Западня, стр. 58

Собрание офицеров, созванное маршалом Бересфордом, которому предстояло рассмотреть дело капитана Тремейна, возглавлял генерал сэр Харри Стейплтон, командовавший британскими войсками, стоявшими в Лиссабоне. Среди прочих в него вошли генерал-адъютант сэр Теренс О'Мой, полковник Флетчер из королевского инженерного корпуса, который, будучи приятелем Тремейна, тут же, как только узнал о происшедшем, прибыл из Торриж-Ведраш, и майор Каррадерз. Обязанности военного прокурора были возложены на майора Суона, тоже из королевских инженеров.

Суд заседал в длинном мрачном зале, прежде служившем трапезной францисканцам, первым обитателям дома на Монсанту. Пол в зале был выложен грубым камнем, узкие окна расположены на высоте десяти футов от пола, покрытые белой штукатуркой стены увешаны портретами давно усопших королей и принцев Португалии, покровительствовавших ордену.

Члены трибунала устроились за аббатским столом, стоявшим на невысоком помосте в конце зала — каменном сооружении, покрытом дубовыми досками с наброшенной сверху зеленой материей, офицеры — в числе двенадцати человек, не считая председателя — сели спиной к стене, прямо под неизменной «Тайной вечерей» [«Тайная вечеря» — последняя трапеза Иисуса Христа с его учениками вечером накануне Пасхи. Тайную вечерю Евангелие истолковывает как акт установления таинства евхаристии. На ней, преломив хлеб, Иисус сказал ученикам: «Сие есть кровь моя нового завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Матф., 26, 28). Причащение к чаше и хлебу осталось одним из важнейших ритуалов христианства. На тайной вечере Иисус предсказал также, что один из учеников откажется от него, а другой предаст] .

Суд принял присягу, после чего, в сопровождении стражников провоста, вошел спокойный и невозмутимый капитан Тремейн и, отдав честь суду, сел на предложенный ему стул в нескольких шагах от стола; стражники остались стоять позади, на некотором расстоянии от него.

Он жестом показал, что все проявления дружеского расположения считает излишними на том основании, что в данной ситуации не мог ответить тем же.

Председатель, розовощекий джентльмен, слегка шепелявивший, прочистил горло и зачитал текст обвинения с предоставленного ему листа — обвинения в нарушении недавно изданного главнокомандующим вооруженными силами его величества на Пиренейском полуострове приказа о дуэлях, в связи с тем, что он дрался с графом Жерониму ди Самовалом, и в убийстве, поскольку дуэль проходила не по правилам, без свидетелей, и закончилась смертью вышеназванного графа.

— Что вы скажете на это, капитан Тремейн? — обратился к нему прокурор. — Признаете вы себя виновным по этим обвинениям или не признаете?

— Нет, не признаю.

Председатель сел на свое место и посмотрел на обвиняемого с явно выраженной благосклонностью.

Тремейн окинул взглядом лица сидевших перед ним членов суда, заметив участие на лицах полковника Флетчера, майора Каррадерза и двух других друзей из своего полка, холодное безразличие трех незнакомых ему офицеров Четырнадцатого пехотного полка, квартировавшего сейчас в Лиссабоне, полную непроницаемость лица О'Моя, опустившего глаза, серьезно озадачившую его, и, наконец, формальную враждебность майора Суона, выступавшего в данный момент с вступительным словом. На остальных он не обратил внимания.

Из его выступления — в спешке подготовленного Суоном нынешним утром — у капитана Тремейна сложилось впечатление, что этому делу не придают слишком серьезного значения. Майор объявил о своем намерении в качестве судебной обязанности установить тот факт, что ночью 28 мая обвиняемый, в вопиющее нарушение общего приказа, изданного 26-го числа того же месяца, дрался на дуэли с графом Жерониму ди Самовалом, португальским дворянином.

После краткого изложения обстоятельств дела с точки зрения обвинения майор предложил приступить к заслушиванию свидетелей, с помощью показаний которых он собирался — несколько опрометчиво, подумал Тремейн — заставить подсудимого признать свою вину.

Первым пригласили Маллинза. Его позвал сержант, выставленный к двойным дверям, открывающимся в переднюю, где ожидали все вызванные свидетели.

Маллинз, выглядевший сейчас несколько менее солидно, чем обычно, — вследствие своего смятения и тревоги за капитана Тремейна, к которому он был сильно привязан, — в волнении поведал известные ему факты. Он рассказал, что возился в буфетной со столовым серебром, оставшись там на тот случай, если сэру Теренсу, все еще работавшему в своем кабинете, что-нибудь понадобится перед тем, как он пойдет спать. Сэр Теренс позвал его и...

— Сколько было времени, когда вас позвал сэр Теренс? — спросил майор.

— Часы в буфетной показывали десять минут первого, сэр.

— Вы уверены, что часы шли правильно?

— Твердо уверен, сэр. Я как раз проверил их тем вечером.

— Что ж, очень хорошо. Сэр Теренс позвал вас десять минут первого — пожалуйста, продолжайте.

— Он дал мне письмо, адресованное генерал-интенданту, сказав: «Отнеси это караульному сержанту и передай, что его нужно отправить утром как можно раньше». Я сразу вышел из дома и заметил лежащего на спине человека и еще одного, опустившегося рядом с ним на траву, и поспешил к ним. Все происходило яркой лунной ночью, светлой, как день, и я все хорошо видел. Стоявший на коленях джентльмен посмотрел на меня — это был капитан Тремейн, сэр. «Что случилось, сударь?» — спросил я. «Это граф Самовал, он убит, — ответил капитан. — Ради бога, идите и приведите кого-нибудь». Я поспешил обратно к сэру Теренсу, и сэр Теренс, выйдя со мной во двор, был поражен тем, что увидел. «Что произошло?» — спросил он, и капитан сказал то же, что и мне: «Это граф Самовал, он убит». — «Но как это произошло?» — задал вопрос сэр Теренс. «Я тоже хотел бы это знать, — ответил капитан. — Я нашел его здесь». После чего сэр Теренс повернулся ко мне и сказал: «Маллинз, вызовите караул», и я пошел.

— Присутствовал ли там еще кто-нибудь? — спросил обвинитель.

— Нет, во дворе больше никого не было, сэр. Но леди О'Мой стояла на балконе своей комнаты все это время.