Повести и рассказы, стр. 80

— Мой родственник начинает заниматься воспоминаниями, — кивнул Брук письменному прибору. — Да, в самом деле, генерал, где мы виделись в последний раз? Кажется, в Швейцарии? Да, да, мы провели с тобой несколько дней именно в Берне, в тридцать девятом. Как быстро летит время! Не замечаешь, что…

Генерал испуганно замахал руками:

— Тише, ради бога, тише! Ведь никто не знает, что я тогда ездил в Берн!..

— Ты думаешь? — лукаво улыбнулся Брук и, не обращая внимания на перепуганного генерала, продолжал:

— Там мы урегулировали наши деловые отношения. Я и сейчас не в претензии. Все идет правильно, с чисто немецкой аккуратностью. Дело совсем не в этом. Ведь в Берне ты встречался не только со мною. Не вскакивай и не кипятись! Там один из наших общих друзей договорился с тобою еще кое о чем. До прошлого года мы не имели основания обижаться. Ты держал нас в курсе того, что знал сам. Но с того времени, как ты возглавил здешнее учреждение, мы перестали получать донесения. Ты замолчал. В чем дело?

— И я хочу знать, в чем дело? — взвизгнул фон Лютце. — Я ничего не понимаю. Это шантаж!

Человек, назвавшийся Эрнстом Бруком, иронически усмехнулся, неторопливо вынул из записной книжки розовый листок бумаги и старательно несколько раз перегнул его. Получилась узкая, продолговатая полоска бумаги. Этой полоской Брук многозначительно постучал но столу.

Глаза генерала широко раскрылись. Заячий подбородок отвис, лицо залила синеватая бледность. На узенькой полоске бумаги он прочел, сам не веря своим глазам:

— Боже мой! — прохрипел фон Лютце. — Откуда это тебе известно?!

— Вот так-то лучше, — снисходительно проговорил Эрнст Брук и посоветовал сам себе: — Пожалуй, надо полегче. Как бы генерал того… не спятил… Он нам еще пригодится.

Брук небрежно швырнул полоску бумаги через стол генералу. Фон Лютце схватил ее судорожным движением рук и торопливо развернул. Перед ним был обыкновенный рекламный листок, которыми ежедневно засыпают улицы американских городов.

Генерал внимательно, от первого до последнего слова прочел афишку, но из всего текста увидел только одно: «Осведомитель № 6976». Ему казалось, что это слово и номер не просто напечатаны на бумаге, что они кричат, и их крик может быть услышан людьми, сидящими в приемной. Генерал торопливо вытащил из кармана затейливую зажигалку, щелкнул ею и поднес бледный огонек к розовому листу бумаги. Афишка вспыхнула и сгорела. Фон Лютце исподлобья взглянул на Брука, но, встретив насмешливый взгляд неожиданного гостя, поспешно опустил глаза.

— Так вот, — спокойно, будто ничего не произошло, заговорил Брук. — Меня интересует работа лаборатории «А».

— Но ведь это особо важная государственная тайна! — дрожащим голосом проговорил Фон Лютне. — Мы не договаривались…

— А разве день нападения Германии на Россию не был особой государственной тайной? — негромко проговорил Брук.

Генерал задрожал от этого, заданного спокойным тоном вопроса. Однако Брук, не обращая внимания на состояние собеседника, так же спокойно и негромко продолжал:

— Ты все же сообщил нам об этом дне на две недели раньше, чем это нашел нужным сделать твой вождь. Работа лаборатории «А» — не просто особая государственная тайна «Фарбениндустри». А чьи капиталы вложены в «Фарбениндустри»? Да и не только «Фарбениндустри». Много ли ты найдешь во всей Германии крупных предприятий, в которые не были бы вложены американские деньги? Я приехал не убеждать тебя. Ты выполнишь мой приказ и приказ своего начальника. В сущности — это одно и то же. Дело в том, что вы здесь слишком долго возитесь. Пока вы добьетесь результатов, русские выбросят вас из фатерланда.

— Ну, ну, — запротестовал генерал, поднимаясь с места.

— Не крутись, — махнул рукой Брук. — Это вполне возможно. Русских ничем не осилишь, кроме той дьявольской штуки, над которой вы сейчас мудрите. Но вы ведете дело черепашьими темпами. Деловые круги, которые я представляю, хотят быть уверенными, что вы справитесь со своей задачей раньше, чем сюда придут русские. А то ведь русские могут войти во вкус и вышвырнуть вместе с вами и нас, и не только из Германии, а из всей Европы. Вообще-то мы здорово просчитались. Вы оказались не так сильны, а русские не так слабы, как мы ожидали, и этого сейчас не поправишь. Скоро в игру вступим мы.

— Откроете фронт против русских? — оживился генерал.

— Мы не сумасшедшие, — поморщился Брук. — Даже ваша бомба не заставит их повернуть обратно, но может на какое-то время приостановить их движение. И это уже будет хорошо. Следующий этап начнете снова вы, но уже под нашим руководством. Понял?

Генерал мрачно кивнул головою.

— Я должен знать все о работе лаборатории «А», — настойчиво проговорил Брук. — Все до деталей.

— Лаборатория «А» войдет в строй через несколько дней, — промямлил генерал. — Она не так давно взлетела на воздух.

— Знаю, — кивнул Брук. — Опыт был удачен. Вы на правильном пути. А кто сейчас продолжил работу?

— Фрейлин Лотта Шуппе.

— Шуппе, — задумчиво протянул Брук. — Слыхал, говорят, способный физик. А кстати, ты не знаешь, где сейчас Грета Верк?

— Кто она такая?

— Не знаешь, значит… жаль. Ну, вот что. Ты отмени сейчас прием и покажи мне свое «королевство». Охрана должна увидеть меня рядом с тобой. Пусть привыкают…

Резко зазвонил телефон. Генерал снял трубку.

— Слушаю! Да! Радисты? Откуда? А!.. Как их фамилии? Сержант Гиберт и рядовой Брунер? Проинструктируйте и давайте допуск. Не забудьте предупредить, герр Фишер, что мы расстреливаем без суда!

Генерал повесил трубку. С минуту он сидел, опершись о стол острыми локотками, и все еще со страхом смотрел на неожиданного гостя из-за океана. Затем, тяжело вздохнув, покорно проговорил:

— Сейчас мы пойдем по секторам «Б» и «С». В лабораторию «А» мы поедем дня через три-четыре. Там пока еще нечего смотреть.

Глава 14

Воспоминания тетушки Клары

Зигфрид Бунке проснулся раньше, чем затрещал будильник. Луч солнца, пробравшись сквозь маленькую дырочку в шторе, несколько минут просидел ослепительно белым зайчиком на стене около капитанского изголовья. Со стены он перепрыгнул на подушку, а уж с подушки осторожно перелез на плотно зажмуренные глаза капитана.

Зигфрид Бунке поморщился, сердито мотнул головой и открыл глаза. Назвав сквозь зубы назойливый солнечный зайчик грязной свиньей, он повернулся на спину, закинул руки за голову и потянулся.

«Однако моя раненая нога заживает удивительно быстро», — подумал, усмехаясь, капитан. Он почувствовал большое желание одним рывком вскочить, распахнуть широко окна, повозиться минут десять с большими чугунными гантелями, а затем подставить разбуженное тело под бодрящие струйки душа.

Но ничего этого капитан не сделал.

Напротив, поохивая и постанывая, он сел на постели, минут десять, скрипя зубами, массировал раненую ногу, затем, одевшись, проковылял к окну и поднял штору.

За окном сияло солнечное весеннее утро. На деревьях перед домом радостно гомонили птицы, перепархивая с ветки на ветку. С улицы доносились звонкие голоса ребятишек, о чем-то оживленно переговаривались женщины.

Капитан взял со стула, стоявшего рядом с кроватью, пачку сигарет и закурил.

Комната, в которой Кольбе поселил Зигфрида Бунке, была обставлена с обычной для жилищ мелких немецких буржуа добротной аккуратностью. Широкая кровать с двумя перинами, тяжелый, хотя и не очень большой, дубовый стол с массивными ножками и доской в три пальца толщины и под стать ему приземистые, тоже дубовые стулья. У противоположной от кровати стены стоял большой, обитый, с потрескавшейся кожей диван. В углу за занавеской стыдливо прятался умывальник. На стенах в изобилии развешаны пестрые олеографии, изображавшие толстых, краснощеких и голубоглазых фрау и фрейлин, то возлежащих в томной позе на цветах, то везомых лебедями в огромной раковине. В том и другом случае фрау и фрейлин окружала целая толпа упитанных, как поросята, ребятишек. Должно быть, для того, чтобы зрители не усмотрели в наличии такого количества детей намека на что-нибудь греховное, художник каждому ребенку приделал на спину по парочке миниатюрных крылышек. Над кроватью и диваном висели дешевые коврики машинной работы с буколическими рисунками ланей, пасущихся у лесного ручья.