Мост через вечность, стр. 37
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – сказала она.
– Я не знаю.
Какое странное должно быть ощущение, когда увидишь самолеты и дом опечатанными.
– Я сделаю все, как ты хочешь, – сказала она. – Я в состоянии. Я думаю мне нужно увидеться с адвокатом.
– Хорошая идея. Позвони моему адвокату в Лос-Анжелесе. Посмотри, может у него в конторе есть кто-нибудь, кто разбирается в тарифах. И не волнуйся. Это должно быть ошибка. Ты можешь себе представить, миллион долларов по тарифу? Все что происходит, – это то, что я должен потерять миллион долларов и это будет не по тарифу. Провод треснет. Я поговорю с IRS, когда вернусь и увижу, что нужно предпринять, и мы покончим со всем этим делом.
– О'кей, – сказала она, озабочено. – Я позвоню твоему адвокату прямо сейчас. Поспеши домой, пожалуйста, как можно быстрей! – Голос у нее был напряженный и испуганный.
– Я должен остаться дня на два, не больше. Не волнуйся. Мы все это урегулируем и я тебя скоро увижу!
– И ты не волнуйся, – сказала она. – Уверена, что смогу что-нибудь сделать:
Как странно, подумал я, залезая под одеяло в Мадриде. Она говорит об этом так серьезно! Неужели это так для нее важно, что она беспокоится!
Я подумал о менеджерах, которых нанял. Если все это было правдой, каждый из них должен быть уволен. Держу пари, что у этой женщины больше деловой смекалки в застежке для волос, чем у всех остальных вместе взятых.
Что ты знаешь – я не должен был покупать на веру не заслуживающее доверия. Или на большие оклады, или звания, или на положение, или на внушительный счет.
И когда усталые руки опустились, я внезапно осознал: не они, но мы испаряемся.
Ау, Richard, que tonto! Estoy un burro, estoy un burro estupido!
Интересно, подумал я. Меньше двух недель в Испании и уже думаю на испанском языке.
Двадцать пять
В картотеке на ее столе мое внимание привлекла надпись «Ричард». Я, решив, что это предназначено мне, принялся читать.
Я прочитал все это один раз, и снова, затем еще раз, медленно.
– Маленькая вуки, – окликнул я ее. – Кто написал стихотворение про малышку-Луну, смеющуюся в стороне от темноты? В картотеке на твоем столе. Это ты написала?
Лесли отозвалась из гостиной, где вокруг нее раскинулись горы различных инвестиционных бланков, прерии записей о расходах и доходах, реки погашенных чеков. Первопроходец в чужой стране, окруженный вагонами бумаги.
Лесли словно предчувствовала, что Департамент Налогообложения предъявит претензии. И теперь она работала с невероятной скоростью над подготовкой фактического материала, поскольку до четверга, на который были назначены переговоры, оставалось две недели.
– Прости, я не расслышала, – откликнулась она. – Да, это я написала. НЕ ЧИТАЙ ЭТОГО, ПОЖАЛУЙСТА!
– Слишком поздно, – ответил я достаточно тихо для того, чтобы она не услышала.
Порой нам интересно, сможем ли мы когда-либо узнать своих самых близких друзей, то, о чем они думают, что в их сердце.
А потом нам вдруг попадается на глаза секретный листок бумаги, где они передали чистоту своего сердца, подобную весне в горах. Я снова перечитал стихотворение Лесли. Оно было датировано днем, когда я уехал в Испанию, и теперь, на следующий день после моего возвращения, я, общаясь всего лишь с листом бумаги, узнал, что чувствовала она тогда. Оказывается, она поэт! И при том глубокий, благородный, смелый. Написанное могло задеть меня только в случае его глубины. То же касается полетов, фильмов, бесед, – незначительных на первый взгляд, но трогающих душу.
Кроме нее, я ни с кем бы не отважился вести себя естественно, быть таким же ребячливым, таким же глупым, таким же знающим, таким же сексуальным, таким же внимательным и нежным, каким я был на самом деле. Если бы слово «любовь» не было искажено лицемерием и собственничеством, если бы это слово означало то, что подразумевал под ним я, то я готов был признать, что люблю ее.
Я опять прочел стихи. – Это прекрасное стихотворение, Лесли. – Прозвучало как-то слабо и неубедительно. Поняла ли она, что я имел в виду?
Ее серебряный голос прозвенел мне в ответ тяжелой цепью. – Черт побери, Ричард, я же просила тебя не читать! Это сугубо личное! Когда я захочу, я сама позволю тебе все узнать!
А теперь выйди из кабинета, пожалуйста, выйди оттуда и помоги мне!
Стихотворение тотчас же разлетелось в моей голове на мелкие черепки, словно глиняная тарелка, расстрелянная в упор. С неистовством молнии. Леди, кто ты такая, чтобы кричать на меня! ТОТ, кто когда-либо повышал на меня голос, виделся со мной в последний раз, в последний. Я не нужен тебе. Что ж, ты меня и не получишь. Прощай: Прощай: ПРОЩАЙ: ПРОЩАЙ.
После двухсекундной вспышки гнева я разозлился на самого себя. Я, так дороживший личной неприкосновенностью, осмелился прочесть стихотворение, которое, как дала понять мне Лесли, было очень личным. Как бы я почувствовал себя, если бы она поступила со мной точно так же? Непросто даже представить такое. Она имеет полное право вышвырнуть меня из своего дома. А я вовсе не хочу положить конец нашим отношениям, потому что никто и никогда не был мне так дорог, как она: Стиснув зубы и не проронив ни слова, я направился в гостиную.
– Я очень сожалею о случившемся, – сказал я виновато, – и приношу свои извинения. Это, действительно, беспардонный поступок, и я обещаю тебе, что он никогда не повторится.
Неистовство охладевало. Расплавленный свинец опустили в лед. Стихотворение по-прежнему напоминало рассеявшуюся пыль.
– Разве тебя это совсем не беспокоит? – Она была раздражена и доведена до отчаяния. Ты не сможешь прибегнуть к помощи юристов, пока у них не будет необходимых материалов. И эта: каша!: Это и есть твои записи!
В ее руках мелькали бумаги, укладываясь в две стопки, одна – здесь, другая – там.
– Есть у тебя копии твоих налоговых квитанций? Ты знаешь, где эти квитанции?
Я понятия не имел. Если я и питал отвращение к чему-либо, кроме Войны, Организованной Религии и Бракосочетания, то, по-видимому, это были Финансовые Документы. Увидеть налоговую квитанцию было для меня все равно, что столкнуться лицом к лицу с Медузой: я мгновенно каменел.