Человека преследует тень, стр. 11
— Милости просим, — по-старинному поклонилась ему уже немолодая женщина с повязанными густыми волосами и блеснула глазами. — Всегда гостям рады!
— Сеструха моя, Нюрка, — пояснил Ковач. — А это — Павел, старатель. Самый молодой и красивый, — тут же добавил он и захохотал, глядя на смущенного парня.
Павел неловко сунул Ковачу деньги, и тот сразу ушел. Анна проворно захлопотала у маленького стола под чистой белой скатертью, зазвенела тарелками, стаканами, вилками. Получалось у нее все ладно, красиво, так, что Павел, засмотревшись, улыбнулся.
— Кузьмич-то у нас в тайге, не придет сегодня, — певуче затоварила женщина. — А вам небось приелось все столовское? Брат у меня в столовой работает, а все норовит дома закусить...
Стол был уже накрыт, когда вернулся Ковач.
— Ай да сестра! — воскликнул он, потирая руки. — Ну прямо колдунья! Как разукрасила...
Ловко выбив пробку, он разлил водку в стаканы: себе и Павлу до краев, сестре наполовину и загнусавил, умело подражая попу:
— Да простит господь бог грехи наши! И монаси ее приемлють!
Павел быстро выпил, зажмурился, поддел вилкой плотный соленый грибок.
— Закусывайте, закусывайте чем бог послал, — угощала женщина, придвигая к Павлу тарелки.
Павел жадно ел, стараясь заглушить действие спиртного. К тому же все действительно было вкусным. А Ковач между тем без умолку говорил и говорил:
— Любил я в детстве подшутить над попом, что у нас в селе жил. Никто его не уважал за распутство и пьянство. А уж злой был — ужас. Коли поймает в саду, пропал, паря. А мы все равно яблоки у него воровали. Ну так вот. Однажды мужики меня научили. Пойди, говорят, покайся всенародно, что яблоки воровал да на чердаке стекла из рогатки бил. Да сделай так... Ну и втолковали мне, что сделать надобно. Поцеловал я отцу Паисию руку: простите, говорю, готов признаться во всех грехах всенародно.
Вывел он меня на амвон, обращается к верующим: «Слушайте отрока! Глаголет его устами истина!»
Я, как меня мужики научили, во весь голос и брякнул: «Знайте, мужики, все ваши дети рыжие — отца Паисия заслуга!» Шум поднялся, свалка. Бить меня начали. Сам я так и не понял тогда, в чем дело.
Позже меня те же мужики пить научили, красть стали заставлять. Надо же, сколько на свете хороших людей, а я попал к таким...
— И крал?
— Крал. Отца с матерью не было, бабка из дому выгнала. Потому, паря, из меня человека не вышло!
Павел удивился: как это не вышло? Заведующим столовой работает, живет ничего... Опросил нерешительно:
— А жены, детей нет?
— Умерла жена. А новой не завел. И какая со мной жить будет? Пустоцвет я, только пить да байки рассказывать умею... Непутевый...
— Так вы бы попробовали... не пить.
— Э-э, куда там! Пей, паря, пока можешь, все равно жизнь пропащая.
Ковач опять потянулся к бутылке и, обнаружив, что она пустая, грубо крикнул:
— Нюрка!
Та тихонько вошла, остановилась, опустив глаза.
— Неси еще, Нюрка! Не видишь?
И Ковач длинно выругался.
— Как же это на сестру так, — попробовал вступиться за Анну Павел. — За что?
— Сестра... какая она мне сестра?..
Больше Ковач ничего не сказал. Былая его веселость исчезла. Теперь перед Павлом сидел грубый, обозленный чем-то человек.
Оживился он только тогда, когда Анна принесла вторую бутылку...
Улучив момент, когда Анна вышла, а Ковач, захлебываясь в пьяном плаче, уронил на стол голову, Павел осторожно вышел из комнаты. Нащупал у дверей свою куртку и, пошатываясь, побрел к дому.
«Стыдно пьяному ребятам показываться», — подумал он и, крепко держась двумя руками за лестницу, с трудом забрался на чердак общежития.
Проснулся он поздно. В комнате общежития его ждал Ковач.
Поздоровавшись с Павлом, он спросил:
— Должок принес, паря?
— Какой должок?
— Забыл уже? Я бы тоже рад забыть, да не получается! Смотри...
Ковач вынул из кармана бумажку, развернул ее, и Павел увидел расписку, которую он дал тогда Свече в лесу.
— Что, удивился? То-то, брат! Не горюй — привыкнешь! Это только поначалу страшно... Свеча тебе верит, говорит, что парень ты дельный. Придешь вечером в столовую, выберешь минуту, передашь золото мне. Заходи со двора.
Павел с недоумением смотрел на этого человека. Вот тебе и весельчак! Как же ошибаются в нем люди! За внешней нарочитой веселостью заведующий столовой прячет свою звериную сущность.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Когда Лопаев проснулся, его сосед был уже на ногах. Бурильщик долго извинялся за то, что накануне «на радостях» перебрал.
— На свадьбу к брату лечу, — объяснил он, — алмазы он добывает...
Бурильщик увязался с Лопаевым завтракать. Виновато выпил бокал шампанского, а потом стал восторженно рассказывать о своих друзьях, которых накануне где-то потерял.
Не огорчаясь молчанием геолога, он проводил его до автобусной остановки, дождался автобуса, идущего на прииск, и крикнул Лопаеву:
— Если не улечу, вечером встретимся!..
Маленький автобус быстро бежал по горной дороге, подскакивал на выбоинах, громко сигналил на крутых поворотах.
Обогнув очередную сопку, он покатился круто вниз, туда, где шумела среди валунов горная речка. Впереди открылась широкая долина. Между старыми, местами заросшими травой отвалами Лопаев увидел драгу. «Вот и здесь уже работает драга, — подумал геолог, — а когда-то пески тут тачками перевозили».
Автобус перебрался через речку и стал подниматься на единственную улицу поселка.
В отделе кадров его встретили радушно. Отложив все дела, подняли старые приказы, стали делать выписки.
— Вы посмотрите, дорогой Григорий Николаевич, — говорил начальник отдела кадров, перебирая бумаги, — как мы вперед шагнули! Прииск-то не узнаете: дома новые, школа-интернат, клуб. Народный театр имеем. Чехова, голубчик, ставить будем!..
Лопаев слушал безразлично, но постепенно энтузиазм начальника отдела кадров стал увлекать и его. Да и можно ли было оставаться равнодушным ко всему, что касалось прииска, где геолог проработал столько лет?!
— Вы, голубчик, производством поинтересуйтесь. Помните, раньше твердили: истощается золото, запасов нет... Дудки! Нашли запасы! Ну и люди, конечно, сейчас другие...
В кабинет нерешительно вошли двое рабочих. Их лица показались геологу знакомыми.
— Мы не помешали?
— Нет, нет, заходите. Характеристики готовы. — И, обращаясь к Лопаеву, начальник отдела кадров объяснил:
— В институт товарищи поступают. Заочно.
— Инженер нас знает. Работали мы у вас, Григорий Николаевич, помните?
Ну да, это те парии, которые никак не хотели идти на шурфовку полигонов, а рвались на драгу.
— Помню, как же! Вы еще хотели на другой прииск уйти, когда на драгу вас не пустил...
— Верно, — обрадовались оба. — Значит, помните!..
Лопаеву вдруг захотелось поговорить с этими добродушными парнями, похлопать их по-приятельски по плечам, но он смолчал и, не дождавшись, когда освободится начальник отдела кадров, вышел в коридор. Потолкавшись без дела в тесных комнатах приисковой конторы, геолог заглянул к кассиру, перебросился парой слов со знакомым электриком, угостил папиросами вахтера, служившего в этой должности с первого дня существования прииска, и пешком двинулся к районному центру.
— А у вас новый сосед, — любезно сообщила дежурная, когда геолог вошел в вестибюль гостиницы. — Спокойный, серьезный, в Москву в командировку летит.
В номере Лопаев увидел светловолосого плотного мужчину с большим выпуклым лбом и светлыми, чистыми глазами.
Он встал со стула, вежливо поздоровался, назвал себя и предложил геологу свежие газеты. Но Лопаев, не склонный продолжать разговор, наскоро разделся и лег в постель. Сосед почитал еще немного и тоже стал укладываться. Утром он сделал зарядку и тщательно вымылся до пояса студеной водой.