Псы господни, стр. 61

Два дня леди Маргарет Тревеньон размышляла в безотрадном одиночестве своей тюрьмы. Последние слова помощника прокурора, вызвавшие ее страх, и были рассчитаны на то, чтобы сломить ее сопротивление и упорство.

Однако ее размышления приняли совсем не то направление, на которое рассчитывали инквизиторы, что и обнаружилось на следующем судебном заседании.

Тем временем произошло изменение в составе суда. Председателем оставался Фрей Хуан де Арренсуэло, священника епархии представлял тот же румяный насмешливого вида человек, что сидел по правую руку от главного инквизитора. Но помощник прокурора был другой — устрашающего вида, с тонким ястребиным носом, злым, почти

безгубым ртом, близко поставленными глазами, излучавшими, казалось, извечную суровость и недоброжелательность. Он хорошо понимал английский и сносно на нем изъяснялся. Заменили и нотариуса. Нынешний доминиканец вполне прилично владел английским и мог обходится без переводчика. Присутствовал и Фрей Луис.

Фрей Хуан продолжил заседание с того пункта, на котором оно закончилось накануне. Он заклинал обвиняемую заслужить милосердие полным и искренним раскаянием в своих грехах.

Но если, с одной стороны, леди Маргарет была подавлена чувством страха, то, с другой — в ней крепло негодование, вызванное собственным открытием. И Маргарет выразила его в полной мере.

— Вам не кажется, что святейшей инквизиции не подобает прибегать к уловкам? — спросила она председателя трибунала. — Поскольку вы называете себя поборниками правды во всем, позвольте правде поднять голову.

— Правде? Какой правде?

— Я отвечу на ваш вопрос. Невероятно, но факт: вы кое-что упустили из виду. Порою люди не замечают того, что у них перед носом. Дон Педро де Мендоса и Луна — гранд Испании, высокопоставленный джентльмен в этом великом королевстве. Он вел себя, как злодей, и любой гражданский суд — мирской, как вы его называете, должен был его покарать. Поступки дона Педро ставят под сомнение его веру в Бога. К тому же, как я понимаю, он совершил святотатство, угрожая священнику, и святотатственное убийство, пролив кровь служителей инквизиции. За эти подтвержденные свидетельскими показаниями преступления его должен наказать суд инквизиции. Казалось бы, ничто не спасет его от правосудия. Но поскольку он высокопоставленный джентльмен…

— Не торопитесь, сестра моя, — прервал ее нотариус, писавший с лихорадочной поспешностью, пытаясь поспеть за ней.

Маргарет сделал паузу, чтоб он наверстал упущенное. Она, как и нотариус, и остальные члены суда, была кровно заинтересована в том, чтобы ее слова были занесены в протокол заседания. Потом она продолжила свою речь, стараясь говорить медленнее:

— Но поскольку дело осложняется тем, что он высокопоставленный джентльмен, несомненно очень влиятельный, надо взвалить его вину на кого-то другого, найти козла отпущения. Нужно доказать, что он не отвечает за свои злодейства перед людьми и Богом, что он был околдован английской еретичкой и по ее злой воле ступил на стезю порока, способную погубить и его, и его бессмертную душу.

На сей раз Маргарет прервал резкий голос помощника прокурора:

— Вы порочите себя постыдными предположениями.

Доброжелательный председатель трибунала поднял руку, призывая его к молчанию.

— Прошу вас, не прерывайте обвиняемую.

— Я уже все сказала, господа, — заявила Маргарет. — Цель ваша ясна и проста настолько, насколько она ничтожна, низменна и жестока. Если будете упорствовать в ее достижении, рано или поздно вы за это поплатитесь. Будьте уверены. Господь не потерпит, чтоб такое зло осталось безнаказанным. Надеюсь, его не потерпят и люди.

Фрей Хуан дал нотариусу время закончить работу, потом сурово взглянул на Маргарет.

— То, что вы приписываете нам такие недостойные мотивы, вполне естественно при вашем воспитании и незнании святой инквизиции, ее искренности. Мы не держим против вас зла, и не допустим, чтобы подобное обвинение усугубило ваше положение. Но мы его отрицаем. Нам и в голову не приходит щадить кого бы то ни было, какое бы высокое положение человек ни занимал, если он совершил преступление перед Богом. Кару несли и принцы крови за грехи, в которых их обвинила Святая инквизиция, без колебания и страха перед могуществом и влиятельностью этих лиц. Мы выше таких соображений. Мы скорей сами взойдем на костер, чем поступимся святым долгом. Будьте в этом уверены, сестра моя. Возвращайтесь в свою камеру и поразмыслите хорошенько над моими словами. Молю Господа, чтобы он помог вам достойно оценить происходящее. Мне ясно: ваше умонастроение не такое, чтобы наши старания помочь вам стали плодотворными.

Но Маргарет не хотела уходить. Она просила у судей разрешения сказать еще пару слов в свою защиту.

— Ну что вы можете добавить, сестра моя? — удивился Фрей Хуан. — Как вы можете оспорить очевидные факты?

Тем не менее он сделал знак охранникам отойти в сторону.

— Я оспариваю не факты, а выводы, сделанные из фактов. Никто не может подтвердить ваше фантастическое обвинение в колдовстве; никто не может заявить, что видел, как я готовила приворотное зелье, шептала заклинания, призывала дьяволов или производила какие-то действия, которыми славятся ведьмы. По поведению джентльмена, — к моему великому огорчению и неудовольствию он ассоциируется со мной — занимающего высокое положение в обществе, делаются выводы, порочащие меня и одновременно оправдывающие его. Элементарный здравый смысл подсказывает: такие же выводы можно сделать и в мою защиту.

— Если бы это было возможно, — сказал Фрей Хуан.

— Возможно, что я и надеюсь доказать.

Твердость Маргарет, ее искренность и чувство собственного достоинства невольно расположили к ней инквизитора. Подобные черты характера, казалось бы, сами по себе опровергали обвинение в колдовстве. Но Фрей Хуан напомнил себе, что сатана в своих проделках больше всего любит рядиться в чистоту и святость. Он позволил Маргарет продолжать, потому что правила, коими руководствовался трибунал, предписывали, что обвиняемого должно поощрять к высказываниям: часто таким образом тайное становилось явным. И Маргарет спокойно задала первый вопрос, заранее обдуманный ею в одиночестве: