Пони Педро, стр. 11

На следующий день голод явно перекрутил пружину в часах-желудке Педро. Они вдруг побежали вперед, как будильник в моей спальне. До кормежки оставался еще целый час, а Педро уже сбросил обе перекладины и с ворчанием помчался рысью во двор.

Я разбранил его:

— Работа — прежде всего. Я еще не закончил свои пять страниц. Неужели ты хочешь, чтобы я, писатель, бросил свой труд ради забавы?

Я прибил гвоздем вторую перекладину. Это помогло мне ровно на два дня. На третий день Педро снова вырвался во двор на полчаса раньше.

— Ты что же, вытащил гвоздь зубами?

«Роммумм-роммумм!» — ответил жеребчик.

Осмотрев перекладину, я увидел, что гвоздь сидит крепко. Просто-напросто Педро перепрыгнул через обе перекладины. Высота один метр! Из-за своей прожорливости он, чего доброго, скоро начнет скакать через дома.

КРИСТА НА КОРМУШКЕ

Зима засвидетельствовала нам свое почтение, приветливо махнула ледяной шапкой так, что по лесу гул прошел, и снова ушла, вероятно, за своими белоснежными коврами, хрусталем и прочими аристократически холодными принадлежностями. Луга опять стали серовато-зелеными. К полудню иней на стеблях травы таял.

Мы часто бывали в городе, ходили в театр и на концерты, встречались с писателями на заседаниях и конференциях. Все это необходимо человеку и тогда, когда он живет в деревне. Однако наша деревня стоит на отшибе, среди лесов и озер. Все новое приходит к нам куда медленнее, чем в другие деревни. В восьми километрах от нас есть Дом культуры с очень неплохой, почти как в провинциальном городе, сценой. Раз в месяц там играет выездная труппа из окружного центра, но зимой дороги так плохи, что ночью можно потерять сапоги в грязи. Пока доберешься до театра, считай, что уже побывал в театре.

Когда мы уезжаем в город, за Педро присматривает наш сосед. Он был раньше бригадиром лесорубов, но упавшее дерево раздробило ему ногу и он вынужден был оставить работу. Он такой же страстный лошадник, как и я. В свободное время мы присаживаемся к печке на полчасика и рассказываем всякие истории о лошадях, о лесе. Наш сосед всегда весел и любит посмеяться. Мне по душе люди, которые не склоняются перед несчастьем.

И вот однажды, когда мы собрались в город, Криста взбунтовалась. Она, а не сосед, будет присматривать за Педро в наше отсутствие.

— Мы с Педро друзья, — сказала она, топнув ногой.

Ладно, пусть Криста кормит Педро. Не будем мешать молодежи набираться опыта.

Цепь в стойле не слишком стесняет движения Педро. Он может стать поперек стойла, может повернуться кругом. Когда наступает час кормежки, Педро выжидающе стоит поперек стойла. Он прислушивается, не подходит ли кто к двери. Когда приносишь корм, нужно прикрикнуть на него и не давать ему набрасываться на торбу, прежде чем ее опорожнят. Сухую сечку в кормушке надо спрыснуть водой, чтобы Педро не сдул ее, добираясь до овса.

Неся торбу с сечкой, Криста вошла в стойло. Педро забубнил, заржал и подпрыгнул, радуясь предстоящему обеду. Криста попросила его повернуться. В обращении с лошадьми чрезмерная вежливость только вредит. Человек есть человек, у него есть воля. Лошадь есть лошадь, ей надо приказывать. Педро не подпускал Кристу к кормушке.

— Милый, миленький Педро, пропусти меня, пожалуйста!

Педро и в самом деле посторонился. Криста проскользнула мимо него с торбой и высыпала сечку в кормушку. У меня Педро должен ждать, пока я не смочу корм. У вежливой Кристы он не стал ждать и сразу накинулся на еду.

Криста хотела полить сечку водой и легонечко толкнула Педро. Думая, что у него хотят отнять еду, он рассвирепел, лязгнул зубами, повернулся кругом и начал брыкаться. Криста в страхе вскочила на кормушку и стала уговаривать Педро быть умницей и не забывать, что она его друг. Но для Педро друг тот, кто дает ему корм, а кто корм отнимает, тот враг. Враг этот стоял на кормушке, и звали его Криста. Стоило девочке пошевелиться, как Педро лязгал на нее зубами. Ох, как тянется время!

Когда Педро наполовину управился с кормом, а Криста от страха даже вспотела, в конюшню вошел сосед. Это я, по секрету от Кристы, попросил его наведаться. Он и освободил Кристу. Она поблагодарила его, крепко усвоив истину, что все хорошо в свое время, даже вежливость.

ПРЫГУЧИЕ ДРОВА

Сверкал иней. Трава обмерзла. Ночью над двором пролетали серые гуси. Мы их не видели, но слышали призыв вожака клина:

«Летим дальше! Летим дальше!»

«Какой мороз! Какой мороз!» — отвечали гуси.

Когда послушаешь перекличку одиноких птиц под звездным небом, с удовольствием идешь в теплую комнату и садишься поближе к печке писать письма и рассказы. Зима ничего не могла поделать с нами в нашем маленьком домике. У нас были сухие дрова, они так славно трещали в печке! Почти каждый день мы отправлялись в лес за хворостом. С нашей лошадкой и новой тележкой на резиновых шинах мы забирались в такую глушь, куда до нас никто не заглядывал. А сколько доброго хвороста валялось по болотам, протягивая к нам узловатые руки-сучья:

«Возьмите меня с собой! Я буду уютно гудеть в вашей печке, я сварю вам картошку и испеку оладьи!»

Когда мы ездили с Педро по дрова, он заодно был моей ищейкой. Там, где наш путь пересекался со следом дикого кабана, Педро начинал фыркать и храпеть. Иной раз он пугался, пробовал повернуть обратно и удрать домой. Хороши бы мы были, возвратившись без дров, потому что испугались кабана! Я соскакивал с тележки, ласково похлопывал Педро по шее и нашептывал ему свое заклинание:

— Тише, тише, все в порядке!

Педро давал провести себя на поводу через след дикого кабана. Оглянувшись напоследок, он фыркал, испуганно ворочал глазами и шел дальше.

Я собирал хворост между большими озерами. Земля была покрыта тонкой снежной пеленой. Смеркалось. Небо позади взъерошенных ветром сосен полыхало в лучах заката. Белый зимний день ложился в постель из красного шелка.

Хворост я сносил в кучу. Педро хрупал сено из мешка. Аромат нежно-зеленого сена в морозном воздухе будил во мне тоску по лету. Вдруг Педро забеспокоился. Не подходя к нему, из чащи, я прикрикнул на него. Но это помогло ненадолго. Педро затопал ногами, и мешок с сеном покатился по снегу, как большой мяч. Я рассердился:

— Что же, нам тут грузить хворост до ночи?

Педро принялся дергать тележку — она была заторможена. Я бросился спасать упряжь: он мог ее порвать. Но не успел я схватиться за узду, как в чаще что-то затрещало, зашумело и на дорогу выбежал большой дикий кабан. Педро затрепетал. Еще бы! Он всего-навсего маленький жеребчик, а там бежал кабан-великан с клыками, как сабли. Даже самые храбрые лесные жители с почтением отзывались об этом сверхкабане. И тот словно знал это. Как видно, торопиться ему было некуда: он задрал рыло, посмотрел на нас, моргая своими подслеповатыми глазками, затем круто повернулся и показал нам измаранный грязью зад.

— Ну вот видишь, на большее он не способен, — сказал я и успокоительно похлопал Педро по шее. — Вот бы влепить ему хорошенько по заду!

Но Педро не верил мне и моим хвастливым речам. Да и меня, признаться, дрожь проняла при виде щетинистой гребенки на хребте кабана. Лишь когда зверь повернулся к нам беззубой частью своего тела, храбрость заговорила во мне. Я вскочил в тележку и отпустил вожжи. Мы летели так, что только в ушах свистело. Хворост так и подбрасывало в кузове у нас за спиной. Его становилось все меньше и меньше. Наконец его совсем не стало. Четверть часа спустя мы въехали к себе во двор.

— Разве вы отправились не за дровами? — спросила жена.

— Ну да, за дровами. Только уж больно прыгучие это были дрова. По дороге они все повыпрыгивали у нас из тележки.

СЕРЕБРЯНЫЙ КОНЬ В ЗАСНЕЖЕННОМ ЛЕСУ

Зима решила перевести дух. Перед рождеством она приподняла свое снежное одеяло и поглядела, все ли под ним замерзло. Так и есть: кроме упрямых сорняков в саду да нескольких кустиков кашки на Песчаной горе, замерзло все. Под защитой орешника кашке удалось спастись от белой смерти. Кашка дрожала на ветру. Педро жадно тянулся через ограду выгона. Я выпустил его.