Мальчишка ищет друга, стр. 18

Не сводил с Шевякина блестящих глаз и Шура Чоп. Но его волновали другие мысли и чувства. Шурка молча и жадно ко всему приглядывался и прислушивался. Для Шурки это был не просто заводской цех, удивлявший ребят своими размерами и невиданно умными станками и машинами.

Это был цех, в котором его, Шуркин, отец учился, а потом стал мастером. Кто знает, может быть, и отец когда-то ходил по этому цеху так, как сейчас Шурка, — настороженно, с приоткрытым от волнения ртом, с жадным любопытством в чёрных глазах? Кто знает, может быть, и он, как сейчас Шурка, испуганно вздрагивал, когда почти рядом, чуть ли не задевая за голову, проносилась по воздуху железная болванка, зажатая в стальных челюстях? И может быть, он, как и Шурка, завидовал молодым, весёлым парням, которые чувствовали себя в этом огромном цехе, как дома…

Вдруг шум в цехе заглушил протяжный заводской гудок: был конец смены. Перестали сновать над головой краны, чёрный паровозик, обрадованно отдуваясь, выбежал во двор подышать свежим воздухом, один за другим останавливались станки. И тогда вокруг Андрея Шевякина собралась вся его бригада.

— Знакомьтесь, ребята, — сказал Шевякин. — Вот это — Фёдор Калина, — и он указал на низкорослого парня, улыбавшегося во весь рот. — Два года назад пришёл после окончания десятилетки, а теперь его портрет уже красуется на Доске почёта. Видали?

— Нет, не видали, — сказали ребята.

— Я покажу, — обещал Шевякин.

— А за что его на Доску? — спросил Колька Пышнов, любивший во всём полную ясность.

— Один из лучших рационализаторов цеха, — с гордостью пояснил Шевякин. — А на вид за него ломаного гроша не дашь. Правда?

Все засмеялись, а Фёдор Калина громче всех. И Таня, и Шура Чоп, и другие ребята понимали, что это шутка.

— Мал золотник, да дорог, — добавил Андрей Шевякин.

Потом он познакомил гостей с другими членами бригады. Была среди них и девушка — Феня Рубашкина, тоненькая, в синей косынке.

— Хорошенько запомните её, — предупредил Шевякин. — По поручению комсомольской организации Феня Рубашкина будет держать с вами связь. Ведь вы боевые ребята, правда?

— Ещё бы! Конечно — боевые, — подтвердил Колька Пышнов.

— Вот, вот, — поддержал бригадир. А к концу семилетки, может быть, вот ты, курносый, — он указал на Шурку, — будешь моим боевым напарником.

— Шура Чоп, — поправил Колька Пышнов, — мечтает стать известным кролиководом.

— А вы свою ферму имеете или ходите смотреть на кроликов в зоосад? — заинтересовалась Феня Рубашкина.

Ребята оживились и стали наперебой рассказывать о своей ферме.

Шурка почувствовал себя бодрей. Как и Таня Калмыкова, он всё время побаивался, что его спросят об отметках.

— А какие у вас заповеди? — осмелев, спросил Шура.

— Андрей, скажи им! — предложила Феня Рубашкина.

— Главная заповедь: работай, учись и живи по-коммунистически. Коротко и ясно.

— Учиться и работать, наверное, очень тяжело, — задумчиво сказала Таня.

— Да, нелегко, — просто согласилась Феня Рубашкина. — Устанешь после работы, спать охота, а нужно в школу идти. Но у нас, ребята, на заводе такие машины, что никак не обойтись без математики, физики, металловедения…

— У меня дядя разметчик, так он то же самое говорит, — добавил Колька Пышнов.

— Вот видишь!

Тут опять раздался гудок. Пересменка, как её называли рабочие, закончилась, но уходить ребятам не хотелось.

— Ничего, скоро мы опять встретимся, — сказал Андрей Шевякин.

— Мы придём к вам, — обещала Феня Рубашкина, и тогда заключим договор на соревнование. Согласны?

— Приходите. Мы вам покажем школу… отвечали ребята.

Уже темнело, когда пионеры вышли на улицу. Ребята шли по тротуару, так как было позднее время, и Юра не решался вести отряд по проезжей части улицы. Вдруг отряд остановился: на углу Пушкинской и Садовой образовалась пробка. Много людей толпилось у свежего «Окна сатиры». Пионерский строй рассыпался, и Шурка с Таней Калмыковой перешли на другую сторону улицы, не подозревая, что «Окно сатиры» в какой-то степени касается их, а особенно Тошки Пугача.

«Окно сатиры»

Но разве можно долго не знать того, что известно всему городу?

Шурка готовил домашние задания, когда с работы возвратилась мама и стала рассказывать, как Тошку Пугача «и ещё какого-то хулигана» разрисовали в «Окне сатиры».

— Вот остряки! — качала головой мама, выкладывая из «авоськи» покупки. — Вид у него такой, что без смеха нельзя смотреть.

Мама улыбнулась, но тут же стала серьёзной и вздохнула.

— Представляю, каково Тошкиной маме… Не дай бог! — и она опять вздохнула. — Ты уже видел, Шура?

Шурка не видел, и напрасно мама рассказала до того, как он выучил уроки. Теперь, конечно, Шурке было не до них.

Наконец Шурка кое-как решил последний пример и уже готов был бежать на улицу, когда пришла Таня Калмыкова. Оказывается, она уже видела «Окно сатиры».

— Так ему и надо, Бледнолицему! — злорадствовала Танька. — Ненавижу его.

Шурка промолчал. Ему было жаль Тошку. Несмотря ни на что, Шурка всё же не мог плохо думать о нём. Может быть, потому, что никто так хорошо не знал, какие у Тошки золотые руки и как он любит животных. В последнее время Шурка всё чаще думал о том, что Тошка давно бы возвратился в школу, если бы не хозяин «зелёного» чемодана. Репа — вот кто виноват, что Тошка до сих пор носит «зелёный» чемодан с его таинственным содержимым и торгует кроликами, которых так любит. Может быть, и отец Тошкин виноват, что его сын не учится, а занимается торговлей. Ведь он тоже торгует яблоками и грушами.

В сопровождении Тани, безумолку тараторившей, Шурка дошёл до угла Пушкинской и Садовой, где висело «Окно сатиры» и толпились люди.

Энергично работая локтями, Шура пробрался к самой витрине и увидел на рисунке парня, отдалённо напоминавшего Тошку. Он сидел у дверей хижины, из окон которой выглядывали грустные кроличьи морды. Вывеска на хижине гласила:

Сбоку мелкими буковками было написано, как Антон Пугач бросил школу и дошёл до такой жизни.

Целый лист был посвящён Тошке. А на другом листе красовался человек с головой в виде репы. У него были две кляксы вместо глаз и оскаленная пасть, как у злого пса.

Но это ещё не всё. У ног Репы, которого Шурка сразу узнал, стоял «зелёный» чемодан, полный всяких вещей с заграничными марками. Чего только здесь не было! Рубашка, вся разрисованная каретами, пальмами и зонтиками, галстуки с резвящимися обезьянами, ковбойские брюки с бахромой.

Шурка с изумлением рассматривал рисунки, как вдруг почувствовал на своём плече тяжёлую руку. Мальчик поднял голову и встретился лицом к лицу с Репой. Рядом с ним стоял Антон Пугач. Вид у Тошки был растерянный: казалось, он готов был от стыда провалиться сквозь землю.

— Шо, лягавый, любуешься своей работой? — едва слышно спросил Репа, цепкой рукой сжимая Шуркино плечо.

Шура отчаянно закричал:

— Больно! Что вы делаете!

В ту же секунду Шурка увидел вожатого. Юра Погорелец остановился, заметив Шурку в компании Антона Пугача, и, услышав отчаянный крик мальчишки, кинулся на помощь. Но Репа и Тошка исчезли в одно мгновение.

— Что случилось? Кто тебя ударил? — тревожно спрашивал вожатый.

— Это же Тошка, — сказала Таня. — Которого нарисовали в «окне».

— Тошка тебя ударил? — допрашивал Юра.

— Нет, это его приятель, Репа, — смущённо объяснил Шурка. Ему было стыдно, что он не выдержал и закричал. Молодогвардейцы не кричали, когда их пытали фашисты, а вот он, Шурка, заорал, как кролик.

— Репа… — вспоминал вожатый. — Теперь всё ясно. Он зол на тебя?

— Он больше зол на вас. Это вы устроили «Окно сатиры»?

— Да. И Андрей Шевякин.