Твои ровесники, стр. 28
Когда незнакомца увели, все гладили Кай Су по голове, хлопали по плечу, жали руку.
Кай Су отвечал крепким рукопожатием, и все имели возможность убедиться, что он неплохо держал в руках лопату и соху, и выразили уверенность, что винтовку он будет держать не хуже. Это переводчик передал ему дословно и от себя добавил, что он, Кай Су, славный парень.
13. «ЛЮБИ СВОЮ РОДИНУ!»
В семь часов утра Кай Су в одних носках ходил на цыпочках по комнате.
Сапог он не надевал. Они скрипели великолепно, неподражаемо, упоительно, но чуть-чуть звучнее, чем следовало для раннего часа. Кай Су берёг сон лейтенанта Николаева.
Сегодня корейский народ торжественно провожает воинов Советской Армии, которые освободили и теперь покидают Северную Корею.
Жители севера в знак благодарности своим освободителям устроили большой праздник — праздник любви и уважения корейского народа к Советскому Союзу, — и он, Кай Су, получил билет на трибуну.
Он знает, за что ему дали такой почётный билет. Это за то, что он распознал врага. Он хорошо помнит всех врагов своего народа.
Лейтенант Николаев может спокойно ехать домой. Кай Су теперь сам прогонит врагов своей родины.
Недаром он клялся вместе с Пек Чаном быть таким же верным сыном корейского народа, как Ким Ир Сен.
Кай Су достаёт из кармана курточки пригласительный билет и целует напечатанное золотом изображение Сталина.
Когда Николаев поедет в Россию, он попросит его сказать Сталину, как счастлив Кай Су.
Кай Су надевает сапоги и выходит на улицу. Ему трудно сидеть на месте.
Он ходит около дома, слушает пение птиц, смотрит, как розовеют легкие облака, как над священной горой Марамбо вспыхнула золотая пятиконечная звезда.
Кай Су и Николаев идут по Быстрой Реке и сворачивают на площадь, где стоит трибуна. Она затянута кумачом. Трепещущие флаги и золотые шнуры делают её похожей на корабль.
На площади пустынно — ещё рано.
Демонстрация начнётся не скоро. Николаев подводит Кай Су к высоким ступеням и показывает ему место, где он будет сидеть. Потом они идут к ворогам большого дома.
Кай Су знает, что это Народный Комитет.
Во дворе маленький садик. В тени под деревьями много людей. Кай Су узнаёт знакомых. Вот, в белом костюме и в белом картузе, доктор Тихий Гром. Вот начальник, которому Кай Су рассказывал правду о человеке в золотых очках.
Кай Су подходит к ним и протягивает руку. Знакомым он просто говорит:
— Здравствуй!
Незнакомым громко и отчётливо называет себя:
— Ли Кай Су…
Народу много. Он обходит всех не спеша и солидно пожимает руки. Ему улыбаются.
Он про себя называет этот двор «Садом Улыбок».
Кай Су обошёл всех, кроме корейца в белом кителе и белой полотняной шляпе — он тихо разговаривает с нарядной пожилой женщиной. Кай Су знает, что нельзя подходить к взрослым, когда они заняты, и терпеливо ждёт.
Наконец-то! Кореец в белом кителе и полотняной шляпе стоит один.
Кай Су бежит к нему с вытянутой рукой и представляется:
— Ли Кай Су.
Кореец жмёт ему руку и говорит:
— Ким Ир Сен.
У Кай Су останавливается дыхание. Он отступает на несколько шагов и долго смотрит в ясные молодые глаза Ким Ир Сена… Да, конечно, это он! Улыбается точно так же, как на том портрете, который Кай Су помогал украшать цветами…
Кай Су подбегает к нему и говорит о бабушке, о Прохладной Долине, о Тек Сане, об Олене и о Весёлом Огоньке…
Ким Ир Сен слушает его так, как слушают песню — с закрытыми глазами.
— Он остался на том берегу… Но ведь он придёт? Партизаны вырвут ядовитую траву? Правда? Мы не знали, что река… Там отец мой и бабушка… Увижу ли я их?
Ким Ир Сен открывает глаза:
— Нет такого меча, которым можно было бы разрубить пополам озеро.
Кай Су смеётся:
— Даже капли воды не разрубишь.
Ким Ир Сен смотрит на часы. Кай Су понимает это движение и холодеет: осталось самое главное.
Он идёт рядом с Ким Ир Сеном и спрашивает:
— Что делать, Ким Ир Сен, чтобы быть похожим на тебя?
Ким Ир Сен нагибается к Кай Су и говорит:
— Люби свою родину!
Кай Су глядит вслед Ким Ир Сену. Потом он бежит за ворота. Там уже играют на серебряных трубах.
С того места, где сидят доктор и Кай Су, хорошо видно всё, что происходит на площади.
Прямо перед глазами — два огромных портрета, с дом величиной: Ленина и Сталина. Влево от портретов — оркестр. На той стороне площади, во всю ширину её, сомкнутым строем стоят советские солдаты.
Кай Су ищет среди них офицера Николаева. Это невозможно: знамёна, ордена, серебряные трубы так сверкают, что глазам делается больно, как если бы долго смотреть на отражение солнца в реке.
Кай Су поворачивает голову вправо. Там — трибуна. На ней стоит Ким Ир Сен. Он оперся на барьер локтями. Красиво! Перед Кай Су нет барьера. А жаль! Перед ним чья-то широкая спина. Кай Су ещё раз смотрит, как стоит Ким Ир Сен, облокачивается на плечи сидящего впереди человека и мнёт ему шляпу.
Теперь он стоит так же, как Ким Ир Сен.
— Сядь! Экий шельмец… — Доктор делает страшные глаза и колет жёстким пальцем живот Кай Су.
Но легко сказать «сядь», когда грянул оркестр и на площадь вышли школьники! Вот они подходят к трибуне…
Все девочки в одинаковых платьях. Они несут большие букеты.
А вот девочки, которым Кай Су помог украсить школу. Неужели они не видят его?
Девочки подходят к трибуне и бросают цветы Ким Ир Сену. Ким Ир Сен громко кричит:
— Да здравствуют школьники свободной Кореи!
И вся площадь одним дыханием трижды восклицает:
— Мансе!
Но громче всех кричит Кай Су.
Идут юноши с длинными трубами. За ними — поле с живыми цветами. Это девушки. Они танцуют. Многоцветные волны заливают площадь…
Вдруг площадь взрывается:
— Мансе! Мансе! Мансе!
Автомобиль. Высоко на скале стоит женщина с мечом. Под скалой — японец. Он дрожит, пытается спрыгнуть с автомобиля.
Кай Су приплясывает и хохочет.
Тихий Гром косится на Кай Су и урчит медведем:
— Поберегите горло, молодой человек!
Но Кай Су ничего не замечает…
Идут партизаны, участники боёв с японцами. Рваное, закопчённое знамя развевается гордо. Кай Су узнаёт старика в белом халате, который на базаре замахивался дубиной на Змея в золотых очках. Сейчас у старика в руках старинное ружьё. На конце дула — красный флажок.
Кай Су простирает к партизанам руку точно так же, как это делает Ким Ир Сен, и кричит звонко и раскатисто:
— Мансе!
И вдруг партизаны дружно ему отвечают:
— Мансе!
Идут рабочие… Идут крестьяне… Бурным потоком протекает перед затуманенным взором Кай Су его ликующая родина.
Течение утихает.
Вот пошли строители гидростанции; они несут огромный макет плотины. Качают знатных людей. Высоко над толпой взлетают молодые корейские инженеры, кореянки-ударницы…
Перед трибуной, стоя на плечах идущих, девушка бросает в руки Ким Ир Сена букет. Ким Ир Сен ловит цветы.
В воздухе плавно кружатся розовые лепестки.
Кай Су подхватывает каждую песню, и ему кажется, что голос его мчится через крыши города, через священную гору Марамбо, над реками и полями, сёлами и дорогами.
Он уверен, что песня его вместе с северным ветром долетит до сердца его друга Пек Чана…
Протекает час за часом.
Тысяча за тысячей идут радостные люди свободной Кореи…
Кай Су устал. В ушах его шумит, ревёт водопад… Медь оркестра… Вихри песен… Тысячеголосое «мансе»…
Но ему хорошо. Он продвигается к Тихому Грому и крепко прижимается к его колючей щеке.
— А? Да, да, — бормочет доктор, проводит ладонью по жёстким волосам Кай Су и осторожно, как бы вынимая соринку, касается двумя прокуренными пальцами своего заблестевшего глаза.
Оркестр заиграл старинную корейскую песню о том, как горы Чонпяксан раскинулись длинной цепью… О том, как через перевалы тянется кровавый след…