Весь невидимый нам свет, стр. 49

– Вы кого-нибудь ждете? – спрашивает Этьен.

– Никого, – отвечает мадам Манек.

Женщины вошли бы через кухонную дверь.

Все трое идут в прихожую. Мадам открывает дверь.

Французские полицейские, двое. Объясняют, что прибыли по просьбе Парижского музея естествознания. От скрипа их каблуков по доскам прихожей только что не вылетают стекла. Первый что-то жует – яблоко, решает Мари-Лора. От второго пахнет кремом для бритья. И жареным мясом. Как будто они только что обжирались.

Все пятеро – Этьен, Мари-Лора, мадам Манек и полицейские – сидят на кухне за квадратным столом. От овощного рагу полицейские отказались. Первый прочищает горло.

– Справедливо или нет, – начинает он, – его осудили за кражу и участие в преступном сговоре.

– Все заключенные, политические и уголовные, – говорит второй, – направляются на принудительные работы, даже если не приговорены к ним.

– Музей разослал письма всем начальникам тюрем в Германии.

– Мы до сих пор не знаем, в какой он тюрьме.

– Мы предполагаем, что в Брайтенау.

– Мы уверены, что настоящего суда не было.

Из-за спины у Мари-Лоры взмывает голос Этьена:

– Это хорошая тюрьма? Я хочу сказать, она получше других?

– Боюсь, хороших немецких тюрем не бывает.

По улице проезжает грузовик. В пятидесяти метрах отсюда волны накатывают на Пляж-дю-Моль. Мари-Лора думает: они просто произносят слова. А что такое слова? Просто звуки, которые эти люди производят своим дыханием, невесомый пар, который они выпускают в воздух кухни, чтобы обмануть и сбить с толку. Она говорит:

– Вы ехали так долго, чтобы сообщить то, что мы и без вас знали?

Мадам Манек берет ее за руку.

Этьен произносит тихо:

– Мы не знали про Брайтенау.

– Вы сообщили музею, что он сумел передать вам из тюрьмы два письма, – говорит первый полицейский.

– Можно на них взглянуть? – спрашивает второй.

Этьен уходит наверх, радуясь, что кто-то занялся поисками его племянника. Мари-Лора тоже должна бы радоваться, но на нее почему-то накатывают подозрения. Она вспоминает, как отец сказал в Париже, в ночь немецкого вторжения, когда они ждали поезда: «Каждый за себя».

Первый полицейский выковыривает из зубов кусочек яблока. Они смотрят на нее? От их близости ее мутит. Возвращается Этьен с письмами, слышно, как листки переходят из рук в руки.

– Он что-нибудь говорил перед отъездом?

– О каком-нибудь конкретном деле или поручении, про которое нам следует знать?

У них прекрасный парижский выговор, но поди угадай, кому они служат. Нельзя доверять никому, кроме тех, в чьих руках и ногах течет та же кровь, что в ваших. У Мари-Лоры такое чувство, будто они все пятеро в мутном аквариуме, полном рыб, безостановочно поводящих плавниками.

Она говорит:

– Мой отец не вор.

Мадам Манек стискивает ей руку.

– Он думал о своей работе, о дочери. О Франции, конечно, – говорит Этьен. – Как всякий человек.

– Мадемуазель, – первый полицейский обращается прямо к Мари-Лоре, – упоминал ли он что-нибудь конкретное?

– Нет.

– У него в музее было много ключей.

– Он сдал их перед отъездом.

– Можно нам посмотреть то, что он привез с собой?

– Например, его чемоданы, – подхватывает второй.

– У него был один рюкзак, с которым он и уехал, когда директор попросил его вернуться, – говорит Мари-Лора.

– Можно нам все равно посмотреть?

Мари-Лора чувствует, как напряжение в кухне нарастает. Что они рассчитывают найти? Она думает про радиооборудование наверху: микрофон, передатчик, все эти шкалы, тумблеры и провода.

– Можете осмотреть что хотите, – говорит Этьен.

Полицейские заходят во все комнаты. Третий этаж, четвертый, пятый. На шестом открывают огромный платяной шкаф в дедушкиной спальне, затем пересекают лестничную площадку и стоят над макетом Сен-Мало в комнате Мари-Лоры, что-то говорят друг другу шепотом и спускаются в кухню.

Они задают только один вопрос: о трех флагах «Свободной Франции» в кладовке второго этажа. Зачем Этьен их держит?

– Вы подвергаете себя опасности, храня дома такие вещи, – говорит полицейский.

– Власти могут счесть вас террористом, – добавляет второй. – Людей арестовывали за меньшее.

Угроза это или дружеский совет – понять трудно. Кого он имел в виду, говоря, что арестовывали за меньшее? Папу?

Полицейские заканчивают обыск, очень вежливо прощаются и уходят.

Мадам Манек закуривает.

У Мари-Лоры в тарелке все остыло.

Этьен возится с каминной решеткой. Один за другим отправляет флаги в огонь:

– Хватит. Хватит. – Второй раз он произносит это слово громче. – Только не здесь.

Голос мадам Манек:

– Они ничего не нашли. Тут ничего и не было.

Кухню заполняет едкий запах горящей ткани.

Дядюшка говорит:

– Со своей жизнью, мадам, можете делать что угодно. Вы всегда помогали мне, и я постараюсь помочь вам. Однако я запрещаю вам заниматься этим в моем доме. И запрещаю вовлекать в ваши дела мою племянницу.

Лягушка сварится

Всю следующую неделю мадам Манек очень мила и любезна. Почти каждое утро водит Мари-Лору к морю, берет ее с собою на рынок. Однако она здоровается с Этьеном и Мари-Лорой рассеянно-вежливо, как с чужими. Иногда пропадает на полдня.

Дни Мари-Лоры стали более долгими, одинокими. Как-то вечером она сидит за кухонным столом, а дедушка читает вслух:

«Яйца улиток невероятно живучи. То же относится к самим улиткам. Мы наблюдали их вмерзшими в глыбы льда, и тем не менее под действием тепла они оттаивали и возвращались к жизни».

Этьен прерывает чтение:

– Надо приготовить ужин. Похоже, мадам сегодня не придет.

Оба сидят не шевелясь. Этьен читает следующую страницу:

«Они годами хранились в контейнерах для образцов, однако, стоило их смочить, принимались ползать и выглядели вполне здоровыми… Треснутая раковина, даже если часть ее отколота, со временем восстанавливается за счет отложения вещества панциря в поврежденных местах».

– Для меня еще есть надежда! – смеется Этьен.

Мари-Лора вспоминает, что дядюшка не всегда был таким боязливым, что он прожил целую жизнь до этой войны и до прошлой тоже. Что когда-то он был молодым и любил мир, в котором живет, как любит она сейчас.

Наконец через кухонную дверь входит мадам Манек и запирает ее за собой. Этьен довольно холодно говорит: «Добрый вечер», и мадам после недолгой паузы отвечает. Где-то в городе немцы заряжают оружие или пьют коньяк, а вся история обратилась в кошмар, от которого Мари-Лоре отчаянно хочется очнуться [32].

Мадам Манек снимает чайник с крюка, наливает воду. Слышен звук, с которым нож входит во что-то вроде картошки, стук лезвия о деревянную разделочную доску.

– Прошу вас, мадам, позвольте мне, – говорит Этьен. – Вы очень устали.

Однако он не встает, и мадам продолжает резать картошку, а потом краем ножа сталкивает ее в воду. От напряжения в кухне у Мари-Лоры кружится голова, как будто она ощущает вращение планеты.

– Много потопили сегодня немецких подлодок? – тихо спрашивает Этьен. – Взорвали хоть один танк?

Мадам Манек рывком открывает дверцу холодильника. Потом Мари-Лора слышит, как мадам роется в ящике. Чиркает спичка. Запах табачного дыма. Вскоре перед Мари-Лорой появляется тарелка с недоваренными картофелинами. Она ищет на скатерти вилку, но не находит.