Колумб, стр. 66

Отплыв из устья Тежу тринадцатого марта, утром пятнадцатого он достиг Палоса. До полудня ему пришлось подождать прилива, чтобы преодолеть песчаную косу Солтрес. Приближение небольшого судёнышка с вымпелом адмирала на бизани не осталось незамеченным. Сначала его заметили зеваки, от нечего делать разглядывающие море. Вскорости, однако, кто-то из них признал в «Нинье» одну из каравелл эскадры, несколько месяцев назад отправившейся в вояж за океан. Палос уже распрощался с надеждой на их возвращение.

Известие о появлении на рейде «Ниньи» передавалось из уст в уста, из дома в дом, и толпа тут же запрудила пристань. Над городом поплыл колокольный звон.

В полдень, при полном приливе, «Нинья» преодолела песчаную косу под восторженные крики собравшихся на берегу.

Взор Колона устремился к белым стенам Ла Рабиды, откуда, собственно, и началось его путешествие. На площадке перед зданием монастыря собрались монахи. Один из них стоял впереди, махая обеими руками.

Гордо выпрямившись, в роскошном красном плаще, надетом по случаю знаменательного события. Колон торжествующе поднял руку, приветствуя своего благодетеля, фрея Хуана Переса.

Они бросили якорь, спустили на воду шлюпку. Ещё несколько минут, и радостно галдящая толпа окружила Колона. Матросы, рыбаки, плотники, кузнецы, бондари, владельцы мелких лавочек, строители, даже состоятельные купцы — весь город сбежался встречать Колона. Более всех шумели женщины. Те, кто нашёл своих мужчин, пронзительно смеялись и висли у них на шеях. Другие, не видя мужей, возлюбленных, сыновей, братьев, озабоченно задавали вопросы.

С трудом адмирал добился тишины. Попытался остановить град приветствий и благословений. Сказал, что все, кто отплыл с ним, целы и невредимы. Сорок человек остались на открытых им землях, заложили основу колонии, которая обеспечит процветание всей Испании. Сорок приплыли вместе с ним. А остальные сорок плывут на борту «Пинты», с которой месяц назад его развёл жестокий шторм. Но, раз утлая «Нинья» выдержала его, есть все основания предполагать, что и более крепкая «Пинта» также осталась на плаву. И в самом ближайшем времени можно ожидать её прибытия в Палос. Наверное, Колон и сам не ожидал, что его пророчество сбудется столь скоро.

Пробившись сквозь толпу, в одиночку ступил он на тропу, вьющуюся меж сосен, по которой когда-то безвестным путником, ведя за руку сына, поднимался к Ла Рабиде.

Фрей Хуан поджидал его у ворот и поспешил навстречу с распростёртыми объятьями, сияя отцовской гордостью за сына, вернувшегося с победой. Он крепко обнял Колона.

— Придите, сын мой. Сюда, к моему сердцу. Мы уже слышали о том, что вы полностью оправдали надежды Испании.

— Надежды Испании! — Колон рассмеялся. — О Господи, да пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать тех испанцев, что верили в меня. Остальная Испания, включая и высокоучёную комиссию, держала меня за безумца.

— Сын мой, — запротестовал фрей Хуан, — уместна ли сейчас такая горечь?

— Горечь? Во мне её нет. Оставим её тем несчастным, которые не могут опровергнуть оппонента. Я же в ответ на насмешки Испании принёс ей Новый Свет. Так что никакой горечи я не испытываю.

Глава XXXV. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПАБЛО

Случилось так, что в те самые часы, когда Колон вкушал первые плоды победы, пусть и не без риска для себя, при дворе короля Португалии, с борта рыбацкого кеча в Малаге сошёл на берег мужчина, в котором и самые близкие родственники с трудом признали бы Пабло де Арану. Бородатый, с впалыми щеками, грязными, спутанными волосами, одетый в лохмотья, отданные ему рыбаками, которые двумя неделями раньше выловили его из моря.

Венецианцы, потеряв надежду заполучить карту Тосканелли, отправили Пабло на трирему, искупать прегрешения перед Богом и человеком.

Трирема, на которую он попал, отплыла в Испанию, чтобы доставить ко двору их величеств одну высокопоставленную особу. Судно попало в свирепый шторм, один из тех, что прокатились по всем морям в первые месяцы 1493 года. Венецианской триреме повезло меньше, чем каравеллам Колона. Она не выдержала напора ветра и волн и начала тонуть.

Жажда жизни придала Пабло де Аране сил, он вырвал из палубы скобу, к которой был прикован, а затем прыгнул в бурлящую воду и отплыл от гибнущего корабля. Вскоре тот затонул, да и Пабло едва не последовал за ним, потому что цепь на ноге тянула вниз. На его счастье, мимо проплывало длинное весло, за которое держался другой раб. Схватился за весло и Пабло. Первый хозяин весла, с такой же цепью на ноге, запротестовал, резонно указывая, что весло двоих не потянет. Пабло придерживался того же мнения, потому что мгновением позже, упираясь в весло, выпрыгнул из воды и ударил своего собрата по несчастью между глаз. Полуослепший, тот разжал руки и исчез под водой.

— Иди с Богом, — проводил его Пабло и оседлал весло.

Среди волн виднелись головы тех, кто избежал участи триремы. Одни уже схватили обломки судна, другие молили о помощи. Пабло и раньше-то считал, что следует заниматься только своими делами и не лезть в чужие, если это не сулит прибыли. Поэтому и здесь он решил, что лучше всего держаться от людей подальше, дабы ни у кого не возникло желание оспорить у него права на весло. И он усердно работал руками и ногами, пока последняя голова не скрылась из виду.

Оказавшись в относительной безопасности, он начал осознавать, что до спасения-то ещё очень и очень далеко. Он не только не видел землю, но и не знал, в каком направлении она находится. Небо затянули чёрные дождевые тучи, не позволяющие определить местоположения солнца. Дело к тому же шло к вечеру. И весло уже не казалось надёжным убежищем. При удаче, конечно, он мог пережить ночь, возможно, ещё один день. А что потом? Кто будет искать его в бушующем море? Поневоле Пабло пришлось задуматься о бессмертной душе, даже пожалеть о бессмертии. Как никогда ясно, увидел он, что жизнь его — сплошной грех, и нет даже надежды на прощение. Ему-то всегда казалось, что перед встречей с создателем он успеет найти священника, который исповедует его и отпустит грехи, так что в последнее путешествие он отправится с чистой совестью. Но его обманули, лишили первейшего права христианина, бросили умирать без исповеди, со всеми грехами, которые неминуемо утащат его в ад. Душа его вознегодовала от столь чудовищной несправедливости. Да возможно ли такое?! Нет, Бог в милосердии своём неизбежно поможет ему избежать столь страшной участи, даст ему шанс начать новую, более праведную жизнь, к которой приведёт его покаяние. Что же оставалось ему, как не обещать покаяться во всех грехах, добравшись до берега. И он просил деву Марию пожалеть его, подкупая её обещаниями совершить паломничество в один из её храмов, босиком, в рубище, со свечкой в руках, как смиреннейший из кающихся грешников.

Такие обеты давал этот мерзавец всю ночь, сидя верхом на весле, которое бросало с волны на волну.

К полуночи ветер ослабел, а к рассвету стих окончательно. Да и волны уже не бились, а чинной чередой шли друг за другом. Когда же совсем рассвело, вдали Пабло увидел берег. Но их разделяло чуть ли не десять миль, и надежда достичь берега была очень призрачной. Он уже с трудом держался за бревно, навалилась усталость, быстро убывали остатки сил.

От отчаяния, он заработал руками, гоня бревно к берегу.

К полудню расстояние до него заметно сократилось, хотя отдыхать ему приходилось всё чаще и всё дольше сидел он на бревне, тяжело дыша, не чувствуя ни рук, ни ног. И когда Пабло совсем уже отчаялся, он разглядел впереди коричневый парус. И откуда только взялись силы. Правда, большую их часть он потратил на бесплодные крики и попытки выпрыгнуть из воды в надежде, что его заметят.

Судьба, похоже, не хотела в тот день расставаться с Пабло, предполагая, что он может ещё понадобиться. Ветер, дующий с суши и прибрежное течение позаботилось о том, чтобы рыбачий кеч и сидевший на весле человек сошлись в одной точке. Полубесчувственного Пабло вынули из воды и подняли на палубу.