превратил в замерзшие комки отсыревшие рукавицы и капюшоны. Прежде чем надеть их, надо было оттаять их около примуса и размять. Для нас это было уже обычным занятием, маленькой бытовой деталью в санном путешествии. День был таким же ясным. Мороз удерживался. Шли опять против зари. Снова теряли и разыскивали друг друга. Это заметно удлинило путь. На 46-м километре от ночлега прибыли на базу, проделав, таким образом, 156 километров за 48 часов.
Запасы нашего склада на Северной Земле увеличились еще на 350 килограммов пеммикана. А память запечатлела три чудесных перехода, еще более приблизивших нас к выполнению задач экспедиции.
Захват исходных позиций
Горе товарища
Февраль был на удивление теплым. Его среднемесячная температура оказалась значительно выше январской. Почти весь месяц преобладала пасмурная погода. Сплошная облачность тушила нарастающие полуденные сумерки, и в феврале мы меньше видели света, чем в январе. Темнота и несколько сильных метелей весь месяц продержали нас на базе. Только с появлением солнца, которое из-за пасмурной погоды мы увидели вместо 20-го только 24 февраля, вновь установилась ясная и холодная погода. Очередной бросок на Северную Землю мы с Журавлевым сделали 24–26 февраля при морозе, достигшем 45°. А 2–4 марта мы завезли на мыс Серпа и Молота пятую партию продуктов.