Колумб, стр. 53

Глава XXVIII. ПЛАВАНИЕ

Большую часть первого дня они плыли на юг, а затем повернули на запад, держа курс на Канарские острова. В каюте дон Кристобаль внёс первые записи в журнал, в котором намеревался подробно излагать все текущие события. Журнал этот преследовал две цели: ознакомить владык Испании с ходом экспедиции и прославить того, кто его вёл. Образец для журнала Колон видел в «Комментариях» Юлия Цезаря. Поэтому современный читатель может понять, сколь высоко он оценивал экспедицию в Индии.

Он преодолел интриги, предательство, зависть людей. Испытания же моря не пугали его. Он полагал, что сумеет удержать в подчинении свою довольно-таки разношёрстную команду, но ему хотелось как можно быстрее миновать Канарские острова, потому что, оказавшись в открытом океане, моряки не могли не осознавать, что их жизнь целиком зависит от капитана корабля. Но на этом этапе он был бессилен остановить людей, если б дурные предчувствия, навеянные слезами расставания в Палосе, привели к требованию немедленно возвращаться в Испанию.

Поэтому он очень встревожился, более, чем этого требовала создавшаяся ситуация, когда на третий день плавания «Пинта», самая быстрая каравелла эскадры, шедшая впереди под громадой белоснежных парусов, внезапно сбавила ход и откатила назад: руль выскочил из гнезда.

Свежий ветер не позволил им прийти на помощь. Но опытному Пинсону она и не потребовалась. Канатом ему удалось закрепить руль и добраться до Гран-Канарии, но крейсерская скорость эскадры существенно упала.

На Гран-Канарию они прибыли в четверг, через неделю после отплытия, и оставались там, пока на «Пинте» не установили новый руль. Колон воспользовался задержкой, чтобы поменять латинские паруса «Ниньи» на квадратные, поскольку первые не позволяли каравелле идти круто по ветру.

Не рискуя отпускать команду на берег, он повёл «Санта-Марию» на остров Гомера под предлогом, что хочет там найти другую каравеллу взамен «Пинты». Не найдя ничего подходящего, вернулся на Гран-Канарию, как раз к завершению ремонтных работ.

Три недели, однако, были потеряны. Но наконец шестого сентября эскадра вновь вышла в море, потом они зашли на Гомеру, пополнили запасы пищи и воды и теперь взяли курс на запад.

Далеко, однако, уплыть им не удалось. Они попали в полосу полного штиля, море стало гладким, как Гвадалквивир, и они едва ползли, не теряя из виду землю.

На рассвете девятого сентября они всё ещё видели остров Йерро, серую массу в девяти лигах за кормой. Но наконец поднялся ветер, надул паруса и каравеллы заскользили по воде. Ветер крепчал, скорость его достигла десяти узлов, каравеллы плыли всё быстрее. Остров Йерро исчез за горизонтом. Началось путешествие в неведомое, и душа Колона успокоилась.

Команда же повела себя иначе. С исчезновением земли, когда со всех сторон небо на горизонте смыкалось с морем, моряков охватила паника. Их стенания, плач, горестные вопли донеслись до Колона, сидящего в каюте над путевым журналом.

Их испугало не само по себе исчезновение земли. Если не считать нескольких молодых матросов да тех искателей приключений, что присоединились к экспедиции, практически всем морякам доводилось видеть, как земля исчезает за линией горизонта, и к этому ранее они относились достаточно хладнокровно, потому что знали, что вскорости она покажется вновь. Теперь же они плыли в бескрайние просторы океана, которые не бороздил ещё ни один корабль, и никто не мог сказать наверняка, окажется ли в океане хоть один кусочек тверди, если, конечно, не принимать в расчёт рассуждения этого сумасшедшего, чьими стараниями они ввязались в столь рискованную авантюру.

Ругательства, поношения, проклятия звучали всё громче и громче, но тут на шканцах появился Колон, спокойный и величественный, с грандштоком в руке. Неторопливо, размеренным шагом подошёл он к бортику, ветер взъерошил его густые рыжеватые волосы.

Появление его послужило сигналом в взрыву. Угрожающе загудели матросы, сгрудившиеся на шкафуте. С сердитыми криками вскочили те, что сидели на комингсах люков или на бомбардах.

Колон поднял руку, призывая к тишине, все разом смолкли, и одинокий пронзительный голос объяснил ему, что происходит.

— Куда вы нас ведёте?

— От безызвестности к славе, — ответил Колон. — От нищеты к богатству. От голода к сытости. Вот куда веду я вас.

И хотя в глазах их величеств ему ещё предстояло заработать титул адмирала, для команды он уже являлся адмиралом и в переломный момент доказал на деле, что по праву назначен их командиром.

Решительный, уверенный в себе, Колон несколькими фразами привёл моряков в чувство.

— Что вы тут бормочете об авантюре? А если это и так? Что вы оставили на берегу? Пустые желудки, нищету, грязь, непосильную работу. И ради этого вы готовы отказаться от шанса разбогатеть и прославиться? Я сказал шанса. Это не шанс, не авантюра. Я знаю, что я делаю, куда плыву. Разве я не убедил их величеств в необходимости этой экспедиции, не посрамил тех, кто противодействовал мне? Неужели вы думаете, что владыки Испании доверили бы мне эти корабли, если б сомневались в успехе? Вон там, на западе, в семистах лигах отсюда, нас ожидают несметные богатства Сипанго, и после возвращения в Испанию вам будет завидовать каждый.

Магия его слов, твёрдость тона, непоколебимая уверенность в собственной правоте разительно изменили настроение команды. Вопли отчаяния сменились криками радости.

Довольный содеянным, Колон поднял грандшток и прищурился, чтобы определить высоту солнца. Для большинства матросов его движения казались священнодействием, ещё более укрепляя их веру в то, что адмирал сможет найти верный путь в бескрайнем океане.

А Колон тем временем выбранил рулевого за то, что они слишком уклонились к северу. Вызвал Косу и сурово отчитал его, потребовав, чтобы нос каравеллы всё время смотрел на запад. И спустился в каюту, чтобы отметить местоположение корабля на карте. Он уже понял, что должен принять меры предосторожности на случай, что неверно вычислил расстояние до Сипанго. Слишком уж уверенно заявил он, что от земли их отделяет ровно семьсот лиг. И люди его могли взбунтоваться, если б не увидели желанного берега, оставив за кормой отмеренное им расстояние. Поэтому Колон решил оставить себе свободу манёвра. Для этого он начал несколько уменьшать путь, пройденный каравеллой за день. Истинные же значения он заносил в путевой журнал. Время от времени Мартин Алонсо и Висенто Пинсоны, капитаны «Пинты» и «Ниньи», присылали ему свои карты, на которых он помечал местоположения судов. И хотя его данные могли расходиться с замерами, сделанными на «Пинте» и «Нинье», однако принимались за более достоверные, поскольку Колон считался непререкаемым авторитетом в исчислении пройденного пути.

Сложнее оказалось объяснить изменение направления стрелки компаса. Произошло это через неделю, в двухстах лигах к западу от Йерро, повергнув команду в шоковое состояние.

Тоска, которую единожды удалось разогнать Колону, вновь окутала «Санта-Марию», когда двумя днями раньше мимо них проплыла мачта корабля, по водоизмещению не уступающего их собственному. Все прежние страхи возродились с новой силой. Если их застигнет шторм, говорили моряки, им не найти гавани, в которой можно укрыться. А когда стало известно об изменении направления стрелки компаса, тревога закралась даже в души самых мужественных. Не только невежественных матросов, но и офицеров. Колон первым заметил, что стрелка компаса вместо того, чтобы указывать на Полярную звезду, отклонена на несколько градусов к западу. Готовый пойти на любой риск, но не признать поражение, он скорее всего скрыл бы это обстоятельство, но отклонение стрелки заметили и другие. Один из штурвальных обратил на это внимание своего командира Раты. Тот, встревоженный, поспешил к де ла Коса. Другие, подслушавшие их разговор, подняли тревогу. Дело происходило ночью, и шум разбудил спящего адмирала. Он сел в постели, прислушался к доносившимся крикам. Потом, поняв, что происходит, сбросил одеяло и встал. Сунув ноги в шлёпанцы, надел халат и вышел на шканцы. Внизу, у нактоуза, толпились люди, фонарь освещал испуганные лица. Мгновение спустя Колон прокладывал себе путь через толпу.