Повести и рассказы, стр. 67

— Очень хорошо, — удовлетворенно улыбнулся майор и обратился к фашистскому летчику: — Слушайте. Сейчас мы покинем ваш самолет. Приказываю немедленно подниматься и вести машину на любой из своих аэродромов. Повторяю, немедленно, иначе и вы, и ваш самолет будете уничтожены на месте нашей высадки. Ясно?

— Ясно, — ожил летчик. — Я обещаю…

— Можете не обещать. Делайте, что хотите. Можете везти сюда целый десант. Это ваше дело. Но если вы нарушите мой приказ — будете уничтожены немедленно.

— Подошли, — доложил штурман.

Майор сам повел машину на посадку.

Фашист расширенными от ужаса глазами смотрел вниз, на уже различимую ленту автострады. Но не она испугала немца. Страшно было то, что творилось на автостраде. Столбы взрывов вспыхивали там и тут, создавая впечатление, будто автострада отстреливается от пикирующего на нее самолета.

— Бомбят! Автостраду бомбят! — испуганно вскрикнул фашист. — На нее садиться нельзя.

Ему никто не ответил. Штурман подошел и встал за креслом управляющего самолетом майора.

— Не промахнись, Коля, — негромко сказал он. — Четыреста метров от леса.

Через минуту самолет катился по плитам автострады. Рыжеватый штурман несколькими ударами рукоятки пистолета вывел из строя радиоаппаратуру самолета и вслед за майором вышел из кабины.

Летчик сидел, вцепившись руками в штурвал, не веря, что остался жив. Густая, как мастика, темнота заглядывала в кабину снаружи. Вдруг позади снова открылась дверь. Фашист втянул голову в плечи и побелел, ожидая выстрела в затылок. Но вместо выстрела прозвучал спокойный, немного насмешливый голос майора:

— Ровно через минуту поднимайтесь. Самолетов, обрабатывающих шоссе, не бойтесь. В воздухе они вас не тронут. Но если через минуту вы еще будете здесь, тогда другое дело. Ну… Прощайте.

Захлопнув дверь кабины, майор неторопливо выскочил из самолета и сразу же исчез в ночной темноте.

Через минуту самолет после короткой пробежки поднялся в воздух и круто повернул в сторону от автострады, над которой все еще гудели советские бомбардировщики. В то же мгновение в сотне метров от автострады негромко хлопнул выстрел из ракетницы. В небо круто взвилась красная ракета и на большой высоте рассыпалась сотнями рубиновых звездочек. Сразу же на место недавней посадки самолета обрушилось несколько серий фугасных бомб. От гладкой асфальтовой ленты автострады не осталось и помина.

Глава 6

Ранним весенним утром

Невысокие отлогие холмы, покрытые молодым сосняком, лужайки, зеленевшие между холмами, — все вокруг, омытое обильной росой, в это чудесное весеннее утро было особенно свежо и прекрасно. Хотя солнце только чуть поднялось над горизонтом, даже в лощинах уже не осталось и дымки ночного тумана, застилавшего окрестность всего лишь полчаса тому назад. Еще не испарившаяся роса, осев на траву и невысокие деревья бесчисленными капельками, переливалась под лучами солнца всеми цветами радуги. Мирная сельская тишина обитала в этом благословенном уголке. Ни одного человеческого голоса не раздавалось среди изумрудной зелени холмов и лужаек. Здесь царили мир и покой, которых давно уже не знали даже самые глухие уголки Германии. Ни шум моторов самолета, ни лязг танковых гусениц, ни даже тарахтение военной повозки — ничто не нарушало безмятежной тишины весеннего утра, ничто не напоминало о войне.

Неширокая извилистая полоса асфальтированного шоссе, пробегавшая среди холмов, была пустынна. Ни пешехода, ни велосипедиста. Даже обычные для немецких дорог столбики с длинными стрелами указателей не стояли вдоль этой бесконечной полосы асфальта. Да их и незачем было ставить. Ни одна дорожка не сворачивала с шоссе в сторону и ни одного имения или виллы не было видно поблизости.

Безлюдье и тишина. Беспечное щебетание соек и звон жаворонков не нарушали тишины, а делали ее еще более глубокой и мирной.

Солнце уже поднялось довольно высоко, когда на шоссе появилась первая автомашина. Комфортабельный мощный «Хорьх», блестя черным лаком корпуса, почти бесшумно летел по асфальту. Только негромкий шелест шин и шорох рассекаемого корпусом воздуха свидетельствовали о бешеной скорости, с какой машина мчалась по пустынному шоссе.

Пассажиры — их было трое, кроме шофера — молчали. Видимо, и на них действовал успокаивающе мирный ландшафт, расстилавшийся вдоль дороги. Девушка, сидевшая рядом с шофером, была погружена в глубокую задумчивость. Хотя глаза пассажирки, не отрываясь, следили за дорогой, мысли ее находились где-то далеко. Левая рука девушки была забинтована и висела на широкой ленте, пропущенной под воротник черного мундира. Правой рукой она облокотилась на край дверцы с опущенным стеклом.

Вдруг «Хорьх», резко затормозив, остановился. Здесь шоссе перерезали высокие ворота. Две огромные рамы, сваренные из толстых железных полос, были густо переплетены колючей проволокой.

Вправо и влево от ворот отходило заграждение в шесть рядов кольев, высотою в два человеческих роста. Колючая проволока настолько часто оплетала все шесть рядов, что, казалось, полевая мышь и та не смогла бы проскочить сквозь это заграждение.

Ворота находились у самой подошвы высокого холма, и с шоссе рассмотреть, что находится в огражденном колючей проволокой пространстве, было невозможно. Миновав ворота, шоссе круто сворачивало влево, огибая подошву холма, и скрывалось за ним в полусотне метров от поворота.

По ту сторону ворот методично, как маятник, расхаживал взад и вперед часовой-автоматчик в серо-зеленом куцем мундире.

Увидев подъехавшую машину, часовой подошел к воротам и нажал кнопку сигнализации. Тотчас же около часового, в полном смысле слова из-под земли, появились офицер и еще два автоматчика.

Офицер, выйдя в чуть приоткрытые ворота, подошел к машине, внимательно проверил документы прибывших и махнул рукой часовому. Огромные железные рамы тяжело раздвинулись.

В этот момент навстречу машине из-за холма вышла группа людей. Увидев их, часовой остановился в раскрытых воротах и безмолвно проводил глазами выходящих.

Впереди шел офицер, за ним — три человека, одетые в такие же, как и на часовом, мундиры. Когда «Хорьх» поравнялся с ними, девушка мельком отметила, что один из трех, идущих за офицером, был без оружия, без поясного ремня и босой.

Выйдя за ворота, офицер прошагал с десяток метров по шоссе и повернул направо. По узенькой тропинке все четверо углубились в молодой соснячок, густо разросшийся на отлогих склонах ближайшего холма.

Солдаты молча перестроились в затылок один другому. Обезоруженный очутился в середине, между двумя автоматчиками. Замыкающий настороженно уставился в затылок шагавшего впереди. Его автомат почти упирался в спину босого.

Перевалив через холм, они очутились на небольшой живописной полянке, покрытой сплошным ковром ярких весенних цветов. Сотни пчел с деловитым жужжанием перелетали с одного цветка на другой. Весело и звонко трещали невидимые в густой траве кузнечики.

Посередине этой мирной лужайки горбились два холма свежевырытой земли, и чернела глубокая четырехугольная яма.

Неподалеку от ямы офицер остановился. Остановились и солдаты. Понуро шагавший между конвоирами босой человек поднял голову, увидел могилу и побледнел. Это был мужчина лет тридцати, невысокий, впалощекий, глубоко ввалившимися внимательными глазами. Он беспомощно оглянулся кругом, словно удивляясь, почему же никто не приходит к нему на помощь. Губы дрогнули в растерянной, жалкой улыбке. Шалый, опьяненный весенним теплом кузнечик вдруг задорно затрещал, и, выпрыгнув из травы, опустился на босую стопу приговоренного, но в ту же минуту, как ужаленный, метнулся в сторону и снова исчез в траве. Все с той же растерянной улыбкой приговоренный взглянул на офицера.

Офицер отвел глаза и торопливо махнул рукой в сторону могилы.

Этот страшный жест, казалось, вернул силы приговоренному. С каждым мгновением все более бледнея, он прикусил нижнюю губу и решительным, даже торопливым шагом направился к яме.