Ганимед-6, стр. 61

Часть четвертая

ПЕСОК

Вокруг был желтый песок и лазурные волны моря. Ветер бросал в лицо песчинки и мелкие, колючие осколки мертвых кораллов. Метрах в двадцати, возле байка, стоял Майкл. Он был в пробковом шлеме и цветастой рубахе. Штанины свободных белых брюк трепетали на ветру. Фрэнк поднял руку. Опустил карабин стволом вниз и пошел к байку.

– Здравствуй, брат, – просто сказал он.

Они обнялись. Майкл прижал его так, что затрещали кости. Фрэнк поморщился от боли в плече.

– Полегче, – пробормотал он.

Майкл чуть отстранился, вгляделся в Фрэнка.

– Ну, старик… Не думал, что тебе пойдет военная форма. – Тут Майкл понял, что бурые пятна на камуфляже – засохшая кровь. – Что случилось? Ты ранен?

– Потом расскажу. Где Эллен с Джонни?

– Они в доме. Знаешь, береженого бог бережет.

– Дэн! Глуши двигатель! – прокричал Фрэнк.

Гул двигателя стих. Наступила тишина, лишь шуршание песчинок и далекий шепот волн. Фрэнк один направился к оазису. Майкл, знакомясь с остальными членами команды, остался у флаера.

Фрэнк шел по аллее к большому, ослепительно белому дому. Сердце его замирало, как перед чем-то очень важным в жизни. Он размеренно шагал, стараясь усмирить дыхание, нужно было выглядеть спокойным и уверенным в себе. А хотелось отбросить дурацкий карабин и стремглав броситься к дому, как мальчишка. Взбежать по белым ступеням, рвануть дверь, закричать, что есть мочи: «Эллен! Джонни! Я вернулся!» Но он ведь мужчина. Он возвращается и в прямом, и в переносном смысле с тяжелой войны. Живой, целый и невредимый. И негоже солдату бежать последние метры, захлебываться слезами и орать во весь голос, что он вернулся. И потом, так или иначе, Фрэнк чувствовал себя капитаном. Капитаном их семейного корабля. А уж капитан точно не должен суетиться и размахивать руками. В этот момент большая двустворчатая дверь открылась и на ступени выбежала Эллен.

– Фрэнк! – вскрикнула она и, раскинув руки, побежала навстречу.

Ее загар подчеркивало простое белое платье. Волосы растрепались на ветру и искрились на солнце всеми оттенками золота. «Боже! Какая же она у меня красавица!» Вылетевший вслед за Эллен Джонни быстро обогнал мать и с разгону запрыгнул на Фрэнка. Обхватил отца ручонками, вкарабкался, словно обезьянка. Фрэнк отбросил оружие и закружил сынишку, зарылся лицом в его пушистые волосы. Подбежала Эллен, Фрэнк опустил на землю сына, обнял жену, впился долгим, жарким поцелуем в родные губы, в голове мелькнула старая ржавая бочка на «Фри Сквер» и то, как он жалел, что не сделал этого там, на Ганимеде. Так они и стояли втроем. Фрэнк и Эллен крепко сжимали друг друга в объятьях, а снизу отца и мать обвил ручонками маленький Джонни. Никто не сказал ни слова. Просто стояли, чуть покачиваясь, наслаждаясь чувством близости.

Вывел их из этого состояния громкий, недовольный выкрик «мяу!».

Джонс растерянно поджимал лапы на горячих плитах дорожки и подозрительно жмурился на двух чужаков, посмевших вцепиться в его хозяина.

– Познакомься, Джонни. Это настоящий космический кот. Его зовут Джонс, и он налетал на космическом грузовике миллионы километров.

– Привет, Джонс, – малыш протянул руку. Кот осторожно обнюхал пальцы. Потом поднял хвост трубой и потерся о ноги Джонни.

– Кажется, он его признал, – сказал Фрэнк.

– О боже, милый, ты ранен! – Эллен разглядела кровь на камуфляже. – Пойдем, я сделаю тебе перевязку.

Фрэнк наклонился и поднял карабин. Джонни тут же полез к оружию.

– Это не игрушка, сынок. Как-нибудь я научу тебя стрелять из этой штуки. Чуть позже… Хорошо?

Неподалеку раздались голоса остальной компании. Майкл проводил краткую экскурсию:

– Вот здесь у нас бассейн. На берегу опреснительная установка, так что проблем с водой нет.

– Мы видели, – ответил Дэн, – сверху.

Вся компания вошла в дом. Большой холл огласился оживленными разговорами.

– Мария! У нас гости. Четверо взрослых мужчин и кот! – крикнула Эллен.

– Хорошо, мадам. Ужин будет готов через час.

– Ваши комнаты наверху, джентльмены, – сказал Майкл. – Ахмед, отведи гостей в их комнаты! И вот еще что. Похоже, ваш камуфляж придется выкинуть. Все равно для пустыни он не годится. Другой одежды, я так понимаю, у вас нет?

Скотч развел руками.

– Ахмед, запиши размеры каждого из гостей и сгоняй в город, купи что-нибудь.

– Хорошо, мистер Майкл.

Эллен взяла за рукав Фрэнка, собравшегося за остальными на второй этаж.

– Пойдем, дорогой. Для нас Майкл приготовил отдельный коттедж. Мы с Джонни живем там.

Эллен осмотрела рану, похвалила квалификацию Скотча и, сказав, что рана неопасна, заклеила ее непромокаемым пластырем. Плечо немного побаливало, но в целом терпимо. Через несколько минут Фрэнк плескался в душе. Его душа пела, и он пел вместе с ней, отчаянно «пускал петуха», смеялся этой своей неумелости в итальянских ариях и с удовольствием подставлял кожу под упругие струи воды. Он вышел из душа, обмотав бедра полотенцем.

– Папа! Ты такой!.. – удивленно закричал Джонни. Фрэнк поглядел в зеркало. В нем отражался поджарый, мускулистый мужик с пластырем на плече. В глазах поблескивала сталь, резко обозначившиеся скулы скорее подошли бы какому-нибудь морскому волку, но не скромному харвестмастеру.

На крик Джонни вошла Эллен. Она удивленно оглядела мужа и подошла ближе.

Пробежалась пальчиками по вдруг обозначившимся мышцам пресса, потрогала железный бицепс.

– А вы в прекрасной форме, сэр!

«Еще бы! – подумал Фрэнк и ухмыльнулся. – Месяц тренажеров на «Икаре-12». Потом трехнедельный тренинг Морозова».

– Надеюсь, сегодня вечером вы свободны? – Эллен легонько прикусила мужу мочку уха.

Удивление родных можно было понять. Последние три года на Ганимеде Фрэнк все реже хотел видеть себя в зеркале. Тесная кабина харвестера – не лучшее место для физических нагрузок, а после работы он уставал так, что о спорте не было и речи. Брюшко с каждым месяцем все больше выпирало из-под комбинезона. В руках уже не было той силы. Только попав на «Фри-Сквер», Фрэнк вдруг вспомнил, как это – отжиматься, приседать, поднимать тяжести. В углу «Фри-Сквер» кто-то оборудовал из старых труб турник. Примерно через неделю Фрэнк обнаружил его. И потом каждое утро старался хоть пару раз подтянуться. Все равно делать было нечего.