Жара в Аномо, стр. 14

— Успокойся, — Ойбор заставил себя улыбнуться, — я не злопамятный, хоть ты и обозвал меня ослом по телефону. Ай, ай, грешно с твоей сединой размахивать такой грозной пушкой перед блюстителем порядка. Даже если он и в маскарадном костюме.

Прошло не меньше минуты, прежде чем старец спросил уже тише, не опуская, однако, ружья:

— Почему с тобой белый?

— Это друг. Присмотрись, старина, хорошенько, ведь это…

— Белый твой друг?

— Да. И твой тоже. Присмотрись, говорю, это женщина. — Ойбор даже отважился засмеяться. — Ты же знаешь, отец, теперь женщины стригутся как мальчишки, а парни — наоборот.

— Все равно, — сказал башмачник, — я не хочу иметь с вами дела. Лучше уходите.

— Нет. Нам нужно поговорить, — сказал Ойбор, — ты должен рассказать все, что видел. Чего ты боишься? Мы поймаем их, и ты нам поможешь.

— Как бы не так. Я развяжу язык, а они меня прикончат. Узнают, что вы тут были, и прикончат. Ничего я не видел! Уходите!

— Тебе нечего опасаться, — сказал Ойбор. — Даже если за нами следили, они не станут с тобой связываться. Ну посуди сам, какой смысл им возиться с тобой после того, как ты уже все выложил властям? Лишний, ненужный риск. Им нужно заботиться о собственной шкуре, не до тебя сейчас. Другое дело до встречи с полицией.

— Вот они и скреблись ко мне этой ночью. Вернее, он.

— Кто?

— Почем я знаю, пытался сломать задвижку, но у меня еще один замок на двери. Зверь, старуху мою напугал чуть не до смерти. Сидим взаперти. Я видел сверху, как он уходил. Это был он, тот, не иначе. — Старик мучительно раздумывал некоторое время, затем сказал сержанту: — Хорошо. Войди. Но белая пусть уходит.

11

Из укромного уголка открытого кафе Вуд видел, как седовласый, с крашеными усиками африканец в бриджах и длинном клетчатом пиджаке и преобразившийся, одетый а-ля ковбой-франт Ник Матье не спеша вышли из административного здания и проследовали к полуспортивному двухместному автомобилю с номерным знаком правительственного курьера.

— Пст… — негромко позвал Вуд официанта, чтобы рассчитаться.

Седовласый предупредительно открыл правую дверцу, но Ник не торопился садиться в машину, он с любопытством обошел ее, как мальчишка, провел пальцем по радиатору, постучал острым носком полусапожка по скату и что-то сказал. Седовласый рассмеялся и без колебания уступил ему место за рулем.

Едва они скрылись из виду, Вуд покинул кафе и свернул за угол, где его поджидал сверкающий лаком черный лимузин.

— Похоже, все в порядке, мадам, — сказал Вуд, удовлетворенно откидываясь на мягкую спинку заднего сиденья, — белоголовый клюнул, увез нашего протеже с королевскими почестями.

— Долго, — наигранно вздохнула пожилая дама.

— Тяжелый, сволочь. Пришлось выложить кое-что лишнее.

— Фи, что за выражения в разговоре с женщиной!

— Не понял, — Вуд удивленно вскинул брови, — а что я сказал?

— Вы сказали "сволочь", ужасно.

— Не может быть, мадам! Клянусь честью!

— Этим неприличным словом вы обозвали того мальчика. С синими глазами. С таким полезным для нас мальчиком надо быть чрезвычайно ласковым, обходительным. Даже в его отсутствие. Запомните, Вуди. Если он услышит от кого-либо из нас подобные выражения в свой адрес, то непременно обидится и не станет нам помогать.

— Ох, мадам, вы отчитали меня, как ребенка, — рассмеялся Вуд.

— Вы все для меня как дети, — драматически молвила она.

— Так вот, этот, как вы изволили заметить, синеглазый ребеночек, вдоволь пошаливший автоматом в свое время на многих горячих точках континента, не сомневаюсь, сам докажет вам, что он, пардон, сволочь, когда вдруг запросит в самый острый момент еще восемь тысяч долларов.

— И будет прав, — сказала она и тут же всплеснула сухими, тонкими руками, на которых свободно болталось с полдюжины драгоценных браслетов. — Так он участвовал в сражениях! Ай молодец! Что же вы мне сразу не сказали, противный, я бы обязательно ему улыбнулась.

— Не огорчайтесь, — молвил Вуд, отвернувшись и закатив глаза, — при случае я вам напомню, и вы улыбнетесь этому Матье.

— Значит, мальчик страдает чрезмерной алчностью? — спросила пожилая дама. — Как вы думаете, он способен предать нас, если ему предложат больше?

— Не предложат. Вряд ли такое придет в голову коммунистам.

— Опять? Выбирайте выражения! — вскрикнула она.

— В чем дело? — изумился он.

— Что у вас за манера! Так и швыряетесь ужасными словами!

— Будь я проклят, если понимаю, что вас так напугало.

— Не смейте при мне произносить это слово! Меня чуть удар не хватил.

— Ах, вот о чем… но, мадам, от них, увы, не отмахнешься, они реальность. Даже больше того. Вы знаете это не хуже меня.

Вуд разозлился на нее. Ему захотелось сказать ей действительно гадость. Еле сдержал себя.

Мало-помалу аристократка успокоилась. Спросила:

— Почему вы считаете, что они не станут заниматься куплей-продажей специалистов?

— Это не их стиль. Я на вашей стороне, потому что буржуа по духу и положению, — раздраженно изрек Вуд, — но у меня хватает ума и политического зрения, чтобы понять и видеть, насколько их теория и практика привлекательны для миллионов тех, на чьей шкуре и мозолях держится ваше состояние. Вот почему я против того, чтобы при упоминании о коммунистах охать и заламывать ручки, а за то, чтобы драться с ними всеми открытыми и закрытыми приемами, что, впрочем, мы и делаем каждый по-своему. А с куплей-продажей… там просто не понимают цену деньгам.

— Оставьте этот тон, — жестко сказала она, — я понимаю и вижу не меньше вашего. Женщина может себе позволить маленькое кокетство в любом разговоре и в любой форме, чурбан вы этакий. Но я всегда считала, что вы чрезвычайно полезны в деле.

— Я тоже о вас такого же мнения, мадам.

— Вот и прелестно. Вы что-то хотите добавить, Вуд?

— Прошу напомнить и господину консулу, что я чрезвычайно полезен в деле. Работаю без промаха. И небескорыстно.

— Вуд Коллер, вы типичный образчик своей среды, — вдруг ядовито заметила она, — нетерпеливость, соломенное чванство, мелочность.

— Чванство? Посетите на досуге кофейню клуба прессы, мадам, и вы услышите мнение аккредитованных мудрецов по поводу чванства. Например, по поводу одного заокеанского чрезвычайного и полномочного посланника на две здешних страны. Хм, посол где-то, а тут пара консульств. Несолидно, мадам. Или что-то иное?

— Как, сколько, где и когда — это в компетенции моего правительства, а не чужих и циничных писак. Вы бываете просто невыносимы!

— Постараюсь больше не касаться вопроса о глобальном чванстве, мадам, обещаю.

С помощью изящной вертушки старушка леди опустила внутреннее стекло, отгораживаясь от шофера, с любопытством навострившего уши.

— Консул еще не вернулся. Потерпите с комиссионными, — сказала она с театральным вздохом.

— Очень интересно, когда же он вернется?

— Потерпите.

— Блаженны плачущие, ибо они утешатся, — вздохнул Вуд в отличие от нее без всякой наигранности, — увы, я не плакал и не ждал утешения.

— Оставьте, библия развращает сильных.

— Хм, бог отвернулся от меня еще в Гонконге. Если уж там господь не позаботился о моем кошельке, то чего можно ждать мне, грешному, от него здесь? Нет, я сам себе бог отныне. И знаете, я стал очень нетерпимым, когда речь заходит о заработанных денежках.

— Что деньги, дорогой, — сказала она, — немного денег потерять не страшно. Вам бы о другом думать. Ангола, Эфиопия, Бенин, Гана, Мозамбик… не берусь и перечислить единым духом. Ужас! А завтра что будет? Что будет завтра, если сегодня только и слышишь, только и слышишь со всех сторон о переворотах и национализации. Мираж, вокруг один мираж…

— Задохнутся, передерутся, рассыплются с нашей помощью, — сказал Вуд, — у меня есть кой-какие жизненные наблюдения. Вырвать власть нелегко, но еще трудней к ней привыкнуть. Черным не привыкнуть. Им не привыкнуть к жизни без подачек и власти фунта, доллара или франка. Не позволим.