Одураченный Фортуной, стр. 22

— Если долг поможет вам до тех пор, пока…

— Нет-нет! — воскликнул Холлс, чья гордость восстала против принятия почти что милостыни.

Отказ его был искренним лишь наполовину, но Олбемарл не настаивал. Туго завязав кошелек, он сунул его в карман, и на его лице отразилось облегчение.

Глава одиннадцатая. ОТВЕРГНУТАЯ ЖЕНЩИНА

Полковник Холлс возвращался назад пешком. Поездка в экипаже или по воде была теперь не для него, так как рухнула последняя преграда между ним и нищетой.

Конечно, выход из положения существовал, но в высшей степени отчаянный: участие в мятеже, к которому тщательно пытался привлечь его Такер. Мысль об этом начала шевелиться в голове у Холлса, когда он, волоча отяжелевшие ноги, брел к Темпл-Бару note 58, задыхаясь от необычайной для конца мая жары. Полковника одолевало искушение не только потому, что в восстании заключалась его единственная надежда на спасение от голода, но и вследствие возмущения несправедливыми действиями правительства, которое выбрасывало опытных солдат, вроде него, в сточные канавы, покровительствуя ничтожным фаворитам, игравшим роль сводников при распутном монархе.

Порок, говорил он себе, стал единственным пропуском на службу в Англии после реставрации Стюартов. Такер и Ратбоун были правы. По крайней мере, их действия были оправданы необходимостью спасения страны от терзающей ее чумы морального разложения — болезни, куда более страшной, чем настоящая чума, которая, как рассчитывали республиканцы, может побудить нацию осознать свое положение.

Конечно, в случае неудачи его ожидает гибель. Но коль скоро жизнь — единственное, что он теперь может поставить на кон, к чему колебаться? Что, в конце концов, стоит его жизнь, чтобы не сделать ее ставкой в последней игре с Фортуной? Эта богиня благоволит смелым. Возможно, в прошлом он не был достаточно смел.

Глубоко задумавшись, Холлс дошел до церкви Святого Клемента Датского, когда его внезапно остановило предупреждение:

— Держитесь подальше, сэр!

Полковник посмотрел направо, откуда донесся голос.

Он увидел человека с пикой, стоящего у запертой на замок двери, на которой красной краской были намалеваны крест и надпись: «Господи, помилуй нас!»

Полковник вздрогнул, словно столкнулся с чем-то нечистым и ужасным. Поспешно перейдя на другую сторону улицы, он на мгновение задержался там, глядя на закрытые ставни пораженного болезнью дома. Это зрелище было для Холлса внове, ибо, когда он проходил здесь неделю назад, эпидемия, хотя уже поражала людей по соседству, была все же ограничена Бутчерс-Роу на северной стороне церкви и отходящими от него небольшими улицами. Случай чумы на основной дороге между Уайт-холлом и Сити служил грозным свидетельством ее распространения. Инстинктивно ускорив шаг, Холлс задумался о пользе, которую могут извлечь революционеры из ужасной болезни. Постоянные беспокойные и сумбурные размышления затуманили обычную ясность его ума, и он уже начинал становиться на точку зрения, что чума это наказание, которому Господь подверг нечестивый город. Следовательно, небеса должны быть на стороне тех, кто стремился к очищающим переменам.

Когда полковник поднимался на Ладгейт-Хилл в сторону собора Святого Павла, решение было принято. Вечером он повидает Такера и свяжет свою судьбу с республиканцами.

Войдя на Полс-Ярд, Холлс увидел солидную толпу, собравшуюся у западных дверей собора. Она состояла из людей самых различных занятий: торговцев, лавочников, подмастерьев, конюхов, мусорщиков, мошенников с переулков за Старой биржей, просто зевак, а также городских щеголей, солдат и женщин. На ступенях портика стоял притягивающий их магнит — похожий на черную ворону проповедник, который предрекал городу гибель. Текст проповеди изобиловал повторами, подобными припеву в песне.

— Вы осквернили ваши святилища множеством пороков, мерзостью вашей торговли!

Тем не менее, между коринфскими колоннами, на фоне которых ораторствовал проповедник, не было видно лавок торговцев шляпами, стоявших там во время республики, — их снесли после Реставрации.

То ли до слушателей дошла бессмысленность обвинений, то ли группа подмастерьев внесла среди собравшихся дух непристойного веселья, но ответом на угрозы проповедника послужили громкие насмешки. Это не смутило пророка конца света, бесстрашно ринувшегося в атаку.

— Покайтесь, нечестивцы! — завопил он, покрывая пронзительным голосом шум и смех. — Подумайте о том, что с вами будет! Через сорок дней Лондон погибнет! Чума восторжествует в этом средоточии греха! Она подкрадывается, аки лев рыкающий, ища, откуда наброситься на вас. Еще сорок дней, и…

Яйцо, брошенное каким-то мальчишкой, угодило в лицо оратору, вынудив его оборвать фразу. Клейкая масса стекала с его бороды на поношенное черное одеяние.

— Насмешники! Нечестивцы! — визжал он, воздев руки к небу и напоминая огородное пугало на ветру. — Ваша погибель близка!..

Рев смеха заглушил голос проповедника, на которого отовсюду посыпались метательные снаряды. Последним из них была живая кошка, которая вцепилась когтями ему в грудь, испуганно фыркая.

Посрамленный пророк повернулся и скрылся в соборе, преследуемый хохотом и бранью. Однако едва он исчез, смех стих, сменившись мертвой тишиной, после чего толпа с криками ужаса рассеялась в разные стороны.

Полковник Холлс, оставшись в одиночестве и не понимая, что вселило в этих людей такую панику, шагнул к опустевшему пространству перед ступенями собора. Там, на вымощенной грубым булыжником мостовой, он увидел молодого парня, одетого, как преуспевающий торговец, и скорчившегося, словно от боли. Шляпа валялась рядом с ним; он тихо стонал, судорожно подергивая головой. Из-под полузакрытых ресниц виднелись белки закатившихся глаз.

Когда Холлс направился к больному, чей-то голос крикнул ему:

— Осторожней, сэр! Это может быть чума!

Полковник остановился, парализованный ужасом, которое внушало страшное слово. Затем он увидел пожилого мужчину в длинном парике, просто, но аккуратно одетого в черное, в очках в роговой оправе, придававших его круглому лицу совиное выражение, который спокойно приближался к больному. Несколько секунд он стоял, глядя на него, затем, обернувшись, подозвал жестом двух крепких парней с алебардами. Отважный джентльмен в черном вынул из кармана носовой платок, на который капнул что-то из флакона. Поднеся платок к носу левой рукой, он опустился на колени перед больным и спокойно начал расстегивать его куртку.

Наблюдая за ним, полковник проникся восхищением к его храбрости и устыдился собственных страхов за свою абсолютно никчемную жизнь. Решительно двинувшись вперед, он присоединился к маленькой группе.

Доктор оглянулся при его приближений. Но Холлс в этот момент не видел ничего, кроме больного, чью грудь обнажил лекарь. Один из алебардщиков указал другому на красноватое выпуклое пятно внизу шеи несчастного. Глаза его округлились, а лицо побледнело от ужаса.

— Видишь? Это примета чумы! — сказал он товарищу.

Доктор заговорил, обращаясь к Холлсу:

— Вы бы лучше не подходили к нему близко, сэр.

— Это… это чума? — тихо спросил Холлс.

Врач кивнул, указывая на багровое пятно.

— Признаки абсолютно безошибочны, — ответил он. — Умоляю вас, сэр, уходите скорей.

Вновь поднеся платок ко рту и носу, он повернулся спиной к полковнику.

Холлс повиновался, шагая медленно и задумчиво, будучи поражённым зрелищем чумы, обрушившейся на молодого парня. Когда он приблизился к толпе, глазевшей на происходящее с солидного расстояния, то заметил, что люди отшатываются от него, словно от уже заразившегося.

Увиденное событие производит на нас куда большее впечатление, чем двадцать подобных случаев, о которых мы только слышим. До сих пор эти лондонские горожане относились к чуме весьма легкомысленно. Еще не прошло десяти минут с тех пор, как они осыпали насмешками и швыряли чем попало в проповедника, призывавшего их покаяться и грозившего гневом Господним. Но когда внезапно, точно гром среди ясного неба, болезнь сразила одного из них, их сердца наполнились ужасом при виде того, о чем ранее знали только по рассказам.

вернуться

Note58

Темпл-Бар — деревянные ворота, стоявшие у лондонского района, где находились конторы стряпчих