Мост через вечность, стр. 29

– Хм:? – сказал я, глядя на нее.

– Ты животное, – сказала она. – Так в чем я проговорилась?

– Пожалуйста, если ты будешь сидеть совершенно спокойно, мы прекрасно сможем поговорить. Но должен тебе сказать, что если ты не оденешься, то это небольшое перемещение подушек совершенно выбьет меня из колеи.

Я тут же пожалел о сказанном. Она потянула простыню, чтобы прикрыть грудь и, придерживая ее руками, строго посмотрела на меня поверх своего крекера.

– А, ну да, – сказал я. – Сказав, что твой кот будет ревновать какое-то время, ты тем самым проговорилась, что, по-твоему, я вполне соответствую требованиям твоего объявления.

– А я и хотела проговориться, – сказала она. – И я рада, что ты это /.-o+.

– А ты не боишься, что если я буду это знать, то смогу использовать это против тебя?

Она подняла бровь, позволив простыне опуститься на дюйм.

– Ты разве бы смог сделать это?

Огромным усилием воли я дотянулся до нее и поднял повыше белое полотно.

– Я заметил, что она падает, мэм, и в интересах спокойного разговора с тобой еще хотя бы минуту, я подумал, что мне следует позаботиться о том, чтобы она не спускалась слишком низко.

– Очень мило с твоей стороны.

– Ты веришь, – спросил я ее, – в ангелов-хранителей?

– Чтобы защищать, оберегать и направлять нас? Иногда верю.

– Тогда скажи мне, зачем ангелу-хранителю заботиться о наших любовных делах? Зачем им направлять наши любовные связи?

– Это просто, – сказала она. – Для ангела-хранителя любовь важнее, чем что бы то ни было. Для них наша любовная сторона жизни важнее всех других сторон! О чем же ангелам еще заботиться?

Конечно, – подумал я, – она права!

– А как по-твоему, не может ли быть так, – сказал я, – что ангелыхранители принимают друг для друга человеческий облик, чтобы раз в несколько человеческих жизней стать любовниками?

Задумавшись она откусила кусочек крекера. – Да. – И чуть позже: – А ангел-хранитель ответил бы на мое объявление?

– Да. Наверняка. Любой ангел-хранитель ответил бы на это объявление, если бы знал, что дала его именно ты.

– Мне такой как раз и нужен, – сказала она, и чуть погодя, – А у тебя есть объявление?

Я кивнул и сам себе удивился.

– Да, я его годами писал:

«Требуется: стопроцентный ангел-хранитель женского рода в человеческом образе. Независимая, любительница приключений, с незаурядным умом. Предпочтительно умение творчески реагировать на многие формы общения. Должна владеть лошадиной латынью».

– Это все?

– Нет, – сказал я.

«Обращаться только ангелу с чудесными глазами. сногсшибательной фигурой и длинными золотистыми полосами. Требуется выдающееся любопытство, неуемная жажда знаний. Предпочтительны профессиональные навыки в сферах творчества и бизнеса, опыт работы на руководящих должностях. Бесстрашная, готовая на риск. Со временем гарантируется счастье».

Она внимательно слушала.

– Вот эта часть про сногсшибательную фигуру и длинные золотистые волосы, – не слишком ли это приземлено для ангела?

– А почему бы ангелу-хранителю не иметь сногсшибательную фигуру и длинные волосы? Разве станет она из-за этого не такой ангельской, менее совершенной для своего смертного подопечного и не такой способной в своей работе?

– В самом деле, почему ангелы-хранители не могут быть такими? – думал я, жалея, что со мной нет блокнота. – Почему бы не быть целой планете, населенной ангелами, освещающими жизни друг друга тайнами и приключениями? Почему хотя бы немногим из них не находить друг друга время от времени?

– Значит, мы принимаем такой телесный образ, какой наш смертный /.$./%g-k) сочтет для себя наиболее очаровательным? – спросила она. – Когда учительница хорошенькая, тогда мы обращаем внимание на то, что она говорит?

– Верно, – сказал я. – Одну секунду:

Я отыскал блокнот на полу у кровати, записал то, что она сказала, потом поставил тире и букву "Л" – от Лесли.

– Тебе не приходилось замечать, как постепенно меняется внешний облик человека, которого уже знаешь какое-то время?

– Он может быть самым красивым в мире мужчиной, – сказала она, – но может подурнеть, как воздушная кукуруза, когда ему нечего сказать. А самый некрасивый мужчина заговорит о том, что для него важно, и почему это для него важно, и через пару минут он становится таким красавцем, что хочется его обнять!

Я полюбопытствовал:

– И с многими некрасивыми мужчинами ты появлялась на людях?

– С немногими.

– Почему, если в твоих глазах они становятся красивыми?

– Потому что они видят стоящую перед ними Мэри Кинозвезду, этакую расфуфыренную красотку, и думают, что она смотрит только на Гарри Красавчика. Они редко просят, чтобы я появлялась с ними в свете, Ричард.

Дураки несчастные, – подумал я. – Они редко просят. Из-за того, что мы берем на веру лежащее на поверхности, мы забываем, что внешнее – это не то, что мы есть на самом деле. Когда мы находим ангела с блестящим умом, ее лицо становится еще прекраснее. А потом она говорит нам: «Да, кстати, у меня еще вот такое тело:»

Я записал это в блокнот.

– Когда-нибудь, – сказала она, ставя поднос с завтраком на ночной столик, – я еще попрошу тебя почитать твои записки. – От ее движения простыня снова упала. Подняв руки она сладко потянулась.

– Сейчас я просить не буду, – сказала она, подвигаясь ближе. – Хватит на сегодня вопросов.

Поскольку думать я уже не мог, меня это вполне устраивало.

Двадцать

Это была не музыка, это был неблагозвучный скрежет пилы по металлу. Едва она отвернулась от стереоколонок, выведя их на максимальную громкость, как я уже весь кипел от недовольства.

– Это не музыка!

– ПРОСТИ, ЧТО? – сказала она, вся уйдя в звуки.

– Я ГОВОРЮ, ЭТО НЕ МУЗЫКА!

– БАРТОК!

– ЧТО? – сказал я.

– БЕЛА БАРТОК!

– ТЫ НЕ МОГЛА БЫ СДЕЛАТЬ ПОТИШЕ, ЛЕСЛИ?

– КОНЦЕРТ ДЛЯ ОРКЕСТРА!

– ТЫ НЕ МОГЛА БЫ СДЕЛАТЬ НЕМНОГО ПОТИШЕ ИЛИ НАМНОГО ТИШЕ? ТЫ НЕ МОГЛА БЫ СДЕЛАТЬ НАМНОГО ТИШЕ?

Она не расслышала слов, но поняла смысл и уменьшила громкость.

– Спасибо, – сказал я. – вуки, это: ты что, серьезно считаешь, что это – музыка?

Присмотрись я внимательней, и помимо очаровательной фигурки в цветастом купальном халате, волос, упрятанных для просушивания в тюрбан из полотенца, я бы заметил разочарование в ее глазах.

– Тебе не нравится? – сказала она.

– Ты любишь музыку, ты училась музыке всю жизнь. Как ты можешь называть эту дисгармонию, которую мы слышим, этот кошачий концерт, как ты можешь называть это музыкой?

– Бедняжка Ричард, – сказала она. – Счастливчик Ричард! Тебе еще столько предстоит узнать о музыке! Сколько прекрасных симфоний, сонат, концертов тебе предстоит услышать впервые! – Она остановила кассету, перемотала и вынула из магнитофона.

– Пожалуй, Барток – это чуть рановато. Но я тебе обещаю. Настанет день, когда ты послушаешь то, что слышал сейчас, и скажешь, что это великолепно.

Она просмотрела свою коллекцию кассет, выбрала одну и поставила на магнитофон, где до этого был Барток. – А не хотел бы ты послушать немного Баха: Хочешь послушать музыку твоего прадедушки?

– Возможно ты выгонишь меня из своего дома, оскорбившись на мои слова, – сказал я ей, – но я могу его слушать не больше получаса, потом я теряюсь, и мне становится немного скучно.

– Скучно? Слушая Баха? Тогда ты просто не умеешь слушать; ты никогда не учился его слушать! – Она нажала клавишу, и пленка поехала; прадедушка на каком-то чудовищном органе, это ясно. – Сначала тебе надо правильно сесть. Иди, сядь здесь, между колонками. Именно здесь мы сидим, когда хотим слышать всю музыку.

Это было похоже на музыкальный детский сад, но мне очень нравилось быть рядом с ней, сидеть так близко рядом с ней.