Одураченный Фортуной, стр. 37

— Должен предупредить вас, джентльмены, что я сам, очень возможно, уже успел заразиться. Умоляю вас не задерживать меня и отойти в сторону, чтобы мы успели домой, покуда у меня еще не иссякли силы.

Из портшеза все еще доносились бешеные отрицания мисс Фаркуарсон и ее жалобные мольбы о помощи.

Если джентльмены и продолжали сомневаться, то они не осмелились удостовериться, обоснованы ли их сомнения. Более того, сам тон говорившей, казалось, подтверждает слова о ее безумии. Несколько секунд они неуверенно топтались на месте, затем один из них внезапно поддался охватывающему его ужасу.

— Бежим! — завопил он и понесся что есть силы по улице. Его паника моментально передалась товарищам, тут же устремившимся за ним. Факельщик замыкал шествие.

Мисс Фаркуарсон со стоном откинулась назад, чувствуя себя покинутой и истощенной усилиями. Но когда один из носильщиков, повинуясь приказу полковника, отодвинул полость, она тут же выскочила из портшеза и бросилась бы бежать, если бы второй носильщик не поймал ее. Он крепко держал девушку, пока товарищ обматывал ей голову длинным шарфом, который вручил ему Холлс для этой цели. Сделав это и связав ей руки за спиной носовым платком, они втолкнули ее в портшез и задвинули полость.

Мисс Фаркуарсон сидела внутри совершенно беспомощная и полузадушенная шарфом, который не только заглушал ее крики, но и закрывал глаза, так что она больше не могла видеть, куда ее несут, только ощущая, что портшез вновь движется.

Свернув налево, они поднялись по Полс-Чейнс и, наконец, повернули вправо на Найт-Райдер-Стрит. Портшез остановился и опустился на землю перед домом на северной стороне улицы, между Полс-Чейнс и Сермон-Лейн. Подняв крышу и отодвинув полость, носильщики начали вытаскивать девушку наружу. Она упиралась изо всех сил, в последней тщетной попытке сопротивления, но Холлс своими сильными руками взвалил ее себе на плечо.

Полковник понес мисс Фаркуарсон в дом, куда вскоре доставили и портшез. Пройдя Просторный холл, в котором молча стояли две неподвижные фигуры — два других французских лакея Бэкингема — Холлс очутился в небольшой и мрачноватой, скромно меблированной квадратной комнате с побеленным потолком. В центре комнаты стоял стол на спиральных ножках, накрытый для ужина. На его полированной поверхности поблескивали хрусталь и серебро, в которых отражалось свечное пламя из помещенного в середине большого канделябра. Высокое окно, выходящее на улицу, было закрыто ставнями. Под ним стояла кушетка из резного дуба, покрытая темно-красными бархатными подушками. Уложив туда свою ношу, Холлс склонился над ней, чтобы убрать носовой платок, стягивающий ее запястья.

Это было продиктовано состраданием, так. как Холлс понимал, как болят связанные руки девушки. Его бледное лицо под широкими полями шляпы было влажным от напряжения, а губы — плотно сжатыми. Стремясь поскорее выполнить поручение, он старался не думать о его мерзкой сущности. Теперь же, склонившись над хрупкой и изящной фигуркой девушки, ощущая исходящий от нее слабый запах духов, словно подчеркивающий ее женственность и беспомощность, полковник ощутил физическую тошноту при мысли о содеянном.

Отойдя, чтобы закрыть дверь, он сбросил шляпу и плащ и вытер пот, катившийся со лба, точно жир с жареного каплуна. Тем временем девушке удалось подняться на ноги. Ставшими свободными руками она стала дергать шарф, пока он не соскользнул с ее лица и не повис на плечах над соответствующим тогдашней моде низким вырезом платья.

Выпрямившись, тяжело дыша и сверкая глазами, мисс Фаркуарсон сердито обратилась к человеку, лишившему ее свободы.

— Сэр, позвольте мне немедленно удалиться, или вы дорого заплатите за это злодеяние.

Холлс закрыл дверь и повернулся к девушке, пытаясь смягчить улыбкой черты своего лица.

Внезапно она умолкла и уставилась на него; открытый рот и расширенные глаза свидетельствовали об изумлении, пересилившем гнев и страх. Ее голос прозвучал хрипло и напряженно:

— Кто вы? Что… как ваше имя?

Холлс уставился на нее в свою очередь, прекратив вытирать лоб и спрашивая себя, что в его внешности могло так странно подействовать на пленницу. Он все еще думал, какое вымышленное имя ему назвать, когда она внезапно сделала ненужной его изобретательность в этой области.

— Вы Рэндал Холлс! — в ужасе воскликнула девушка.

Полковник, чуть дыша, шагнул вперед. Страх зашевелился в его сердце, челюсть отвисла, лицо смертельно побледнело.

— Рэндал Холлс! — повторила мисс Фаркуарсон, и в ее голосе послышалась мука. — Вы! Из всех людей вы решились на такое!

Он увидел, как изумление в ее глазах сменяется ужасом, пока она милосердно не закрыла лицо руками.

Полковник инстинктивно повторил ее жест. Перед его закрытыми глазами годы покатились назад, комната с накрытым столом растаяла в тумане, сменившись цветущим вишневым садом, в котором качалась на качелях и пела прекрасная девушка, чей голос заставил его — молодого и ничем не запятнанного — поспешить к ней. Он видел себя двадцатилетним юношей, отправившимся, подобно странствующему рыцарю, с перчаткой дамы на шляпе (эту перчатку он хранил до сих пор), чтобы завоевать мир и положить его к ногам возлюбленной. Он видел ее — Сильвию Фаркуарсон из Герцогского театра — такой, какой она была в те давно минувшие дни, когда ее еще звали Нэнси Силвестер.

Конечно, годы сильно изменили ее. Мог ли он узнать в этой блестящей красавице девочку, которую любил так отчаянно? Как он мог догадаться, что маленькая Нэнси Силвестер превратилась в знаменитую Сильвию Фаркуарсон, чья слава широко распространилась, подобно сомнительной славе Молл Дейвис или Элинор Гуинн?

Холлс пошатнулся, опершись плечами о закрытую дверь и не сводя глаз с лица девушки. При мысли о ситуации, в которой они оказались, его душу наполнил смертельный ужас.

— Боже! — простонал он. — Моя Нэн! Моя маленькая Нэн!

Глава восемнадцатая. ПЕРЕГОВОРЫ

В любое другое время ив любом другом месте эта встреча наполнила бы его ужасом иного рода. Холлс ощутил бы гнев и боль, найдя Нэнси Силвестер, которую его воображение сделало недосягаемой, подобно звездам, и память о которой служила ему маяком, чье чистое и белое сияние указывало путь через трясину искушений, опустившейся до состояния, рассматриваемого им, как порочное великолепие.

Однако теперь сознание собственного позорного положения вытеснило из его головы все прочие мысли.

Шагнув вперед, Холлс опустился перед девушкой на колени.

— Нэн! Нэн! — задыхаясь, воскликнул он. — Я не знал… Не мог себе представить…

Эти слова подтверждали худшие подозрения Нэнси относительно причин его присутствия, с которыми она отчаянно боролась, несмотря на беспощадные доказательства.

В этой хрупкой девушке чуть выше среднего роста даже теперь, в минуту страшной опасности и горького разочарования, ощущалась царственная гордость.

Она была одета во все белое, если не считать все еще висевшего на плечах голубого шарфа, с помощью которого ее недавно лишили зрения и дара речи. Овальное лицо было не темнее атласного платья. Во взгляде глубоких зелено-голубых глаз, который мог быть то насмешливым, то вызывающим, то ласковым, теперь застыли страдание и ужас.

Откинув со лба прядь каштановых волос, Нэнси с трудом заговорила, так как голос отказывался ей повиноваться.

— Вы не знали! — Боль придала ее чарующему мелодичному голосу резкость, подействовавшую на стоящего перед ней коленопреклоненного Холлса, словно удар шпаги. — Значит все именно так, как я думала! Вы сделали это по чьему-то поручению. Вы, Рэндал Холлс, опустились до роли наемного головореза!

Стон и жест отчаяния явились свидетельством его страданий. На коленях он подполз к ее ногам.

— Нэн, не судите меня, пока не выслушаете…

Но она прервала Холлса, чья униженная поза красноречиво признавала самое худшее.

— Пока не выслушаю? Разве вы не рассказали мне все? Вы не знали, кого похищаете. Но, по-вашему, я не догадываюсь, кто тот негодяй, который дал вам это позорное поручение? И вы — тот человек, который когда-то любил меня, еще будучи честным и незапятнанным…