Спящий пробуждается, стр. 27

Там, где была пышная растительность, теперь торчат только стволы, сучья, голые ветви. Все зеленое и мягкое обглодано и съедено. Вчера здесь была живая цветущая мозаика. Сегодня — пожарище.

Даже такие растения, как писанг, бананы, можно определить только по форме ветвей. От трехметровых листьев не осталось и следа.

В этот вечер мсье Фулье сидел на террасе, погруженный в безрадостные мысли. Живой град поставил его на грань разорения. Где и как начинать сначала?

Будь у него мелочная душонка, мсье Фулье предался бы отчаянию или размышлениям об отъезде и о том, как бы выгодней все продать к черту… хватит. Мсье Фулье не капитулирует. Он принадлежит к тому сорту французских алжирцев, которые чувствуют себя обязанными этой земле. Правда, современная техника могла бы помочь им, самолеты могли бы уничтожить насекомых прямо в воздухе. Но кто тогда будет обстреливать алжирских партизан и их дуары, что было бы тогда с «умиротворением»?

Нашествие саранчи окончилось. Уничтожены оба: побежденный и победитель.

На следующий день на предпоследней странице газеты «Journal de Setif» появилась небольшая заметка. В ней сообщалось:

В Бискре, а точнее в Улед Джеллале, окончилась наша поездка по пустынным просторам алжирского юга. Добравшись до Бискры, мы очутились в сфере действия европейской цивилизации, посетили развалины, оставшиеся после античной роскоши, и были свидетелями живого града на ферме мсье Фулье. Этим, собственно, кончается наш репортаж, который являлся погоней за людьми, нравами, обычаями и вещами среди камней и песков.

Что происходило потом, полностью напоминало обычные туристические поездки, разрекламированные в проспектах алжирского туристического бюро OFALAC.

Снова в Бискру, а оттуда белые вагоны алжирского экспресса уносят нас через Константину и Сетиф.

Не взорвут ли наш поезд партизаны, которые будто бы действуют по указаниям, передаваемым через иностранные радиостанции? Кажется, что на этот раз это не пришло им в голову, и своей бездеятельностью они разочаровали журналистов — любителей сенсаций.

Рельсы блестят на солнце, убегая в североафриканские дали, а вы не знаете, чем восхищаться больше: почти незаметным покачиванием вагона или баром с охлажденными напитками. Белый экспресс без сажи и дыма. Кто привык к нашим железным дорогам, вероятно, не поверит, что сидит в вагоне.

И вот, когда белый экспресс с аппетитом проглотит свои 690 километров, вашим глазам предстанет синь Средиземного моря. Моря, по берегам которого горели ослепительные костры древних цивилизаций.

Скрываясь за живым занавесом буйной растительности, оно каждую минуту появляется снова и снова теряется на горизонте в бесконечной шири.

Песок впитывает кровь

Прошлое Алжира еще пестрее, чем мусульманские молитвенные коврики.

Задолго до зари исторической эпохи Северная Африка служила ареной деятельности древних цивилизаций. Я говорю «ареной», ибо культура не неизменный фактор, не слепок с неподвижности. Она непрерывно движется, словно нить на веретене истории. Итак, северная полоска африканского континента была ареной многих культур, но каких культур, этого мы не знаем. Рабочие, строящие здесь дороги, часто под киркой находят следы давно минувшего. В глубоком песке попадаются разбитые сосуды, ожерелья, дощечки для растирания румян. Судя по всему, древние жительницы Сахары были тщеславными кокетками. Они хотели нравиться североафриканским джентльменам. Мы думаем, что добивались они этого и без нейлона паутинки.

Лишь значительно позднее здесь засияла еще более тщеславная финикийская цивилизация. Прежде всего в приморской полосе. Соедините вместе сердце мореплавателя и предприимчивый дух торговца — и вы поймете сущность финикийской цивилизации. Вскоре на арену Северной Африки вступил Рим. Рим — завоеватель. Оказалось достаточно речи, произнесенной в римском сенате, и международная ситуация обострилась. «Считаю, что Карфаген должен быть разрушен», — прозвучало в римском сенате. Правящие круги Рима знали, как избавиться от опасного конкурента в торговле.

И вот к берегам Карфагена пристают римские двенадцативесельные суда, ощетинившиеся множеством копий. На североафриканском песке появляется отпечаток ноги Сципиона.

Алжир становится римской провинцией.

На завоеванной земле возникают новые, римско-африканские города: Тубурба, Тамугадис, Икосиум…

Как чудесны были римско-африканские города в благовонных объятиях апельсиновых деревьев, опунций и платанов! Как они тщеславились своими банями, амфитеатрами, строительством дорог и водопроводов! Уж не восьмое ли это чудо света? Или просто рекламный трюк, имевший целью поразить тогдашний культурный мир?

Апельсиновые деревья в римско-африканских городах цвели вплоть до пятого столетия. Затем нашествие вандалов, которое уже пронеслось над Италией, Корсикой и Балеарами, превратило алжирский сад в пустыню. Разбитые колонны разграбленных храмов. Засыпанные песком дороги в Кабилии. По богатой приморской полосе пронесся смерч беспримерного разрушения, уничтожения и опустошения. Без смысла, без пользы для победителей. Вандализм.

Но время идет, и плодородное побережье Алжира снова заселено. Для того, чтобы стать добычей новой средиземноморской державы. На этот раз Алжир становится колонией византийской империи. Золотыми расшитыми ризами и христианскими мозаиками расцвела культура Алжира, но социальные противоречия продолжали существовать.

Удивительно ли, что на грани седьмого и восьмого столетий появившийся здесь ислам приветливо встречается местным людом? Удивительно ли, что арабский завоеватель Муса ибн Нуссер находил городские ворота настежь распахнутыми? Понятно, почему византийская знать была побита собственными рабами.

Зеленое знамя пророка победно реяло над Алжиром.

Берберы в подавляющем большинстве приняли новое учение. Во всяком случае внешне. Но не все! Некоторая часть оставалась верна христианской вере, очистив ее от византийской пышности и парадности. Берберийские христиане образовали несколько общин, ставших образцом экономического процветания и социальной справедливости, но мусульманские конные отряды Сиди Окбы устроили берберам кровавую бойню. Трагедия разыгралась в оазисах Зибана. Место битвы и до сегодняшнего дня называется Сиди Окба…

Берберские христиане решились еще на одну отчаянную попытку, на этот раз последнюю. Они восстали, а их царица Дамижах прогнала арабов до самой Барки. Это была последняя ставка в игре. В конце концов Дамижах потеряла в этой игре свою голову. Какой сюжет для романиста, который должен был бы родиться только для этого произведения.

Так весь Алжир подпал под власть ислама, остатки византийской культуры были уничтожены, христианские церкви превращены в склады и мечети. Но внутренняя борьба продолжалась. Появилось яблоко раздора: вопрос об исполнении высшей исламской религиозной функции, халифата. Должен ли он быть наследственным или нет?

Нет, твердили демократы-ибадиты. За это на них ополчились «правоверные» — фатимовцы.

Секты и пророки множились, как грибы после дождя.

Ибадизм, левое, демократическое течение, имел пылких приверженцев. Он особенно поддерживался обращенными в ислам берберами. Но после поражения ибадизма берберам ничего другого не осталось, как искать спасения в пустынных областях Сахары. Так в каменном море под Лагуатом родилась республика Мзаб.

Потом настает время, когда в Алжире непрерывно сменяются исламские династии. То, что разбросали Идрисы, снова собирают Зиры. На развалинах римского Икосиума, у голубого зеркала Средиземного моря, вырастают первые белые постройки Эльджезаира, нынешнего Алжира.