ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША, стр. 23

— Вы намерены вернуться? В Париж?

— Как я уже сказал, монсеньор, я бы не покинул его, если бы не сознание долга перед вами.

— И что вы собираетесь там делать?

— Возможно, если я не полностью потерял доверие вашего высочества, вы дадите мне какое-нибудь новое задание.

Регент растерялся. Он повернулся к д'Антрагу. Но на хитроумного графа внезапно тоже нашло затмение, и он с излишней многословностью признался в отсутствии каких-либо идей.

— Мы подумаем, господин де Бац, — изрёк регент. — Подумаем и известим вас. Сейчас же не смеем вас задерживать.

И, словно желая смягчить сухость последних слов, Мосье протянул ему пухлую белую руку. Барон низко склонился и поднёс её к сложившимся в лёгкую усмешку губам.

Выпрямившись, он круто повернулся на каблуках и, не замечая придворных, чеканным шагом вышел из невысокого, тесного и убого обставленного приёмного зала.

Глава XII. УЯЗВИМОЕ МЕСТО

На следующее утро, спускаясь по гостиничной лестнице, барон де Бац лицом к лицу столкнулся с господином Моро. Оба удивлённо застыли.

— А! — сказал барон. — Наш друг Паладин!

— А! — в тон ему ответил Андре-Луи. — Наш гасконский любитель опасностей!

Барон рассмеялся и протянул руку.

— Честное слово, не всегда. Недавно я подвергся худшей опасности из всех, что только могут угрожать человеку — опасности потерять самообладание. Вам такая когда-нибудь угрожала?

— Бог миловал. Я не питаю иллюзий по поводу отношения ко мне других людей.

— Вы не верите в справедливость? А в благодарность принцев?

— Вера в справедливость — это всё, что мне остаётся, — последовал мрачный ответ.

Андре-Луи пребывал в унынии. Оказалось, что приехал из Дрездена он напрасно. Сопротивление регента отъезду господина де Керкадью покончило с неопределённостью. Заверенный в скором возвращении на родину, крёстный приободрился и стал настаивать на том, чтобы подождать со свадьбой до возвращения в Гаврийяк. Андре-Луи пытался спорить, но тщетно: господин де Керкадью считал себя связанным словом и отказывался слушать крестника. Правда, Алина была на стороне жениха, и её дядюшка согласился на компромисс.

— Если в течение года дорога домой не будет открыта, я подчинюсь любому вашему решению, — пообещал он и, желая их приободрить, добавил: — Но, вот увидите, вам не придётся ждать и полгода.

Однако Андре-Луи его слова не убедили.

— Не обманывайте себя, сударь. Через год мы только станем на год старше и печальнее, потому что надежды останется ещё меньше.

Как ни странно, благодаря унынию встреча с бароном принесла Андре-Луи неожиданные плоды.

Когда оба перешли в гостиную и заказали графин знаменитого старого рупертсбергера с сухими колбасками, де Бац повторил (на сей раз не скупясь на подробности) свою парижскую историю.

— Просто чудо, как вам удалось спастись, — выразив восхищение хладнокровием и героизмом рассказчика, заключил Моро.

Полковник пожал плечами.

— Клянусь честью, никакого чуда. Всё, что требуется человеку на моём месте, — это здравый смысл, осмотрительность и немного мужества. Вы, живущие здесь, за границей, судите об обстановке в стране по донесениям да отчётам. А поскольку они пестрят сообщениями о насилии и произволе, вы считаете, будто насилие и произвол стали единственным занятием парижан. Так люди, читая исторические хроники, воображают, будто прошлое — сплошная цепь сражений и битв, ведь периоды мира и порядка, куда более длительные, чем войны, не привлекают внимания хронистов. Рассказали вам случай с каким-нибудь аристократом, которого, загнав на улице, повесили на фонарном столбе, услышали вы о нескольких других, отвезённых в телеге на площадь Революции и там гильотинированных, — и, пожалуйста — все думают, что каждого аристократа, высунувшего нос из дома, непременно либо повесят, либо обезглавят. Я сам слышал подобные утверждения. Но это чепуха. Сегодня в Париже, должно быть, сорок или пятьдесят тысяч роялистов разного толка, то есть пятая часть населения. Ещё одна пятая, если не больше, не выражает никаких политических пристрастий, хотя готова подчиниться любой власти. Естественно, они, чтобы не привлекать к себе внимания, не совершают безрассудных поступков. Не размахивают шляпами и не кричат на каждом углу: «Жизнь королю!» Они спокойно занимаются своими делами, ибо жизнь идёт своим чередом и на обывателях перемены почти не сказались.

Правда, сейчас в Париже действительно неспокойно. Общую тревогу усугубляют взрывы народного негодования, сопровождаемые насилием и кровопролитием. Но тут же, рядом течёт нормальная жизнь большого города. Жители ходят за покупками и торгуют, развлекаются, женятся, рожают детей и умирают в собственных постелях. Всё, как обычно. Многие церкви закрыты, и служить позволено только священникам-конституционалистам, зато театры процветают, и политические взгляды актёров никого не заботят.

Если бы дело обстояло иначе, если бы положение хотя бы напоминало то, как его представляют себе за границей, революция закончилась бы очень быстро. Она пожрала бы самое себя. Несколько дней полного хаоса, и перестали бы циркулировать жизненные соки города, а парижане начали бы умирать голодной смертью.

Андре-Луи кивнул.

— Ясно. Вы правы. Должно быть, все эти слухи — недоразумение.

— Нет, они намеренно поддерживаются. Контрреволюционные слухи призваны соответственно настроить общественное мнение за границей. А фабрикуются они в деревянном шале, где у Мосье резиденция и канцелярия. Агенты регента под руководством изобретательного господина д'Антрага, главного кляузника и склочника, старательно разносят слухи по всему свету.

Андре-Луи воззрился на собеседника с некоторым удивлением.

— Что я слышу? Уж не сделались ли вы республиканцем?

— Пусть мои слова вас не обманывают. Судите по моим поступкам. Я всего лишь позволил себе роскошь высказать презрение к господину д'Антрагу и его методам. Не нравится он мне, и сам оказывает мне честь, отвечая взаимностью. Подлый и завистливый человек и с непомерными амбициями. Он метит на первое место в государстве, когда монархия будет восстановлена, и потому боится и ненавидит любого, кто способен приобрести влияние на регента. Особую же ненависть и страх вызывает в нём д'Аварэ, и, если сей фаворит как следует не обезопасится, то скоро при помощи д'Антрага уронит себя в глазах принца. Д'Антраг подкрадывается осторожно и следов оставляет мало. Хитёр и коварен как змея.

— Но мы уклонились от темы, — заметил Моро, не слишком озабоченный происками господина д'Антрага. — Я всё-таки считаю ваше спасение чудом. Как вам удалось после всех приключений вернуться к тому, что вы называете нормальной жизнью?

— Конечно, я был осмотрителен и не часто допускал ошибки.

— Не часто! Но и единственная ошибка могла стоить вам головы.

Де Бац улыбнулся.

— У меня было чудодейственное средство, охраняющее жизнь. Его высочество перед моим отъездом снабдил меня тысячью луи на расходы. Я сумел добавить к ним столько же, и в случае необходимости мог бы добавить больше. Так что, как видите, я был хорошо обеспечен деньгами.

— Как же деньги помогли бы вам в таких чрезвычайных обстоятельствах?

— Я не знаю ни одного чрезвычайного обстоятельства, в котором деньги не могли бы помочь. И как оружие защиты, и как оружие нападения сталь не выдерживает никакого сравнения с золотом. Золотом я затыкал рты тем, кто иначе донёс бы на меня. При помощи золота я притуплял чувство долга тех, кто обязан был мне помешать. — Барон рассмеялся, увидев округлившиеся глаза Андре-Луи. — Aura sacra fames! Жадность вообще присуща человеку, но более алчных мздоимцев, чем санкюлоты, я не встречал. Полагаю, алчность и есть источник их революционной лихорадки. Кажется, я вас удивил.

— Признаюсь, да.

— Ага. — Де Бац поднял свой бокал к свету и задумчиво всмотрелся в слабое опаловое мерцание. — Вы когда-нибудь размышляли о стремлении к равенству, о его главной движущей силе и истинном значении?