Вернейские грачи, стр. 55

— Кто собирается? Зачем собирается? — продолжала наскакивать Алиса.

— Люди… И грачи тоже. Против несправедливых властей. Против войны. За мир… — Юджин замолчал, явно устав от столь длинной речи.

Рой шагнул к Юджину. Алиса не сводила с него изумленных глаз, Фэйни точно приклеился к столу. Один только Лори продолжал равнодушно перебирать карты.

Юджин прислонился к дверному косяку и меланхолически смотрел на присутствующих.

— О, черт! — внезапно вышел из оцепенения Фэйни. — Откуда ты знаешь? Кто тебе сказал?

— Слышал. Там. — Юджин неопределенно мотнул головой. — Я вовсе не спал, — в его голосе послышалось торжество.

— Да будешь ты говорить наконец! — возмутился Фэйни. — С тобой заболеть можно, осел ты этакий!

— Ах, бранишься? Тогда уйду, — Юджин повернулся к дверям.

Но тут вмешался Рой.

— Ты должен рассказать нам толком, что слышал. Это очень важно, — сказал он внушительно. — И прошу тебя, Юджин, вспомнить все подробно, а дразнить тебя больше не будут, даю тебе слово джентльмена.

Юджин вздохнул.

— Искал местечко, чтоб спрягаться от Мари. Пристает, как горчичник. Нашел очень хорошее. Трава густая. Я прилег. Вдруг приходят старшие грачи и с ними Жюжю. Я хотел уйти, да было уже неудобно. Так и остался.

Фэйни хихикнул и подмигнул Рою.

— Ему было неудобно, видите ли! — Он затеребил Юджина: — О чем же они говорили? Что там было?

Однако слова капали из Юджина, как вода из неплотно закрытого крана. И много времени прошло, пока все поняли, что именно слышал Юджин на совещании старших грачей.

Двадцать второго июля у подножья Волчьего Зуба, в горной долине, которая носит название Турьей, соберутся члены Комитетов Мира, бывшие участники движения Сопротивления и вообще все, кто хочет мира. Там, на этом собрании, решено потребовать от правительства отставки Фонтенака и отказа от участия в военных договорах. Будет выступать Кюньо, рассказывать о Советском Союзе, где он побывал, когда ходил в плавание. Завтра или послезавтра старшие грачи отправятся в соседние департаменты — развозить приглашения и листовки.

— Этьенн сказал: «Полиция останется в дураках. Полицейские думают, что соберутся в городе, а собрание состоится в Турьей долине», — цедил по словечку Юджин.

— Как? Значит, там был и Этьенн Кюньо?! Ты его там видел? — Рой впился глазами в Юджина. Он снова терял свою сдержанность.

— Да, был, — подтвердил Юджин. — Он тоже едет. С Клэр…

Рой сделал резкое движение, но тотчас же овладел собой. Только желваки у него на скулах заходили.

— Ну вот, теперь ты сам видишь: мы должны как можно скорее уехать отсюда, — вмешалась Алиса. — Я была права, признайся.

— Теперь я вижу, что мы непременно должны остаться здесь! — хмуро отрезал Рой.

— Мисс Алиса, Ройяль хочет сказать, что сейчас не время уезжать, — многозначительно подхватил Фэйни.

— Но… но я думаю… — начала было Алиса.

Но тут в комнату впорхнула Засуха. Личико ее выглядело особенно жалким и сморщенным.

— Я за вами, мисс Мэйсон, — прошелестела она. — Собирайтесь, милая мисс Мэйсон. Мы должны возвратиться в город.

— Зачем? Почему? — сказала Алиса, не понимая уже, что нужно: ехать или оставаться, и чего именно хочется ей самой. — Я… я не желаю…

Глаза Засухи вдруг наполнились слезами.

— Как, значит, и вам не хочется покидать Гнездо? — прошептала она. — А я-то думала, что вам здесь не нравится. Значит, я ошибалась? О милая, милая мисс Алиса!..

СОВЕТ «СТАРЕЙШИН»

Жюжю лежал на животе. Его темную макушку припекало солнце; зато его нос, щеки, глаза были запрятаны глубоко в траве, и он легко мог вообразить, что находится в душном, сыром тропическом лесу. Прямо в нос ему бил густой сладкий запах причудливо-перистой пальмы. У самых его глаз, между исполинскими деревьями, пробирались красные и черные, пятнистые и блестящие животные с проворными и цепкими ногами. А вот геликоптер сел посреди лужайки и сложил серо-золотые крылья. Из-под толстой палатки защитного цвета вышел синий носорог, понюхал землю, пошел. И там, где он проходил на своих крепких изогнутых ногах, шатались и гнулись деревья. Встреча! Носорог столкнулся на дорожке с блестящим черным зверем. Выпуклые глаза зверя ощупали противника. Будет бой!

И вдруг запели волынки, зазвенели цимбалы, заходил, загудел великолепный лес, и уже запело что-то в самом Жюжю:

— Послушай, Жюжю, ведь это как-никак и тебя касается, — говорит нетерпеливый голос Клэр. — Будь добр подняться и выслушать, что скажут о тебе товарищи.

Жюжю со вздохом подымается и садится на траву, подогнув под себя ноги. На носу у него блестят капельки пота. Он так и не досмотрел, что вышло из встречи жука с муравьем. Как жаль, что его оторвали от этого безмятежного созерцания! Впереди Жюжю ждали только огорчения: иногда грачи бывали беспощадны к товарищам.

Они собрались сегодня в лопухах серьезные, озабоченные. Еще бы! Наступали самые горячие дни. Вот-вот назначат день народного собрания. Марселина и Рамо, посоветовавшись, поручили старшим грачам развезти на «Последней надежде» приглашения. Было решено, что поедут Корасон, Клэр и Этьенн. Но грачам было мало этого. Они мечтали, что им поручат что-нибудь еще: хотя бы писать лозунги и плакаты, переписывать выдержки тех записей, которые были в «Тетрадях Мира», размножать их. Ксавье и его бригаде было поручено сделать как можно больше скамеек и столов для собрания. Он торжествовал: вот это было уже настоящее дело!

Жюжю обводит глазами сидящих тесным кружком «старейшин». Ох-хо-хо, какой сумрачный вид у Клэр! Она даже не смотрит на Жюжю, своего верного рыцаря!

Корасон копается в каких-то бумажках и показывает их Этьенну. Этьенн не член совета «старейшин», но уже второй день живет в Гнезде, готовится к поездке. Жюжю тоже обещали дать адреса нескольких людей, которых он должен оповестить о собрании. Впрочем, это было тогда, когда Жюжю еще не провинился перед товарищами. Дадут ли ему это поручение теперь?

Жюжю исподлобья глядит на Витамин, на Ксавье. Это Ксавье пожаловался «старейшинам», что Жюжю болтун. Он слышал, как Жюжю сказал о припеве. Что ж, в конце концов ведь это сам Жюжю сочинил песню, имел он право говорить или нет? Вон и Лисси Бойм пришла с Клэр. Что-то она скажет?

Нет, нет, сейчас не до стихов, сейчас Жюжю чувствует себя подсудимым.

— Он считает, что он поэт и поэтому ему все дозволено, — запальчиво говорит Ксавье, тыкая пальцем в Жюжю, как в неодушевленный предмет. — И он все желает делать один, самостоятельно, не спрашивая нашего мнения. «Отважные» просили передать вам, что мы его за это строго осуждаем.

— Жюжю — известный индивидуалист! — подхватывает Жорж. — Вот послушайте: жил-был в одном городе человек, который хотел…

— Без анекдотов, Жорж, — останавливает его Клэр. — Мы обсуждаем сейчас Жюжю и обсуждаем всерьез. Ксавье, продолжай.

— Он собирался пересказывать американцам содержание «Старого дуба». — Ксавье, видимо, до сих пор не остыл от своего возмущения. — Ему ничего нельзя доверить. Он стал настоящим трепачом. Я еле удержал его…

— Сам-то ты хорош! — защищается Жюжю. — Вспомни-ка свои подвиги в замке! Думаешь, мы забыли?

— Жюжю, я не давала тебе слова, — сурово говорит Клэр. — Ксавье уже ответил за свои, как ты выразился, «подвиги». Он получил выговор от совета… Он и на тебя сердит, потому что сам пострадал от того же…

— Я имею право так говорить, — сказал чуть потише Ксавье. — Мы, «отважные», считаем, что Жюжю не должен выбалтывать чужим наши хорошие тайны. И вообще пускай Жюжю не воображает о себе! — Ксавье с вызовом посмотрел на товарища, его красное перо вздыбилось. — Здесь есть ребята ничуть не глупее.