Под знаменем быка, стр. 19

— Нет, нет, — повторила мадонна Фульвия. — Конечно же, никто там не живет.

Панталеоне вновь взглянул на павильон. Разумеется, она лгала, тут сомнений у него не было. Но не мешало бы убедиться в этом наверняка. А потому он подобрал ноги и резко вскочил, вытянув руку в сторону павильона.

— Что такое? — тут же спросила Фульвия.

— Вы, несомненно, ошиблись. Там живут. Мне показалось, что я видел какое-то движение под деревьями.

А между забором и павильоном росло несколько раскидистых олив.

— О, нет, это невозможно! Вы ошиблись! — голос ее вибрировал от волнения.

Панталеоне получил ответ на невысказанный вопрос, а потому поспешил успокоить ее.

— Вы правы. Я понял, в чем дело. Меня обманула тень старой оливы, — он повернулся к мадонне Фульвии, его пухлые губы разошлись в улыбке. — Я уж подумал, что увидел призрак фра… как вы его называли?

— О, фра Кристоферо? — мадонна Фульвия облегченно улыбнулась. И встала. — Пойдемте, мессер Панталеоне. Вам нельзя столько сидеть на ветру.

— Наверное, вы правы, — он покорно поднялся.

И действительно, более задерживаться на террасе нужды не было. Он узнал все, что хотел. А поспешность, с которой монна Фульвия уводила его в дом, являлась еще одним свидетельством того, что искомое убежище Маттео найдено. Она торопилась уйти с террасы, чтобы он и вправду не увидел, как кто-то из слуг, а может, и сам Маттео, выходит из павильона.

Глава 4

Дурак никогда не сомневается в своих суждениях, не ставит под сомнение увиденное. К решению он приходит спонтанно, а приняв его, воплощает в жизнь несмотря ни на что. Потому-то он и дурак. Человек же с умом движется к поставленной цели медленнее, осмотрительно, каждым шагом проверяя землю перед собой, не доверяя своим чувствам, полагаясь лишь на абсолютно достоверные факты. Даже придя к какому-то выводу, он не торопится с его реализацией на практике.

Таким был и наш Панталеоне. Он нанизывал одно звено на другое, пока не получил цепочку косвенных доказательств, свидетельствующих о том, что, во-первых, Маттео, несомненно, укрывается в Пьевано, а во-вторых, тут полной уверенности еще не было, прячется в павильоне за каменным забором.

Какой-нибудь торопыга тут же призвал бы солдат и штурмом взял павильон. Но Панталеоне к таковым не относился. Ибо прикинул цену ошибки. Несмотря на имеющиеся у него свидетельства, они могли не найти Маттео в павильоне. И тогда он оказался бы в положении игрока, поставившего все деньги на один бросок костей и проигравшего. Из Пьевано его бы выгнали, а Чезаре Борджа встретил бы отнюдь не с распростертыми объятиями: неудачников герцог не терпел.

А потому Панталеоне выжидал, зорко глядя по сторонам и вслушиваясь в каждое слово. Тем более что в Пьевано ему по-прежнему были рады. По утрам он гулял с мадонной в саду, днями дозволял Рафаэлю учить его играть в шахматы или показывал золотоволосому парнишке, как управляться мечом и кинжалом, дабы остаться в живых самому и отправить на тот свет противника. Вечером беседовал с хозяином, вернее, выслушивал монологи старого графа, взгляды которого на жизнь основывались на философии Сенеки и античных мудрецов.

Панталеоне, надо признать, подобные умозаключения ставили в тупик. Привыкший к

радостям бытия, о том свидетельствовали его пухлые губы, он не понимал прелестей аскетизма, хотя где-то его и интересовал тот фундамент, на котором строил свою жизнь хозяин Пьевано, почитавший за главное, как и учил Сенека, личное спокойствие. И хотя Панталеоне придерживался иного мнения, он не спорил и даже поддакивал старику, зная, что нет лучшего способа завоевать доверие собеседника и упрочить свой авторитет в его глазах, чем во всем соглашаться с ним.

Но все его усилия, по существу, пошли прахом. Ни граф, ни монна Фульвия не посвящали его в свои планы. В его присутствии имя Маттео Орсини не упоминалось, а однажды, когда Панталеоне сам упомянул о нем, превознося его достоинства и сожалея о его смерти, ему ответило ледяное молчание, наглядно показавшее, сколь малым доверием пользуется он в Пьевано. И не раз при его внезапном появлении они резко обрывали разговор, не желая, чтобы в нем участвовал посторонний.

Так прошла неделя, и топтание на месте все более нервировало Панталеоне. Он уже опасался, что вынужденное бездействие подтолкнет его на какой-нибудь необдуманный шаг. Новых доказательств того, что в павильоне живут, он не находил, пока как-то вечером, направляясь к себе в сопровождении Рафаэля, случайно не обратил внимание на светящуюся в ночи точку.

Окна его комнаты выходили в просторный двор замка, но путь к ней вел через галерею — на юг, в ту сторону, где находился павильон. И светящаяся точка, на которую обратил внимание Панталеоне, двигалась медленно в том направлении.

Он кивнул, как бы говоря себе, что все-таки не зря потратил время, торча в замке, а затем указал пажу на движущийся огонек.

— Смотри, кто-то ходит по саду в такую позднотищу.

Рафаэль всмотрелся в темноту.

— Это, должно быть, Марио. Я видел его у двери, когда поднимался наверх.

— А что он делает в саду в такой час? Зимой улиток не собирают.

— Это точно, — согласился заинтригованный паж.

— Ну да ладно, — и Панталеоне зашагал дальше, поняв, что и мальчишка ничего не знает. — Это не наше дело, — он зевнул. — Пойдем. Я буквально валюсь с ног.

Поначалу он решил расспросить об этой странной прогулке Альмерико и его дочь. Но утро, как известно, вечера мудренее. А потому Панталеоне даже не заикнулся о том, что видел. Как обычно, он и мадонна погуляли в саду, правда, теперь они никогда не поднимались на верхнюю террасу, откуда открывался вид на павильон. Она отказывалась идти к гранитной скамье, ссылаясь на то, что подъем очень утомляет ее.

Панталеоне всегда носил на шее крошечный золотой флакончик в виде шара. Так было и в то утро, когда они вышли на прогулку. А вот при возвращении, будь мадонна внимательнее, она бы заметила, что флакончика нет.

И Панталеоне вроде бы не подозревал о пропаже, пока они не поужинали и не пришла пора идти спать. То есть хватился он флакончика в тот самый час, когда днем раньше заметил огонек в саду.

— Мой флакончик! — горестно воскликнул он. — Я его потерял!

Тревога, отразившаяся на лице Альмерико, сменилась улыбкой. Он процитировал стоика.

— В этой жизни, друг мой, мы ничего не теряем. Иногда имеем возможность что-то возвратить. Да и потом, надобно ли грустить о каком-то флакончике, не стоящем и дуката.

— Дело не в цене! — воскликнул Панталеоне, которому обращение к Сенеке в подобной ситуации показалось неуместным. — Это мой талисман, оберегающий меня от злого глаза. Его подарила мне моя святая мать. Ради нее я и храню его. Я готов лишиться всего остального, но не этого флакончика.

Мадонна Фульвия согласилась, что потеря велика, не стал более спорить и ее отец.

— Где же я мог его потерять, где? — Панталеоне потер чисто выбритый подбородок. — Утром, в саду, он был, по крайней мере когда мы вышли на прогулку. Я… Ну, конечно! — он ударил кулаком в раскрытую ладонь. — Он в саду. Я потерял его там, — и, не пожелав покойной ночи хозяевам, Панталеоне повернулся к пажу.

— Бери фонарь, Рафаэль.

— Не следует ли отложить поиски до утра? — удивился Альмерико.

— Какого утра? — замахал руками Панталеоне. — Я не найду себе места, не засну ни на минуту, не зная, отыщется он или нет. Лучше я буду искать его всю ночь.

Альмерико и монна Фульвия пытались отговорить его, но Панталеоне настоял на своем, хотя старый граф прямо сказал ему, что не принимает подобной суеверности в людях. Отправили в сад и Рафаэля, то ли в помощь, то ли для того чтобы присматривать за Панталеоне.

Они вышли в ночь, каждый с фонарем, и направились к первой террасе. В свете двух фонарей осмотрели каждый фут дорожки, но ничего не нашли.

— Если ты найдешь его, Рафаэль, то получишь пять дукатов, — пообещал пажу Панталеоне. — Давай разделимся и тем самым сократим время поисков. Ты иди на следующую террасу я внимательно осмотри ее. Если принесешь флакончик, пять дукатов твои.