Отчаянный и непобедимый Ренегат Икс, стр. 41

И сейчас я полон сил и желания дать Саре столько «полезной информации», сколько может поместиться на страницах ее блокнота.

— Давай заключим сделку, — предлагаю я, взяв обе ее руки в свои. — Никто из нас не будет встречаться с кем-то еще на стороне.

Она кивает.

— Но большего ты от меня требовать не можешь. Ты не мой парень.

— Договорились, — соглашаюсь я. Хорошо, что я не хочу быть ее парнем, а то сейчас, наверное, почувствовал бы себя обиженным. Отпустив Сару, протягиваю руку для пожатия. Сара плюет на ладонь, хотя я этого не делал, и подает руку. Скрепив сделку, Сара вытаскивает из-под стола рюкзак и блокнот, а я, воспользовавшись тем, что она отвлеклась, вытираю ладонь об штаны. Она перебрасывает лямку рюкзака через плечо, и мы направляемся к двери.

— Да, Сара, еще кое-что, — говорю я, когда мы уже почти вышли в коридор. — Еще одно условие.

— Да, Ренегат?

— Я сам выбираю эксперименты.

12

По дороге мы заходим в комнату администрации, где, на счастье, ночью никого нет, и берем ключ от номера, в котором предположительно находится доктор Кинк. Пока мы спускаемся в подвал, Сара успевает составить целый список правил, согласно которым должны проводиться наши с ней «эксперименты». Вскоре предписания, по которым должны развиваться эти псевдоотношения, начинают напоминать компьютерный квест. Это здорово. Чем больше правил она придумывает, тем больше я воодушевляюсь, хотя ей, конечно, рассказывать об этом не хочу. У меня такое чувство, что ей нравится думать, будто обилие правил меня удручает — что я не привык играть по правилам, или что-то в этом роде.

— Если мы встречаемся у меня дома, — говорит она, — скажем, что ты мой партнер по лабораторным работам.

— А если ты приходишь ко мне, я говорю всем, что ты шлюха, которую я снял на Сейнт-стрит. Ты стажируешься, поэтому готова отдаться за полцены. Знаешь, как в студенческой парикмахерской.

— Я не буду это записывать, — говорит Сара, хмурясь. — Если мы идем на дискотеку…

Поворачивая за угол, я предостерегающе помахиваю в воздухе пальцем.

— Нет, нельзя. Поход на дискотеку слишком похож на свидание.

— Я тебя умоляю. Да все заходят на эти дискотеки только на пять минут, чтобы познакомиться с кем-нибудь и отправиться обжиматься. Кроме того, танцы — это разновидность физического контакта. Это часть нашего эксперимента.

— А как ты собираешься объяснять всем, что ходишь на дискотеку с партнером по лабораторным?

— А я скажу, что тебе не с кем больше пойти, — говорит Сара, хитро улыбаясь. — Кстати, я хожу на танцы в розовом платье, так что постарайся не приходить в одежде, которая не будет с ним сочетаться.

О боже, да если мы когда-нибудь пойдем на одну из этих идиотских вечеринок, я надену клоунский костюм с горошинами величиной с блюдце и приду без штанов. А ей принесу корсаж, конечно.

— Поясни, что в твоем понимании значит «не сочетается»?

Но Сара не отвечает, потому что мы пришли. Захлопнув блокнот, она подходит к двери четвертого номера и кричит: «Папа?» Ей даже не приходит в голову попросить ключ, который я взял в комнате администрации — она просто лезет без разрешения в карман и, достав его, засовывает в замочную скважину. Интересно, это тоже одно из придуманных ею правил?

Раздается щелчок, и ручка поворачивается. На душе появляется приятное предвкушение окончания долгого трудного дня. Уже за полночь, я прогулял школу, взорвал поезд и украл машину. Проблем, когда я доберусь домой, будет предостаточно. Впрочем, Гордон может кричать на меня сколько угодно, потому что я тут же завалюсь спать.

К сожалению, наш поход еще не окончен. За дверью оказывается маленькая, обшарпанная темная комната. На полу керамическая плитка; в углу кровать с одной-единственной простыней и подушкой в дешевой грубой наволочке. В комнате пахнет химическим средством для мытья полов, и к его резкому химическому запаху примешивается какой-то приторный мерзкий аромат, как будто под кроватью лежит тухлый кусок мяса. Это помещение я бы определенно не назвал гостиничным номером, но на гнусную тюремную камеру, которую я себе представлял, оно тоже не похоже. Просто отвратительная комнатенка. Я бы не хотел находить в таких местах людей, лично мне знакомых. Кстати, доктора Кинка мы в ней и не находим. Не знаю уж, хорошо это или плохо. Может, его уже выпустили. Хотя, если честно… вряд ли.

Сара вбегает в комнату. Ее лицо перекошено от волнения.

— Этот галстук я подарила ему на Рождество.

Галстук черный с красным — это единственное яркое пятно в серой комнате — с узором из настоящих рождественских огоньков. Сара нажимает кнопку, чтобы включить микроскопическую гирлянду, но ничего не происходит — видимо, она неисправна.

— Галстук был на нем в тот день, когда он исчез.

— Его похитили еще в декабре?

— Нет, в прошлые выходные.

Я не спрашиваю, зачем надевать рождественский галстук в марте. И не рассказываю о том, что между поломкой изобретенного Сарой гипноизлучателя и тем, что ее отца похитили, есть связь.

Я сломал этот гипноизлучатель, а сделала его она. После того как я подержал в руках изготовленный для меня пистолет, мне совершенно ясно, что странную штуку с торчащими отовсюду проводами на мамином лабораторном столе, на которую даже на блошином рынке никто бы не посмотрел, сделала Сара. Может, конечно, пословица, «яблочко от яблони недалеко падает» в данном случае и верна, и прибор, сделанный ее отцом, выглядел бы точно так же, но я почему-то глубоко убежден в том, что в неприятностях отца виновата Сара. Она упоминала статьи, опубликованные ею в научных журналах, а Тейлор, помнится, говорил, что доктор Кинк ведет себя так, будто и сам не всегда способен разобраться в своем изобретении. Теперь, имея перед глазами все части головоломки, я с уверенностью могу сказать, что мама и Тейлор схватили не того Кинка.

Кладу руку Саре на плечо. Интересно, разрешает ли мне составленный ею свод правил утешать ее в подобные моменты?

— Пойдем, Сара. Уже поздно, а его здесь нет.

Сара сбрасывает мою руку и мчится к стоящей в углу кровати. Смотрит под простыней, потом поднимает матрас.

— Не может быть, чтобы здесь ничего не было. Он должен был понять, что я буду его искать, он не мог… просто исчезнуть!

Замерев на месте, Сара закрывает глаза и слегка запрокидывает голову. Похоже, она пытается не расплакаться.

— Я знаю, что ты думаешь именно так, — говорит она, справившись с собой, — но он жив. Он не мог погибнуть.

— Вряд ли они стали бы его убивать, — говорю я, засовывая руки в карманы. — Они хотят, чтобы он починил… — Приходится прикусить язык, потому что я чуть было не вышел за границы того, что Сара рассказала мне. — Я хотел сказать, что он, наверное, нужен им для чего-то, раз уж…

Сара качает головой.

— Ты не знаешь суперзлодеев. Они безжалостны и… не станут раздумывать, стоит убивать человека или нет.

Ладно уж. Она расстроена, поэтому не стоит обращать внимание на обидные слова. Мне даже становится совестно за то, что я согласился на «эксперименты» с ней, потому что сейчас она рассуждает так, как делала бы на ее месте любая другая заурядная девушка, восхищающаяся супергероями и считающая их противников воплощением абсолютного зла. Как будто мы нелюди, не знающие любви к своему дому, к семье и тому подобным вещам. Интересно, а встречаться со мной в полном смысле этого слова она не хочет, потому что я герой только наполовину? Может, она даже считает, что суперзлодеев можно использовать без зазрения совести?

— Не смотри на меня так, — говорит Сара. — У тебя на пальце икс, а значит, ты злодей лишь наполовину. Кроме того, ты вырос в доме Малинового Огня. Я не имела в виду тебя.

Ну вот, теперь понятно. Неужели я действительно похож на человека, воспитанного этим идиотом в дурацком плаще? Я что, спасаю сирот и помогаю старушкам перейти улицу? Нет, ничего подобного.