Женитьба Корбаля, стр. 9

Глава V

Проснувшись утром, гражданин полномочный представитель не спеша побрился, с аристократической тщательностью уложил волосы, вышел в гостиную и, приоткрыв дверь на лестницу, прокричал, чтобы ему подали шоколад.

Дожидаясь, пока его распоряжение будет выполнено, он стоял у окна, глядел на меланхолично моросивший мартовский дождик и удивлялся тишине, царившей в спальне мадемуазель де Монсорбье. Наконец он решил постучаться к ней. Ему никто не ответил; тогда он дотронулся до двери и, убедившись, что она не заперта, резко распахнул ее. В комнате было пусто, и только слегка примятое покрывало на кровати напоминало о недавнем присутствии девушки здесь.

С потемневшим от гнева лицом он вернулся в гостиную, и его взгляд упал на то место, где он вчера забыл свой портфель. Там тоже было пусто; он торопливо обшарил все углы и, убедившись в отсутствии портфеля, бросился вон из комнаты, сметая все на своем пути. В дверях он столкнулся с несшей ему шоколад горничной, и ее крик и звон разбившейся чашки смешались с его проклятьями.

Он буквально скатился вниз по лестнице и набросился на хозяина с вопросами, обильно подкрепляя их угрозами отправить его на гильотину, если он попытается что-либо утаить.

Насмерть перепуганный хозяин поклялся старорежимным Богом и новоявленной богиней Разума, что ничего не знает об этом и впервые слышит об отсутствии секретаря гражданина полномочного представителя. Оказавшийся поблизости конюх поспешил ему на помощь, и, узнав, что произошло сегодня ночью, Шовиньер смерил беднягу столь свирепым и уничтожающим взглядом, что тот в страхе отшатнулся.

— И ты позволил ему уйти? Просто так? — процедил Шовиньер сквозь зубы и зловеще улыбнулся.

— Откуда я знал, что…

— Конечно, ты ничего не знал, свинья! А разве тебе не пришло в голову, что честный человек не крадется в полночь, как вор, тайком из дома?

На голову конюха обрушился поток непристойных ругательств, и, когда тот, во имя свободы, равенства и братства, попытался протестовать, Шовиньер пригрозил ему гильотиной.

— Ты вздумал повысить на меня голос, скотина? Ты захотел лишиться головы? Пока она еще у тебя на плечах, вспомни-ка лучше, куда он уехал?

Конюх наугад ответил, что юный секретарь ускакал в сторону Невера.

— Седлайте мне лошадь, — приказал Шовиньер, с трудом сумев взять себя в руки. Через десять минут он уже мчался по дороге к Неверу, оставив своего форейтора note 21 в гостинице и велев ему следовать за ним в карете.

Но не только исчезновение девушки оказалось причиной его ярости; куда больше его выводили из себя воспоминания о вчерашнем вечере, о ее хитроумной игре и о своем идиотском терпении. Как он мог, при его-то уме и проницательности, позволить этой якобы и в мыслях ничего такого не держащей, лживой аристократке обвести себя вокруг пальца? Что ж, когда он найдет ее — а он непременно сделает это, пускай ему придется перетряхнуть всю провинцию, — она узнает, каково играть с чувствами такого человека, как он.

Сегодня утром он действительно чувствовал себя как волк, от которого улизнул ягненок и который хищно облизывался, предвкушая, с каким удовольствием он настигнет свою жертву и насладится ею.

Всего лишь один раз, в Руже, он остановился, чтобы съесть кусок хлеба и выпить стакан разбавленной виноградной водки, и незадолго до полудня достиг наконец-то цели своего путешествия. Сразу по прибытии в Невер он нанес визит президенту местного революционного комитета, тучному и хромоногому дубильщику по имени Дезарден, и сообщил ему о случившемся. По словам гражданина полномочного представителя, его бумаги прошлой ночью похитил его же секретарь, который находился при нем сравнительно недолго и который, как он теперь догадывался, был девицей — без сомнения, аристократкой, — переодетой в мужское платье. Из Ла-Шарите, места, где это произошло, она направилась, предположительно, в сторону Невера. Ее надо найти и задержать во что бы то ни стало. Дезардену было велено созвать всех агентов комитета безопасности и обязать их немедленно разыскать воровку.

— И пусть они пошевелятся, — напоследок заявил Шовиньер. — Иначе я проучу их, клянусь святой гильотиной!

После этого проголодавшийся депутат направился обедать в гостиницу «Солнце», куда вскоре прибыла и его карета.

В рвении агентов комитета ему, впрочем, не пришлось усомниться. Уже на другое утро, возле Шатильона, была поймана лошадь, на которой уехала мадемуазель де Монсорбье, а чуть позже, в болоте неподалеку от Совиньи, нашли черный дорожный плащ, сапоги и прочие предметы туалета, которые, как подтвердил Шовиньер, принадлежали ей, а также пустой кожаный портфель с металлическим замком, украденный у депутата и опознанный им. Однако сама беглянка бесследно исчезла, и агенты высказали предположение, что она погибла.

— Болваны, женщины не раздеваются, умирая в придорожной канаве! — с презрением отверг их догадки Шовиньер. — Продолжайте поиски. Опросите всех, не появлялись ли в этих краях незнакомцы или незнакомки. Проявите свое усердие.

Агенты нехотя вернулись к исполнению своих обязанностей, недовольно пожимая плечами и называя между собой гражданина полномочного представителя упрямой свиньей, заносчивым грубияном, который ведет себя как аристократ и непременно плохо кончит.

Дни потянулись за днями, складываясь в недели; Шовиньер в бесплодном ожидании просиживал в гостинице, никуда не отлучаясь, словно начисто позабыв о делах, которые привели его в Невер, и вымещал свое настроение на всяком, кто осмеливался потревожить его угрюмое одиночество. Наконец Дезарден решился-таки напомнить гражданину полномочному представителю, что он прибыл в их город не только для этого.

Шовиньер сперва разразился проклятьями, призывая богов, как старых, так и новых, в свидетели того, что нивернезцам надолго запомнится его визит, однако затем пообещал завтра же приступить к исполнению своих обязанностей, а дело мадемуазель де Монсорбье отложить до лучших времен.

И он выполнил свою угрозу. В апреле вся провинция содрогалась при одном упоминании имени своего бывшего земляка, которого в прошлом — чем бы он тогда ни занимался — нельзя было упрекнуть ни в чрезмерной жестокости, ни в кровожадности.

Вместе со всей своей инквизиторской параферналией он передвигался из города в город, кровопролитием безжалостно прокладывая путь учениям золотого века Разума, а поскольку революционный дух в Ниверне всегда отличался умеренностью и терпимостью, то неудивительно, что для человека в его настроении нашлось здесь немало работы.

К концу месяца волна революционного террора докатилась до Пуссино, небольшого городка, расположенного в холмистой местности, и невозможно описать ужас, охвативший его жителей, и без того изрядно напуганных событиями в своей провинции, когда они увидели жуткий кортеж Шовиньера. Военный эскорт сопровождал карету, в которой, лениво развалившись, ехал сам депутат, подпоясанный, в знак своих полномочий, трехцветным поясом. За ним тащилась телега, груженная выкрашенными в ярко-красный цвет деревянными брусьями, из которых предстояло собрать гильотину. На этих деревяшках восседал тучный, подслеповато щуривший маленькие глазки, флегматичный человек, один вид которого заставлял содрогнуться горожан, догадывавшихся о выполняемых им обязанностях. Телегой правила неряшливая нечесаная толстуха, такая же флегматичная и безразличная ко всему окружающему.

Революционный комитет Пуссино, избранный по указаниям из Невера год назад, но так и не начавший свою деятельность, срочно собрался в небольшой городской ратуше, выходившей на рыночную площадь, где плотники уже начали сколачивать эшафот. Испуганно переговариваясь, члены комитета не менее часа прождали грозного представителя Конвента, который прибыл, чтобы вывести их сонный городок из революционной апатии, но сначала отправился пообедать.

Наконец он появился, надменный и бесцеремонный, и речь, с которой он обратился к ним, была полна нескрываемого презрения. Состояние дел здесь, в Пуссино, поразило его. В то время как вся Франция стонала и содрогалась в революционных судорогах, Пуссино, в самом ее сердце, погрузился в мирную спячку, весьма напоминая своим неторопливым жизненным укладом ненавистные старорежимные времена.