Самая крупная победа, стр. 26

Домой я возвратился почти в десять часов. И, объясняя матери, почему опоздал, рассказал, как интересно было на соревнованиях. Под конец не удержался, приврал, что скоро и мы, боксеры, тоже будем перед публикой выступать.

Вышедший на кухню дядя Владя тоже слушал и, когда я кончил, со вздохом прогудел:

— Счастливые вы…

— Кто? — не понял я.

— Кто ж, ты и все твои приятели, — пояснил он. — Я вот вспоминаю, когда сам таким же был. Что у нас было? Ничего не было. Целыми днями, бывало, только и делали, что собак по улицам гоняли или же придумывали, как бы кому-нибудь вредность причинить. — Он обернулся к матери: — Намедни из одного пионерского дома передачу по телевизору глядел — вот стервецы! И чему только их там не обучают! И радиоприемники, и разные модели делают; и поют, и пляшут, как артисты. А как говорят! Ораторы! Настоящие ораторы! Подходит к микрофону вот такой вот шпингалет и хоть бы раз запнулся. Так и сыплет, так и сыплет!.. — И снова мне: — А насчет того, что я про твой бокс наболтал, забудь. Я и сам теперь вижу, что чепуху сморозил. Так что учись, не подкачай!

17

Однажды мы с Мишкой первыми помылись после тренировки и, не дожидаясь остальных, вышли из дворца и быстро зашагали по серой, уже по-зимнему крепкой аллее. Снега еще не было, но в морозном воздухе бойко летало что-то искрящееся и остро стегало по щекам.

Мишка в этот день очень хорошо боксировал со стареньким и поэтому без умолку хвалился, как он здорово обманывал своего партнера и ловко уходил от его ударов, будто меня в зале не было. Вдалеке показалась ватага ребят с папиросами в зубах: Перестав слушать его и полный каких-то неясных предчувствий, я настороженно следил за тем, как они приближались. А Мишка ничего не замечал и продолжал хвастаться.

До парней оставалось не больше десяти шагов, и стало хорошо видно, что они были из тех, что часами толкутся возле ворот, отпускают хамские шуточки по поводу прохожих, в особенности девушек и женщин, лезут без очереди в кассы кино, грубят пожилым людям, находя в этом какое-то геройство. И я не ошибся.

Как только мы поравнялись с шумной и взъерошенной компанией, ближайший к нам парень без шапки вдруг резко наклонился и неожиданным движением выбил из рук Мишки чемодан, а его дружки, проходя мимо, по-лошадиному заржали.

— Это зачем? — удивленно останавливаясь и нагибаясь к чемодану, недобро спросил Мишка.

И тогда от остановившейся и обернувшейся в нашу сторону ватаги, презрительно глядя — ну, точь-в-точь Митька! — нарочито медленно и зловеще двинулся тот самый, что ударил по чемодану.

— Что сказал?! — выговаривая вместо «что» — «чтэ», а вместо «сказал» — «скзал», прохрипел он, подходя к Мишке вплотную, и замахнулся.

И я, позабыв о том, что мы боксеры и в состоянии двинуть так, что любой из этих пижонов растянется поперек аллеи, чуть было не позвал на помощь, как вдруг Мишка, резко выпрямившись, коротким ударом снизу поддел наглеца до того ловко, что тот на полметра подскочил и мешком грохнулся на землю. Медленно окружавшие нас парни в растерянности остановились, а потом с криком: «Боксеры»! — бросились врассыпную.

Мишка преспокойно поднял чемодан, послушал часы, не остановились ли, и, кивнув мне, неторопливо пошел дальше, будто ничего такого и не произошло.

А меня этот случай очень взволновал. Правда, я делал вид, что абсолютно не думаю ни о чем, а сам нет-нет да оглядывался. Вообще-то я, конечно, знал, что тот парень уже не в состоянии причинить нам вреда. Минуты через две-три он опомнится и долго будет соображать, а что же с ним, собственно, стряслось и отчего он как дурак валяется. Тревожило другое: как бы не напали коварно сзади его дружки.

Но Мишка сказал, чтобы я зря не волновался, так как все такие горлопаны и нахалы, как правило, трусы и никогда уж больше не сунутся, если почувствуют, что им могут дать отпор.

Тут у меня снова мелькнуло, что ведь и Митька горлопан, что и он сразу же притихнет, стоит ему только хоть раз как следует бока намять. Удары-то у меня нисколько не слабее Мишкиных.

И на следующий день я в первый раз без всякой робости посмотрел на Митьку. Он, оскорбленный столь невиданной дерзостью, нагнулся, выхватил из-под ног какую-то ледышку — у него всегда было припасено, чем в голубей кидаться, — и запустил в меня. Но я опять не испугался, а лишь спокойно отстранился — на тренировке от более быстро летящих перчаток уходил! — и открыто посмотрел на него. И он, вместо того чтобы налететь, как всегда, с кулаками, растерялся, а потом и вообще сделал вид, что его больше интересуют голуби.

И я, прекрасно чувствуя и понимая, что первый серьезный шаг к победе сделан, с трудом сдерживая торжество, медленно пошел к своим сеням. Много сил и веры в себя придал мне этот случай.

Но вскоре я забыл о Митьке. На дом стали задавать много уроков, да еще на тренировках начали показывать такие приемы и комбинации, что просто дух захватывало.

Оказывается, зная их, можно запросто, без особого труда проникнуть к любым уязвимым точкам противника, как бы он ни был хорошо защищен. Нужно только умело пользоваться финтами, то есть обманными ударами и маневрами. Хочешь, например, попасть в подбородок, делай вид, что это тебя вовсе и не интересует, а ты всерьез решил «обработать» корпус противника — раз туда ударил, подвигался-подвигался на мысках вокруг него — еще! И вот когда он поверит, что ты и в самом деле только и думаешь, как бы ему в туловище заехать, перенесет защиту вниз, тут-то ты и проводи то, что задумал. Да делай так, чтобы он до самого последнего момента не раскусил твою хитрость и сам тебя встречным не угостил. Вовремя угадай, где он тебя обманывает, просто так показывает, а где всерьез собирается в атаку пойти. И вот это-то все как раз очень и очень интересно.

Да и вообще я теперь окончательно убедился, что правда бокс — искусство и абсолютно не походит на драку. Можно быть сильным, плечистым, иметь во какие кулачищи и все равно ничего путного на ринге не показать. Да вот хотя бы Ерема и Верблюд наверняка же думали, что можно силой взять. Да не тут-то было! Их обхитряли, заводили в западни, преспокойненько «обрабатывали» с обеих рук совсем пацанята по сравнению с ними.

Выйдя однажды против Верблюда, я вначале волновался: ну как же, вон какие у него руки длиннющие, но потом взглянул на Бориса, который показывал, чтобы я ни в коем случае не ввязывался в рубку — бездумный обмен ударами значит, — и стал, легко маневрируя, проводить один за другим удары, и все проходили. Верблюд только рот разевал да махал изо всех сил мимо. Он всегда махал изо всех сил, думая, что его испугаются.

Вадим Вадимыч долго объяснял ему потом, что нельзя лезть к разным противникам с одними и теми же приемами. Это то же самое, что пытаться открыть разные двери одним ключом… Тот кивал — дескать, понятно, но на следующей тренировке делал то же самое. А вскоре предсказание Бориса сбылось: и Ерема и Верблюд разом перестали ходить в зал.

Вадим Вадимыч сказал о них:

— Они, вероятно, думали, что здесь им все будет подаваться на тарелочке с синенькой каемочкой. Работать же, стараться добывать знания они явно не привыкли. А я не раз говорил и еще напомню, что мастерство в любой области — это прежде всего труд, и труд упорный, повседневный. (Я кивнул — верно! Уж теперь-то отлично понял, что в самом деле главное — труд!) Но этим… и им подобным такие простые вещи непонятны, вот они и сдались. А вот такие, — Вадим Вадимыч вдруг указал на нас с Мишкой, — которые приходят в зал тихо, скромно и даже робко, знают, зачем они идут, и упорно работают, не надеясь на легкий успех. Им бывает трудно, они трусят вначале и теряют веру в собственные силы. — Вадим Вадимыч улыбнулся. — А вы, пожалуйста, не думайте, что об этом знали только вы одни. Мне-то все было известно. Ведь каждый из вас виден мне как на ладони. По положению ног, бедра, повороту головы, по тому даже, как кто первый раз взглянет на противника, очень легко определить: умный или дурак, смелый или трус, хитрый или простак! («Верно! Правильно! — все более багровея, думал я. — Ведь и мне теперь, когда выходят биться новенькие, тоже все хорошо видно!») Но это ничего, — продолжал Вадим Вадимыч. — Зато у вас хватило мужества перебороть страх, и вы стали по-настоящему храбрыми.