Пони Педро, стр. 5
Педро помчался по овощным грядкам. Головки капусты вылетали из своих голубоватых воротничков. Огурцы с хрустом лопались под острыми копытами. Одну тыкву Педро наподдал так, что она покатилась перед ним, словно футбольный мяч. На бегу Педро выдернул из грядки морковку. Она свисала на стебле у него изо рта — ну, точь-в-точь рантье, курящий длинную трубку! Со своей трубкой в зубах Педро проскакал по бобовым грядкам, сшиб мимоходом несколько золотых шаров и вбежал через калитку обратно во двор. Там жена подманила его куском хлеба и поймала.
Криста подобрала раздавленные огурцы, вывалившиеся кочны, тыкву, которой Педро «играл в футбол», и пришла домой с целой корзиной растоптанных овощей.
— Хорош помощничек в уборке урожая, — сказала мать.
Криста виновато опустила голову, как наша собака Хелла, когда возвращается из лесу с охоты.
Я заступился за Педро:
— Ему не хотелось идти к козе. Он не выносит блеющих дамочек.
Мы так громко смеялись, что наш петух возмущенно закукарекал. Но Педро ничуть не смутился:
«Ну и что ж из того? На то я и лошадь. Вы ведь хотели иметь лошадь!»
ЛОШАДИНАЯ ШКОЛА
Насмешкам матери надо было положить конец. Криста надела на Педро уздечку. К уздечке прикрепляется трензель, удила, или, как это обычно называется, мундштук. Мундштук всовывается лошади поперек рта. На его концах снаружи есть кольца: в них продеваются поводья. Стоит потянуть за поводья, как мундштук начинает давить лошади на губы и нёбо. Стремясь избавиться от боли, причиняемой железкой во рту, она послушно исполняет все, что ей приказывает человек. Этой хитростью он подчинил лошадь и заставил ее служить себе. С помощью мундштука удалось обуздать и непокорного Педро. Без всяких приключений Криста отвела его на выгон.
Но, чтобы начисто избавиться от колючих насмешек матери этого было мало. Педро должен был ходить «в школу».
Пони пощипывал белый клевер и вовсе не собирался прерывать свой обед. Карманы моих брюк были набиты черствыми хлебными корками. Я прошелся по выгону. Объедки в моих карманах зашуршали. Их шуршание было для Педро музыкой. Он поднял голову. Я положил хлеб на протянутую ладонь.
— Педро!
Пони приблизился, сопя взял губами хлеб и слопал. Когда хлеб был съеден, он ткнул меня носом:
«Еще!»
Я сделал вид, будто не понимаю, и отошел. Педро снова принялся щипать клевер.
Немного спустя я положил на ладонь вторую корку хлеба.
— Педро!
Пони рысью подбежал ко мне и съел хлеб.
— Педро, Педро, Педро, — приговаривал я, пока он ел вкусный хлеб.
Так Педро первый раз побывал «в школе»!
Отныне, если мне удавалось днем хорошенько поработать над романом, я разрешал себе провести вечерком урок с Педро. На второй день занятий Педро подходил ко мне, когда я, стоя в дальнем конце выгона, протягивал руку и звал его по имени.
На следующий день я опять позвал его и протянул руку, но уже без хлеба. Педро был разочарован. Я мигом вытащил из кармана хлебную корку и утешил его.
Еще через несколько дней Педро, услышав свое имя, стал приходить, даже если я не протягивал руки. Он смекнул, что так или иначе, а кусок хлеба его не минует.
И вот теперь Педро приходит и тогда, когда у меня в кармане ничего нет. Он приходит «на зов».
Криста была в восторге от умника Педро. Она уже видела себя в серых сапожках для верховой езды: она стоит на выгоне, а вокруг нее — двенадцать пони: «Педро! Аксель! Сильва! Китти! Мэри! Тиан!..» Лошадки одна за другой выходят на середину получить награду за хорошо выполненный урок… Одним словом, она мечтала о цирке!
Жена моя, напротив, очень невысокого мнения об умственных способностях Педро.
— Обжора он, только и всего, — говорит она.
СЛАСТОЕЖКА-КОЗА
Отчего это мадам Минна так верещит, будто небо рушится на землю? Отчего Педро фыркает и топает? Мы бросились к конюшне и, распахнув двери, увидели коричнево-белый дрыгающий ногами клубок тел.
«Ме! Ме-е-е-е!»
В чем дело? Оказывается, привереднице Минне не понравился ее обед. Она стала на задние ноги, принюхалась, учуяла своим аристократическим носом, что в сечке у Педро есть овес, и перепрыгнула через низкую перегородку к нему в стойло. Педро хватил любопытную даму зубами. Она со страху взгромоздилась на его кормушку. Их цепи перепутались.
«Это что еще за безобразие?» — фыркнул Педро.
Минна, разобидевшись, соскочила с кормушки.
Цепи запутались еще больше. У Минны цепь укоротилась, и козе пришлось встать на задние ноги. Педро очень удивился, когда Минна вдруг встала на задние ноги, как человек. Минна испугалась вытаращенных глаз Педро. Так они стояли, глядя друг на друга. Наконец Минна устала и опрокинулась на спину. Цепь натянулась. Ошейник стал душить козу. Она судорожно забилась и заверещала. Педро опустил голову и стоял не шелохнувшись, пока мы не освободили Минну.
Мы очень гордились нашим умным Педро: ведь несмотря на свое презрение к глупым козам он спас Минне жизнь. Жена высмеяла наше ребячество:
— Просто-напросто цепь сдавила ему горло, вот и все.
ПЕДРО УЧИТСЯ РАБОТАТЬ
Жена ненадолго уехала в город. Криста и я, страстные лошадники, воспользовались этим, чтобы обучить Педро возить тележку. Подержанную упряжь для пони нам прислали по почте. Старенькую, шаткую тележку мы раздобыли в маленьком городке за лесом.
Тележку пригнал развозчик молока, прицепив ее к своей подводе. Он оставил ее на большой дороге в конце нашей долины.
— Ну, впрягайте вашего щенка, — сказал он.
Лошадь, которая не съедает десяти фунтов овса в день, для крестьян, с их тягой ко всему внушительному и основательному, не лошадь, а так, одно недоразумение.
— Это уж не твоя забота, кто отвезет тележку домой, — обидевшись, сказал я молочнику.
Мы надели на Педро упряжь. Он фыркал, косясь на смазанные ваксой ремни.
— Тихо, Педро, это сапожная мазь!
Однако Педро успокоился не сразу. Возможно, он почуял запах лошади, которая ходила в упряжи до него.
Взнузданного Педро мы повели к тележке, волнуясь, как дети перед раздачей рождественских подарков. Потянет ли? Мы поглядывали на луга. Мы высматривали там не осенние цветы, а крестьян. Нам было бы очень неприятно выставить себя на посмешище, если бы из нашей затеи ничего не вышло. Какое обывательское понятие о чести! Поймав себя на этой мысли, я спохватился и бодро зашуршал хлебными корками в кармане.
Две длинные жерди, между которыми идет лошадь, называются оглоблями. Педро никак не мог взять в толк, зачем ему становиться меж двух дубинок? Дубинки больно бьют; ему, видимо, уже довелось в этом убедиться. А теперь хотят, чтобы он сам стал между дубинками? Дудки!
Подать сюда хлеб! Криста потчевала Педро хлебом, похлопывала и поглаживала, отвлекая его внимание. Тем временем я схватился за постромки и потихоньку, задом, завел любителя вкусно поесть между оглобель. Номер удался: Педро все еще был занят хлебом, а я уже затянул на оглоблях ремни и привязал постромки к вальку. Наступил решительный момент. Я схватил вожжи. Криста положила на ладонь кусок хлеба и, вытянув руку, попятилась.
— Н-но, Педро!
И Педро пошел как ни в чем не бывало. Он схватил хлеб. Криста отпрыгнула в сторону. Педро жевал и шел вперед, все вперед. Тележка, тарахтящая где-то позади, за хвостом, нисколько не мешала ему. Так мы заделались настоящими возчиками. Наконец весь хлеб был съеден. Педро хотел остановиться. Но нас это вовсе не устраивало. Мы так радовались, что Педро везет тележку! Я взмахнул кнутом:
— Н-но, Педро!
Педро побежал от кнута в конюшню, увлекая за собой тележку. В этом-то и состояла вся хитрость. Но нас так и распирала гордость.
— Да ведь он пустую тележку тянет, ваш недоросток! — крикнул нам какой-то крестьянин на лугу.