Любовь Орлова. 100 былей и небылиц, стр. 34

Были небылицы (хоть и немного), которые, ради красного словца, придумывала о себе и сама актриса.

…На встрече с работниками московского завода «Шарикоподшипник» она на голубом глазу рассказывала:

– Когда режиссер Александров дал мне прочесть сценарий «Веселых ребят», я страшно расстроилась. «Страна, – сказала я ему, – строит Магнитку, Днепрострой, возводит Комсомольск-на-Амуре в глухой тайге, а у вас тут козочки, свиньи, поросята – смех!» – «А смех – родной брат силы! – сказал мне тогда Александров».

Вот уж небыль – так небыль! Да могла ли она в 33-м, снявшаяся практически в эпизодах двух фильмов, заикаться о чем-то подобном? Это еще можно предположить, и то с натяжкой – слишком фальшиво звучали бы эти ссылки на Магнитку и Днепрострой в устах опереточной примадонны, героини Лекока и Оффенбаха, – если бы режиссером «Веселых ребят» был не Александров. Но у своего «голубоглазого и золотоволосого» Орлова готова была сниматься в чем угодно и с кем угодно – с теми же невяжущимися, казалось бы, с Магниткой и Комсомольском-на Амуре козочками и поросятами…

Но на «Шарикоподшипнике» все, о чем поведала «звезда», восприняли – о чем свидетельствует специально вышедшая к ее приезду заводская газета «Энергия» – буквально. И небылица, поведанная актрисой, произвела именно то впечатление, на которое она рассчитывала…

Страна строит Магнитку, Днепрострой, а у вас тут козочки, овечки, поросята! попрекала, якобы, Орлова Г. Александрова по прочтении «Веселых ребят». Смех!

«В театр, – утверждают одни авторы, – Орлова вернулась только в 54 года».

То есть не в 1947, как это было на самом деле, а в 1956 году, когда она уже второй сезон играла лучшую свою на драматической сцене роль Лиззи Мак-Кей в одноименной, бывшей в западном оригинале «Респектабельной проституткой», пьесе Ж. – П. Сартра.

С этой пьесой, с ролью Орловой в ней – вообще сплошная путаница. В одной провинциальной газете героиню Орловой называют Диззи Мак-Коэй. Или такое сообщение: «В столице было отмечено сотое исполнение Л. Орловой роли Лиззи Мак-Кей в спектакле „Бегство мистера Мак-Кинли“.

Между тем последнее – название сценария Л. Леонова и снятого по нему фильма М. Швейцера.

Да и Александрову заодно с постановкой «Милого лжеца» (автора которого, Джерома Килти, алтайская газета переименовала в «Келти») приписывали – причем не провинциалы, а его коллега, кинорежиссер Г. Рошаль, – и постановку «Лиззи Мак-Кей». На самом деле ее ставила И. Анисимова-Вульф. Причем, считает постановщик трилогии «Хождения по мукам» и «Вольницы», и тот и другой спектакли выдержали… по 500 представлений!

Имя Орловой связывали и… с первым фильмом Э. Рязанова «Карнавальная ночь». Якобы молодой режиссер решил – раз уж в центре фильма снова оказался преследующий самодеятельность бюрократ в исполнении Ильинского – снять за компанию с ним еще и пару из «Волги-Волги» – А. Тутышкина и Л. Орлову.

Тутышкин оказался более покладистым и стал изображать влюбленного на старости лет бухгалтера – видимо, оттого, что его музыкант в «Волге-Волге» при подсчете пропущенных оркестром тактов не расставался со счетами.

Орловой же предлагался – но без всякой связи с почтовой сумкой, с которой она не расставалась в роли письмоносицы, – предмет нового тутышкинского обожания: такая же, в возрасте, заведующая библиотекой Дворца культуры.

Сам якобы Рязанов, начинающий режиссер, не осмелился сделать «вечно молодой» звезде такое рискованное предложение и поручил щекотливый разговор ассистентке.

Та оказалась не из робких и, позвонив Орловой, бойко залепетала:

– Хочется по ассоциации с «Волгой-Волгой» снова встретить вас с Ильинским и Тутышкиным.

– Ассоциация – это, конечно, хорошо, – осторожно будто бы согласилась Орлова. – Но что все-таки за роль?

– Понимаете, на карнавальной новогодней ночи вы встречаетесь со своим старым другом, немолодым уже счетоводом Тутышкиным…

Тут, видимо, сидящий рядом Рязанов в ужасе замахал руками – зачем «немолодым»? Но ассистентка уже не могла остановиться:

– Оба вы, как и в «Волге-Волге», увлекаетесь искусством: он читает басни, вы поете. Песенка – прелесть!

Ассистентка попробовала даже напеть действительно очаровательное лепинское «Молчание», но Орлова прервала ее:

– Песенка – может быть… А вот роль… Я не пойму, эта ваша поющая библиотекарша – пенсионерка, что ли?

– Нет, почему же… – попробовала будто ассистентка дать задний ход.

– Ну как же – Тытышкин, вы говорите, немолодой счетовод, на пороге пенсии…

– Вообще да, пенсионерка… – ничего не оставалось ассистентке, как сознаться.

И будто бы сидящий рядом Рязанов в отчаянии взялся за голову, потому что трубку на противоположном конце провода решительно положили…

Все это, конечно, выдумки. Тем более что Рязанов, судя по тому, что лишь единственный раз в своей обширной мемуаристике заикнулся об Александрове, не испытывал к этому «комедиографу», а следовательно, и к Орловой особого пиетета.

Вспоминая о своем первом, сразу после «Карнавальной ночи», приглашении на кремлевский прием, он пишет:

«Мы с женой тупо торчали, окруженные шикарным бомондом. Неожиданно проследовавший мимо меня кинорежиссер Г. Александров поздоровался с нами (оказывается, он меня знал) и представил нас самому Н. Булганину (тогдашнему премьеру. – Ю. С.), который милостиво пожал нам руки. Я был очень польщен. Но больше с комедиографом Г. Александровым не встречался».

Вот так! Хотя, казалось бы, сам комедиограф…

А Орлова, снимаясь в «Скворце и Лире», вынуждена была все-таки признаться по поводу самой себя:

– Сзади пионерка – а спереди пенсионерка!

Но это почти 20 лет спустя после рязановского якобы приглашения с пенсионеркой-библиотекаршей… И в тот же день, о котором она писала в новогодней газетной рубрике «Предъявите вашу улыбку»:

«Никогда не думала, что таким мелодичным и приятным может показаться милицейский свисток. На днях я спешила на съемку фильма „Скворец и лира“ и задумалась. И вдруг – свисток и строгий голос:

– Девушка! Да-да, это я вам говорю! Подойдите-ка ко мне!

Я летела к этому симпатичнейшему из московских милиционеров чуть ли не на крыльях. Он строго козырнул мне и вдруг смутился: захлопал удивленными глазами, видимо, узнал: «Вы не там улицу начали переходить…» Вздохнул и выписал квитанцию. Я ее храню теперь как лучший сувенир старого года, как лучшее свидетельство того, что мы, женщины зрелого возраста, тоже можем успешно бороться с годами, что секрет нашей молодости прост – ежедневный тренаж, режим, диета».

Где теперь эта квитанция-сувенир?..

На раннее, доэкранное творчество Орловой существует и такая точка зрения, которую высказал историк кино Е. Марголит:

«Известно, что Л. Орлова крайне неохотно говорила о своем докинематографическом прошлом. Известно, что в первые годы в музыкальной студии В. Немировича-Данченко она старалась не выделяться (можно представить, сколько усилий требовало это при таких безукоризненных данных – быть статисткой в кордебалете, в хоре). До этого она окончила Московскую консерваторию по классу рояля, зарабатывая на жизнь тапером в кино, балетную школу. А до этого – дворянская московская семья, сдружившаяся с Шаляпиным. С такой биографией, с такими анкетными данными в 20-е лучше было, что называется, „сидеть и не высовываться“.

Как же «не высовываться», когда Орлова все десять лет, пока не появилась в первом фильме, только и делала, что высовывалась. И занятия – в течение четырех лет! – в хореографической студии Ф. Беаты. И уроки актерского мастерства у ученицы Е. Вахтангова К. Котлубай и мхатовки Е. Телешовой, будущей коллеги и подруги С. Эйзенштейна. Наконец, в театре Немировича, где она якобы предпочитала отсиживаться в хоре и кордебалете, Орлова только и делала, что предлагала что-то новое на сцене. Например, сочетание в одном номере пения и танца, которое, судя по ее письму драматургу Ф. Липскерову, очень даже понравилось «Владимиру Ивановичу». И поэтому, хоть и не стремительная, но карьера в театре – от хористки до героини «Периколы» и «Корневильских колоколов».