Время против времени, стр. 4

— Что же будем делать?

Мартин загадочно усмехнулся.

— Возьмем билеты на «Гекльберри Финна».

Глава III

«ГЕКЛЬБЕРРИ ФИНН»

В воскресенье в десять утра по местному времени мы с Доном, прижатые к борту самой высокопоставленной в буквальном и переносном смысле пассажирской палубы парохода, молча наблюдали церемонию отплытия. Мы были одеты специально для «высокопоставленной» палубы: Дон в новенькой клетчатой куртке с красным платком на шее, я — в скромном синем сюртуке и светло-сером цилиндре с твердыми, как железо, полями. Переодеться пришлось потому, что ничего, кроме каюты первого класса, мы в кассе купить не смогли: все билеты были проданы еще накануне.

Ключи нам выдал стюард, не очень уважительно нас встретивший: видимо, наше новое платье все же не соответствовало «высокопоставленной» палубе парохода. Да и багажа у нас не было, так что не знаю, за кого он нас принял: за гастролирующих шулеров или охотников до серебряных слитков, только вчера еще погруженных в трюм парохода. Мы видели эту погрузку. Два ряда полицейских с автоматами выстроились на причале вплоть до трюма. Между рядами другие полицейские, уже без оружия, тащили один за другим небольшие, но, видимо, нелегкие ящики со слитками серебра. Полицейских было действительно много, и в своих зеленых мундирах они скорее походили на солдат: выправкой и четкостью движений, которой, кстати, могли позавидовать даже профессиональные грузчики.

Сейчас их на пароходе не видно, но поскольку на кормовую палубу, где находится верхний люк «серебряного» трюма, никого не пускают, значит, и здесь их целый отряд. Я дохожу до кормы, где рыжий матрос в тельняшке преграждает мне путь: «Дальше нельзя. Запрещено». И я покорно бреду назад вдоль борта, рассматривая гуляющих пассажиров. Ни одного типа, подобного посетителям салуна «Веселый петух» или моим коллегам по разноске мешков на причале. Женщины в длинных шелковых платьях и соломенных капорах с цветными бантами у подбородка, мужчины в аккуратных, как у Мартина, курточках или цветных сюртуках, как у меня, только из лучшей материи и лучше сшитых. На ногах или узкие шевровые ботинки, или длинные шнурованные башмаки, какие до сих пор носят в Канаде и северных штатах Америки. Один старый джентльмен, прогуливающийся с красивой девушкой в голубом платье, посмотрел на меня слишком внимательно. И опять мне показалось, что это неспроста, хотя я и был совершенно уверен в том, что мы до сих пор никогда и нигде не встречались. Вероятно, сбит с толку моим сходством с каким-то своим знакомым, подумал я.

Мартина я нашел в каюте. Он уже лежал на верхней койке и дымил сигаркой явно местного производства. Мое же внимание привлекла древность каюты. Изношенная обивка — вот-вот рассыплется шелк, древние, хотя и начищенные до блеска медные ручки, истертый коврик под ногами.

— Давненько ходит старина «Гек», — говорю я.

— У них есть и винтовые суда, — добавляет Мартин. — Ходят до Филера — их нефтяного центра на юге — и каких-то островов в океане. Некоторые уходили и дальше, но не вернулись. А вернувшиеся так и не обнаружили других континентов. Не обнаружили их и парусники. Здешние карты изображают Город, как единственное государство одного материка, окруженного океаном.

Может быть, это действительно так, но откуда Мартин знает об этом?

— От корабельного механика, — охотно откликается он. — Познакомились с ним за стаканом яблочной водки в баре. Представился я человеком, ухитрившимся не постичь всех основ науки и техники. В Городе таких много — школ не хватает. Оказывается, здесь и двигатель внутреннего сгорания открыли, только автомобили строятся кустарно, в маленьких мастерских, как у нас некоторые гоночные машины. И они чертовски дороги — я о здешних говорю, только миллионеры и покупают.

— Значит, и миллионеры есть?

— Говорит, есть.

— Все-таки они шагнули вперед за полсотни лет.

— Даже бипланы строят, как братья Райт…

Стук в дверь-и стюард приглашает нас к обеду.

В кают-компании так же шумно и пестро, как и на палубе. Цветные камзолы и жилеты мужчин, нарядные платья женщин. Завитые волосы, широкие галстуки.

Два стула за нашим столом пусты. Возле них останавливается уже приметившийся мне хорошо одетый седой джентльмен с белокурой кружевной амазонкой. Рассчитано или случайно? На этот раз он не разглядывает нас с нескрываемым любопытством, а просто тихо и вежливо спрашивает:

— Все столы в зале заняты, а у вас два свободных кресла. Не разрешите ли присоединиться старику с дамой?

Мартин, даже не взглянув на меня, вскакивает, подвигая девушке стул.

— Будем только рады, мадемуазель.

— Мисс, — поправляет она. — Мисс Стил, или просто Минни. А это мои дядя, сенатор Стил. — Последние слова она произносит подчеркнуто, вероятно, полагая, что они не могут не произвести впечатления.

Но ни фамилия, ни звание в первый момент не вызывают у меня интереса. Я просто встаю и любезно кланяюсь элегантному старцу.

— К вашим услугам, сенатор. Жорж Ано.

— Дональд Мартин, — представляется Дон.

И тут же разительная перемена происходит со спокойным сенатором. Он как бы весь освещается изнутри. Двумя руками обнимая мои плечи, он с очевидной радостью восклицает:

— Я так и думал, джентльмены! Вы оба дети или внуки моих старых друзей. Совсем как они в молодости-так похожи! И даже имена те же. А ведь с Ано и Мартином мы были в подполье и вместе освобождали Город от хунты Корсона Бойла. Только потом они куда-то исчезли. Так же непонятно исчезли, как и появились…

Этот монолог помогает мне сымпровизировать ответ. В первый же момент я растерялся. Ведь то был Джемс Стил, первый человек, кого мы встретили пятьдесят лет назад в этом мире, тогда еще двадцатилетний юноша, действительно добрый и верный товарищ.

— Вы не ошиблись, сенатор, но боюсь, что объяснить все сейчас мы не сможем. Это-не для застольной беседы. Но мы с вами можем встретиться после обеда, скажем, вдвоем. И я расскажу вам все, что знаю. Устраивает?

Сенатор немножко растерянно заказывает обед. Мартин тактично предлагает тост за прекрасную амазонку, которая привлекла его внимание еще на улице, девушка краснеет, сенатор смеется, и опасный момент объяснения счастливо откладывается.

— В Город? — спрашивает сенатор, поглаживая вьющуюся седую бородку.

— В Город, сенатор.

— Дела?

— Пожалуй. В связи с ними у меня к вам вопрос, — пользуюсь новой возможностью оторвать старика от воспоминаний. — Мы с Доном далеки от политики. Так уж случилось — не знаем ни партий, ни их лидеров. А вы наверняка сможете многое объяснить. — Например? — Кто такой Тур Мердок?

— Тур Мердок? — удивленно повторяет Стил. — Вас он интересует как личность или как политическая фигура?

— И то и другое. Я познакомился с ним в кабачке Вильсона в Сильвервилле.

И я рассказываю историю своего знакомства с Мердоком. — Значит, одним выстрелом разбили бутылку? — смеется сенатор. — А что сказал Тур Мердок?

— Он предложил бродяге прекратить самодеятельность, и, представьте себе, этот громила отступил, как побитая собачонка.

— Таких собачонок у Мердока десятки тысяч. И это не просто разбойничьи шайки, хотя и таких у него немало, — это костяк будущей партии. К счастью, еще не легализованной.

— Какой партии? — спрашиваю я.

— Реставраторов свергнутого нами полицейского государства.

— Он даже не родился еще в то время… Что он знает о нем?

— Есть свидетельства очевидцев, есть и свидетельства слушателей и читателей. Мердок умный и образованный человек. Бывший шериф на серебряных рудниках. Шериф жесткий и требовательный, с умением управлять, что и вознаградилось. Его заметили, пригрели и даже предложили какой-то пост в руководстве. Но он вышел в отставку и занялся политикой. Сначала был «популистом», как и мы, потом откололся: наш демократизм его не устраивал. Для партии «джентльменов» у него не было ни состояния, ни положения, вот он и попробовал основать третью, еще правее. Крупным собственникам обещал снижение налогов, мелким — расширение торговли и земельных угодий, бродягам и неимущим — свободное освоение новых земель. Наша страна, как вы знаете, огромна и необжита, но все новое, что вы откроете и захватите, будь то земля или участки рыбачьих и охотничьих промыслов, вы обязаны оплатить государству — это доход и прибыль казны. Мердок требует отмены закона. Никаких доходов казне! На открываемых новых землях каждый может захватить столько, сколько сумеет обработать и обжить. По идее неплохо. Но аграрный воротила может захватить в тысячи раз больше, чем обыкновенный фермер. А ликвидация сената и единоличная диктатура Мердока освободят его от любых обещаний.