ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША, стр. 41

Приунывшие было представители снова воспряли духом. Делонэ задумчиво кивнул, а Жюльен спросил напрямик, имеет ли гражданин Моро кого-нибудь на примете. Гражданин Моро с некоторым сомнением назвал Робеспьера, фактического лидера Горы, звезда которого быстро восходила к зениту на революционном небосклоне.

Делонэ рассмеялся, причём смех его прозвучал несколько пренебрежительно.

— Morbleu! [10] Если бы нам удалось привлечь Робеспьера, нам действительно нечего было бы бояться. Но Робеспьер! Друг мой, вы не знаете этого человека. Он боится денег. Его не напрасно прозвали Неподкупным. Я иногда сомневаюсь, нормален ли он. Вот уж, поистине, тщеславие в человеческом обличии. Его занимает только власть. К ней он будет стремиться любой ценой, даже ценой собственной жизни. Но во всём прочем он — само целомудрие. Если я расскажу ему, каким образом собираюсь разбогатеть, он почти наверняка обвинит меня в казнокрадстве перед Революционным Трибуналом и отправит на гильотину. Нет, нет, друг мой. Робеспьера мы оставим в покое.

— Тогда позовём Дантона, — предложил Жюльен. — Всем известно, что он не чист на руку в денежных вопросах. Мне говорили, он становится крупным землевладельцем. Я лично нисколько не сомневаюсь, что он и его дружок Фабр запустили руку в национальную казну.

Но Андре-Луи отверг и того, и другого.

— Они уже запятнаны, а следовательно уязвимы. Вам же, граждане, нужен союзник с безупречной репутацией, особенно в денежных вопросах. Потому-то я и назвал Робеспьера…

Делонэ в нетерпении попытался перебить его.

— Но Робеспьер…

Андре-Луи поднял руку, призывая к вниманию.

— Вы уже убедили меня, что Робеспьер для нас вне досягаемости. Но посмотрите на него с моей точки зрения. Ни один из вас не входил в Национальное Собрание, где мне довелось представлять Ансени. Я помню депутата третьего сословия от Арраса ещё по тем дням: ничем не примечательный маленький педант, который напускал на себя важный вид. Ему нечасто дозволяли обращаться к Собранию, и почти всякий раз он нагонял на депутатов сон. Сам по себе Робеспьер никогда бы ничего не достиг. Самоуверенный, надменный, бестактный и скучный, он не мог бы вызвать у народа ничего, кроме утомления. Надеюсь, вы со мной согласны.

Депутаты совершенно бесстрастно выслушали эту уничижительную характеристику, хотя она относилась к человеку, который после падения жирондистов быстро выдвигался в Конвенте на первое место. Андре-Луи продолжал.

— Он достиг своего нынешнего положения в результате усилий своих друзей. Сен-Жюст видит в нём Бога, или, по меньшей мере, верховного жреца того божества, которому Сен-Жюст желает поклоняться. Именно его красноречие скрадывает косноязычие Робеспьера, который использует Сен-Жюста в качестве рупора собственных идей. Другой поклонник Неподкупного — Кутон. Третий — Базир. И, наконец, Шабо. Вот столпы, на которых держится Робеспьер. Среди них и нужно искать союзника. Если вдруг начнутся неприятности, Робеспьер непременно встанет на защиту своих приверженцев. Ведь даже он, при всём своём тщеславии, не может не понимать, кому обязан своим положением.

Доводы Андре-Луи убедили представителей. Они принялись перебирать названные кандидатуры. Сен-Жюст, конечно, в первую очередь отвечал их требованиям. Но к этому ужасному молодому человеку трудно было подступиться. Принимая во внимание его близость к Робеспьеру, резонно было предположить, что он разделяет страх Неподкупного перед деньгами. Следующим обсудили Кутона, калеку с великолепной головой и бездействующими ногами. Оба депутата сошлись во мнении, что он — едва ли подходящий объект для искушения. Базира обсуждали долго, и, вероятно, на нём бы и остановили выбор, если бы Андре-Луи, который точно знал, чего хочет, не назвал Франсуа Шабо. Отрёкшийся от обетов капуцин со скандальным прошлым был до такой степени привержен двум страстям — деньгам и женщинам — что, по мнению Делонэ, только природная трусость удерживала его в рамках приличий.

— Стало быть, искушение должно быть достаточно сильным, чтобы перевесить его страхи, — заявил Андре-Луи.

К этому времени маски были сброшены, и они разговаривали с предельной откровенностью. Андре-Луи с мягкой настойчивостью продолжал убеждать депутатов.

— Шабо стоит усилий. Его высоко ценят в партии Горы. Ещё выше ценит его народ. Всем известен его ревностный патриотизм, доходящий до фанатизма. Помните, он даже разоблачил Австрийский Комитет, которого, как всем известно, никогда не существовало. Его обличения помогли опрокинуть жиронду. Если не считать Марата, сегодня нет общественного деятеля, которого обожествляла бы чернь. И, поскольку Шабо, как и Робеспьер, пользуется любовью толпы, он станет для нас бесценным союзником. Против него никто не осмелится поднять голос, потому что на его стороне народ. Привлеките Шабо к деловым операциям, связанным ли со спекуляцией эмигрантскими поместьями, или охватывающими более широкое поле деятельности, и вы сможете участвовать в них без страха перед обвинениями. Ведь главный обвинитель будет вашим партнёром. Разумеется, можно заодно привлечь и Базира. Но не жалейте никаких усилий на Шабо. Его необходимо уговорить.

В итоге собравшиеся порешили, что Делонэ и Жюльен в ближайшем будущем привезут Шабо на обед в Шаронну, чтобы Андре-Луи мог опутать депутата коварной сетью, которую он старательно готовил для всех них.

Глава XXI. ИСКУШЕНИЕ ШАБО

Сгорающий от нетерпения Делонэ не мог вынести долгой отсрочки, и поэтому поездка в Шаронну была назначена на следующее декади, революционное воскресение по новому календарю. Итак, через три дня после встречи в доме Бенуа два депутата и банкир отправились в Шаронну, прихватив с собой стойкого приверженца Горы Франсуа Шабо, который представлял в Национальном Конвенте департамент Луара-и-Шер.

Они обедали вшестером, седьмой была гражданка Гранмезон, исполнявшая почётную роль хозяйки. Ла Гиш, Руссель и другие помощники барона решили временно держаться в тени. Стол накрыли в саду под лаймовыми деревьями, источающими на ярком июньском солнце пряный аромат. Де Бац устроил настоящий пир с богатым выбором вин, которым депутаты от души воздавали должное.

Не отставал от других и Франсуа Шабо, маленький, крепко сложённый, энергичный мужчина с живым добродушным лицом и довольно полными щёками. Его непропорционально большой нос образовывал прямую линию с прискорбно скошенным лбом, верхняя часть которого терялась в гуще тёмных кудрей. У Шабо были полные чувственные губы и выступающий подбородок с ямочкой. Красивые подвижные глаза могли ввести собеседника в заблуждение, ибо позволяли предположить, что их обладатель наделён большим умом, чем на самом деле. В одежде Шабо придерживался свойственной многим патриотам неопрятности; его буйные кудри были нечёсаны, и, судя по всему, мыло и вода не играли сколько-нибудь заметной роли в повседневной жизни представителя от Луара-и-Шер. Грубоватая внешность и вульгарные манеры неизменно выдавали его плебейское происхождение.

Тем не менее, Шабо несомненно был видным государственным деятелем, и судьба, по всем признакам, уготовила ему ещё большее величие. Его популярность родилась в тот момент, когда он сбросил монашеское облачение, которое носил пятнадцать лет, и нацепил трёхцветную кокарду, чтобы добиться избрания в Законодательное Собрание. Невозможно представить себе жест, который в большей степени символизировал бы разрыв религиозных оков, и новоявленный делегат тут же стал объектом пристального и благожелательного внимания черни. Шабо, знал, как извлечь из этого выгоду. Глаза и уши обратились к новому депутату не напрасно. Его заурядный ум не накладывал никаких ограничений на использование хлёсткого словца, которое, фигурально выражаясь, сбивало чернь с ног. А каким пламенным патриотизмом были проникнуты его разоблачения! Он стал настоящей ищейкой, способной разнюхать любой заговор аристократов и контрреволюционеров. Не многие ораторы могли похвастаться, что поднимались на трибуну Конвента чаще Шабо. В клубах он тоже раскрывал заговор за заговором, хотя в большинстве своём они существовали только в его воображении. И, если некоторые члены Конвента насмехались над ним и бесконечной феерией его разоблачений, то его популярность среди толпы росла с каждым днём. Вскоре даже насмешники вынуждены были признать его за соль земли наравне с полудюжиной других деятелей, которых Нация почитала вождями.