Девчонки и мальчишки, стр. 8
Но вот подошел третий куплет, и я подумал: «Ну, Лелька, держись! Как сейчас вдарю левой ногой по барабану!»
И только я ногой замахнулся, глядь, а песня… уж кончилась! Ой, что я наделал? Ведь теперь мы с Колькой поругаемся. Он скажет, что я слово не сдержал!
И я решил спрятаться за кулисами. Но тут подошел Сергей Петрович и говорит:
— Миша, почему не идешь в зал пожинать лавры?
А я отвечаю:
— А мне и здесь неплохо. Тихо, уютно. Сергей Петрович, а вы что хотели придумать, чтобы концерт у нас не срывался?
А он улыбнулся и говорит:
— Ничего. Честное слово, ничего. Я просто верил в тебя и в Колю.
И он ушел.
И только он спрыгнул со сцены в зал, подходит ко мне Колька.
— Ну, Мишка, заказывай себе гроб! Где была твоя левая нога в самый ответственный момент?
— На барабане! — сказал я. — А что?
— А гроза, как в Большом театре? Знаешь, что древние греки делали за такие дела?
— Знаю, — сказал я, — но пойми, я не мог испортить песню о дружбе. Я сам заслушался.
И вдруг Колька как стукнет меня по плечу.
— Ты знаешь, Мишка, я тоже заслушался! Ну, и молодец же ты у меня, композитор! Хороший оркестр получился!
Тут к нам подошли Лелька и Танька и приглашают нас на танцы. Мы с Колькой хотели на них не обращать внимания, но раз они к нам подошли, то и мы решили больше на них не сердиться. И Колька сказал:
— Спасибо, Леля, за концерт!
Это он ее впервые Лелей назвал. И, пожалуй, я теперь Таньку буду звать Таней.
Кто знает, может быть, она не хотела со мной раньше разговаривать потому, что я ее звал неласково? Не знаю. Но в общем надо подумать над этим вопросом. Обязательно подумаю!
Тяп-ляп
Боря Светляков прочел в пионерских «ступеньках»: «Сделай одну-две вещи, полезные для дома», — и решил сколотить табуретку.
Табуретка у него получилась быстро. Но как только села на нее бабушка, так сразу свалилась, заохала: «Ох, тут и костей не соберешь!»
Тогда Борька поправил у табуретки подкосившиеся ножки, поставил ее в угол и написал на бумаге, как в музее: «Не садиться».
А когда к нему пришли ребята из класса, он спрятал эту бумажку, показал всем табуретку и похвалился:
— Во! Моя! Это значит, что я уже поднялся на одну «ступеньку»!
Он осторожно сел на свое «изобретение» и стал незаметно себя ногами поддерживать.
А ребята ему сказали:
— А ты ноги от пола оторви! Оторви ноги!
Боря на сантиметр приподнял свои ноги, и вдруг табуретка рассыпалась на части!
И все увидели, как Борька действительно поднимался. Только не на пионерскую «ступеньку», а с пола.
Первый взлет
Когда Вову Морковкина на сборе решили назначить главным голубеводом класса, Пашка Туманов кричал и бесновался.
— Долой Морковкина! — вопил он, размахивая руками. — У него ничего не выйдет!
— А почему не выйдет? — кричали ребята, предложившие Вовкину кандидатуру.
— А потому, что он свистеть не умеет! И мама у него всех голубей перережет.
— Нет, она не перережет, — чуть не плача, говорил Вова. — Она крови боится.
— А они у вас в комнате всю посуду перебьют!
— А я посуду уберу, — не сдавался Вова, — и голубятню сделаю!
Ему очень хотелось оправдать доверие класса. Это было первое общественное поручение.
В общем так или иначе, а кандидатуру Морковкина класс все же отстоял. Вова должен был первым в классе начать гонять голубей, приобрести в этом деле опыт, а затем этот опыт распространить среди своих соучеников.
На следующий день на покупку «опытной пары» голубей в классе было собрано с каждого по пятидесяти копеек, и Вова, громыхая карманами, набитыми мелочью, пошел после уроков к себе домой осваивать новый вид спорта.
Для начала Вова решил узнать, а почему обыкновенный голубь называется голубем мира. Он залез в папин шкаф с книгами и в энциклопедии нашел удивительное объяснение. Когда древний бог войны Марс однажды отправился в поход, он не мог надеть свой шлем, потому что голубка свила в нем гнездо. И Марс не пошел в поход. И войны не было.
Подведя такую теоретическую базу на случай атак со стороны мамы, Вова перевел всю денежную мелочь в бумажные знаки, а затем принялся учиться настоящему свисту. Он засовывал четыре пальца в рот и рывками выдувал из себя воздух. Однако изо рта вырывалось гусиное шипение. Тогда Вова перешел на два пальца и стал то закладывать между зубов язык, то вытягивать губы. Но и тут ничего не получалось. Мечталось об одном — свистеть через выбитый зуб. Но, к сожалению, такового во рту не оказалось.
Впрочем, однажды в воскресенье, промучившись целое утро, Вова так оглушительно свистнул в два пальца, что из кухни прибежала мама.
— Вова, что ты делаешь? — закричала она. — Это безобразие!
— Нет, это не безобразие, — радостно ответил Вова, — а общественное задание. — И еще раз свистнул.
— Общественное задание?! — удивилась мама. — А может быть, ты еще и голубей будешь гонять?
— Вот то-то и оно! — сказал Вова. — Мне надо завести самца и самочку.
— Боже, что он говорит! — воскликнула мама и позвала из другой комнаты папу.
Когда в столовой появился папа, мама буквально засыпала его словами:
— Вот посмотри, плоды твоего воспитания! Вчера он бегал босиком по двору, а сегодня он уже о голубях думает. Ты слышал, как он свистит?
— Слышал, — ответил папа.
— И не обратил внимания?
— А что же тут такого? Все мальчишки умеют свистеть.
— Но ведь он же себе губы разрывает! Посмотри на его рот — весь красный! А теперь он еще хочет купить голубей.
— Подожди, Верочка, не шуми, — сказал папа. — Ну и пускай покупает. Голубь — благородная птица.
— Когда Марс, бог войны, отправился в поход, — начал объяснять Вова, — то он…
— При чем тут марсиане? — перебила его мама. — Никаких голубей! Вова, ты понял меня? Никаких голубей! Не хватало, чтобы ты еще шею сломал.
— Мам, я не упаду с крыши, — заныл Вова. — И я себе свистульку куплю вместо пальцев.
Он посмотрел с мольбой на папу: дескать, спасай. Но тот, видно, чтобы не подрывать мамин авторитет, махнул рукой и вышел из комнаты.
У Вовы от горя разрывалось сердце. Если мама и папа против голубей, значит, не видать ему этих птиц. Но как же быть? Ведь Вова не о себе заботился, а обо всем классе. И что же, выходит, значит, Пашка прав, когда кричал: «Долой Морковкина!»? Дудки ему — прав!
И тут Вова решил сесть на трамвай и поехать на птичий рынок.
…Рынок начинался еще задолго до входа на большую асфальтированную площадь с крытыми прилавками. Здесь были согни людей с голубями, щенками, котятами, кроликами, гусями. Щенки и котята выглядывали из-под воротников рубах, пальто, телогреек. Гуси крякали в мешках. Кролики сидели в корзинах. Какой-то дядька водил за собой на веревочке здоровенного серебристого петуха, который время от времени с криком «кукареку» кидался на прохожих. Те со смехом разбегались по сторонам.
Вова разевал рот от удивления. Он не знал, никогда не думал, что в Москве живет столько любителей птиц, рыб и животных.
В ряду кормов для рыб продавалась сушеная дафния и циклопы. В больших консервных банках копошились красные червячки длиной с граммофонную иголку. На развернутых газетках в черной земле извивались белые червячки. Продавец брал их щепотками и укладывал в специальную мерку — пустой спичечный коробок.
— Бери за рупь, — предложил продавец Вове червей. — Самая что ни на есть ихняя еда, вроде ветчины.
— Кому элодею и папоротник? Кому элодею и папоротник? — басил высокий гражданин, держа в одной руке банку с зелеными растениями, а в другой — медицинский пинцет.