Самая крупная победа, стр. 24
— Ну, молодой человек, — удивленно проговорил он, качая головой, — никак, ну, никак не ожидал от вас такой прыти! — И обернулся к копавшейся в шкафчике сестре: — Вы знаете, месяц назад таким слабеньким и не развитым показался, что я его даже к занятиям допускать не хотел.
А я смотрел на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и опять недоумевал, не видя в себе особых перемен.
Вернувшись в зал, я так энергично и четко все делал, а когда подошла очередь работать на снарядах, до того свирепо осыпал их ударами, что Борис даже головой покачал, а Мишка сказал: «Силен!» На ринге я великолепно видел противника, и мне было очень интересно угадывать, что он замышляет, уходить от его атак, а самому обманывать его бдительность и проникать сквозь его защиту. Я торжествовал, когда это мне удавалось, и еще настойчивее старался запутать партнера в кружевах финтов и добраться до его уязвимых точек. Но он, конечно, тоже старался, и поэтому надо было постоянно быть начеку. И тогда все постороннее: и зал, и Вадим Вадимыч, и ребята, — все отходило куда-то далеко-далеко, а перед глазами оставался один только противник. Нет ничего вокруг — только гулкая тишина, точно под водой, хотя непрерывно стоит тот самый шум и грохот, которые так напугали меня в первый раз.
Когда я, потный и счастливый, выбрался из ринга, то чуть не запрыгал от радости — Вадим Вадимыч сказал: «Толково». А такое от него — уж я убедился в этом! — не так-то часто можно услышать.
Потом налетел Комаров, стал тискать, а Борис похлопал по плечу и коротко сказал, подражая тренеру:
— Ничего, теперь давай бой с тенью.
И я, скинув перчатки, стал двигаться по залу, каким-то образом не задевая других, и наносить по воздуху удары, стараясь показать, что ни капельки не устал.
Когда пришел домой, мать, не дав даже раздеться, накинулась на меня, стала целовать:
— От папы письмо пришло! От папы письмо пришло! Я сразу же спросил: ну как, разрешает он мне боксом заниматься? Она ответила, что да, разрешает, и стала скорей читать письмо вслух.
Папа писал, что, хоть у них сейчас и стоит жара под пятьдесят, строительство все равно идет полным ходом; что население очень приветливое и доброе, даже между собой никогда всерьез не ругаются; есть бананы, кокосовые орехи, ананасы; а когда они спускали на реку Нигер моторную лодку, приплыл крокодил.
— Настоящий? — испугался я за отца.
— Конечно, — кивнула мать.
И я заметил у нее на глазах слезы.
— Да ты не бойся, мам! Папа знаешь какой смелый? Да он любого крокодила… отгонит!
— Я не потому, — ответила она, утирая глаза, — это я от счастья, что он жив и здоров…
Когда письмо было прочитано, мать вспомнила, что я еще не ужинал, и пошла на кухню, а я поскорее вытащил со дна чемодана тренировочный дневник.
На душе было празднично. Писал, а сам чуть не прыгал от радости. Мать сразу же догадалась, что у меня на тренировке все хорошо и что меня хвалили. Ну, пришлось ей, конечно, подробно рассказать. И она посоветовала написать об этом и папе.
Прискакал Сева. Я ему сразу же про письмо рассказал и про крокодила. Потом хотел рассказать, как сегодня здорово на ринге сражался, да мать с кухни крикнула, чтобы я помог ей. Пришлось пойти, а когда я с чайником вернулся в комнату, то чуть не уронил его на пол: Сева сидел и преспокойненько читал мой тренировочный дневник!
— Ты… где взял? — с грохотом ставя чайник на стол, испуганно спросил я его.
— Вот здесь лежал, — ответил он и показал на край стола и сразу же спросил: — Вот тут написано, что ты дрался, а вначале все нет и нет. Ты тогда не дрался, да? Обманывал меня?
— Скажешь еще! — отбирая дневник и изо всех сил стараясь не покраснеть, небрежно ответил я. — Просто… ну, просто противники были не такие сильные, что зря расписывать про таких… — Поскорее перевел разговор: — Да, мам, сегодня мы повторный медосмотр проходили! — и подмигнул Севе, давая понять, что есть кое-что интересное.
— Ну и как? — насторожилась мать.
— Ну как? Врач сказал, что не верит, что это я. Посмотрел, что в моей карточке было раньше написано, и сразу же сестру позвал. А когда я в такую трубочку подул, так они еще сильнее удивились.
— А железку со стрелочкой опять нажимал? — срываясь со стула, подскочил ко мне Сева.
— Еще как! Мам, знаешь сколько? — обернулся я к матери, лихорадочно прикинул и торжествующе закончил: — Шестьдесят! — и быстро оглядел слушателей: не продешевил ли.
— Ух ты-ы! — завопил Сева.
А мать спросила:
— Это много или мало? Что врач-то сказал?
— Сказал, что скоро буду настоящим боксером.
— Ах ты мой настоящий боксер! — улыбнулась мать и хотела что-то еще спросить.
Но в комнату вдруг ввалился дядя Владя:
— К вам можно?
Он всегда делал так: сначала входил, а потом спрашивал, и мне всякий раз хотелось сказать: «Да чего же вы спрашиваете? И так уж вошли».
— Можно, можно! — смутилась мать и, посмотрев на дядю Владю, тревожно спросила: — Что-нибудь случилось?
Дядя Владя помялся, потом пробурчал:
— Митька вон весь наш сарай опять изломал. Давеча твой малый его мордой в грязь толкнул, так он в отместку!
Сева радостно крикнул:
— У, я видел! Он по нему ломом знаете как бахал!
— Так чего ж молчал-то? — обернулся к нему дядя Владя.
— Забыл…
— «Забыл»! — передразнил дядя Владя. — Надо было сразу меня звать.
— Ладно, — сказал Сева, — в следующий раз позову.
— Эх ты, ритатуй! — окатил его презрением дядя Владя и продолжал: — Так я что? За молоточком. Дайте, завтра все назад приколочу.
Мать сказала, чтобы я дал. И дядя Владя ушел.
— Зачем ты связываешься с этим Митькой? — возмутилась мать.
— Да он и не связывался, — сказал Сева. — Это Рыжий.
— И все равно, лучше отойди.
— А как же папа учил: сам ни к кому не приставай, но уж если кто полезет…
— Правильно! И мой папа так же говорит, — поддержал меня Сева.
— Ну, я не знаю, когда он тебе это говорил, — не слушая его, вздохнула мать, — но, по-моему, все-таки лучше отойти.
— Ладно, отойду! — со вздохом обещал я.
Отцу писал о тренере, новых товарищах и о том, как я уже запросто выхожу на ринг и боксирую.
16
Утром, когда я пошел в школу, дядя Владя предупредил:
— А ты теперь, малый, гляди в оба, когда на улицу-то выходишь, а то как бы Рыжий тебя чем не оглоушил, он злющий! Да постой-ка, я с тобой выйду.
— Не надо, — возразил я, стараясь показать, что ни капельки и не боюсь Рыжего, а сам очень хотел, чтобы дядя Владя выполнил свое намерение.
— Выйду, выйду! У меня как раз папиросы кончились. А то он, стервец, уж наверно, ждет!
И в самом деле, когда мы вышли на улицу и обогнули дом, я сразу же увидел у ворот Митьку. Он кидался камнями в воробьев.
— Вон он! Вон он! — зашептал дядя Владя.
А я, делая вид, будто и не замечаю врага, поскорее нырнул в калитку.
Когда дошли до метро, дядя Владя сказал:
— Ну, теперь крой!
И я, уговаривая себя не оглядываться, пошел нарочито спокойно, выдерживая характер, но незаметно перешел на мелкую рысь и с шумом вбежал в школу.
Домой шел вместе с Жорой и еще двумя учениками, специально их подождал. Поравнявшись со своим парадным, юркнул в него и уж больше не выходил на улицу, а так хотелось выйти! Да еще уроки, как нарочно, быстро сделал, и Сева что-то не появлялся. Когда все сроки вышли, я не выдержал и пошел к нему сам.
Оказалось, что он в школу не ходил, а лежал в постели — у него разболелся живот. Его мама сказала, что он сейчас очень слаб и поэтому спит, но из комнаты вдруг раздался Севин голос:
— Кто это там, ма?
— Нету никого, — ответила она и знаком показала, чтобы я молчал. — Почему ты не спишь? Если хочешь поскорей выздороветь, то сейчас же попробуй заснуть!
— И так все время пробую! — прогнусавил Сева. Пришлось уйти.
«Эх, пойду-ка все же погуляю», — выглянув в окно на двор, подумал я. Быстро оделся и вышел.