Молодые граждане (Рассказы), стр. 2

— Ты, мальчуган, не боишься вот так, один, по ночам ездить? — услышала Леля голос папы и поняла, что к нему вернулось хорошее настроение.

— А чего бояться! — спросил, в свою очередь, Петя.

— Мало ли чего! Волки, там… баба-яга, — полушутливо, полусерьезно сказал папа.

— Волков у нас всех перебили… А бабой-ягой маленьких пугают… Вот у нас…

Но дальше Леля не слышала. Она заснула, и ей приснилась улица города, где она все время жила с папой, комнатка с розовыми обоями, школа, наполненная девочками, которые называли контрольную работу «девичьим переполохом»…

Она проснулась оттого, что отсидела ногу. В темноте ничего не было видно. Только на горизонте мерцали крошечные электрические огоньки да в черном небе светлели длинные, похожие на перья облака.

Петя разговаривал с папой.

— Вот, бывает, Тынковскую ляду проезжать боязно… — говорил Петя.

— А что там? — спросил папа.

— Там воды много. Сверху снег, а под ним такая вода течет… Прошлый год Володька в эту пору ехал — провалился вместе с санями.

— Мы эту ляду тоже проезжать будем?

— А как же!

— И ноги можно промочить?

— По шейку искупаться можно — не только ноги промочить.

Наступило молчание, и Леля снова услышала, как где-то далеко-далеко идет поезд.

— А почему это, молодой человек, мы едем не по дороге? — вдруг спросил папа, и по его голосу Леля поняла, что он снова начал сердиться.

— Вы же сами велели срочно. Вот и едем напрямки…

— И в санях, а не в телеге… Всё не как у людей!

— В санях лучше. Вот она — Тынковская ляда… Буран, тормозни! — сказал Петя коню.

Леля приподнялась и посмотрела вперед. Осторожно приседая на круп, конь спускался по крутому заиндевевшему откосу оврага. Сани заносило то в одну сторону, то в другую, но Петя стоял у передка, широко расставив ноги, как припаянный.

Наконец уклон стал положе, и Леля увидела ровную снежную полосу метров двадцати шириной, расстилавшуюся по дну оврага. Конь дошел до края этой полосы, остановился и обнюхал снег. Петя хлестнул его. Конь отмахнулся хвостом, но не тронулся с места.

Слышно было, как под снегом журчала вода.

— Ну? — спросил папа.

Петя выпрыгнул из саней, потыкал снег кнутовищем. Потом потянул Бурана под уздцы. Конь упирался.

— Нет, здесь нельзя переезжать, — подумав, проговорил Петя. — Здесь глубоко. Он знает.

Петя снова встал в санях и тронул вожжи, направляя коня вдоль кромки снежной полосы. Так ехали довольно долго.

— Если бы днем, тогда сразу бы переезд нашли, — сказал Петя. — Днем видать, где снег белый, а где — серый.

— А на дорогу где выехать можно?

— Чтобы на дорогу выехать, надо обратно в МТС ворочаться… Да вы не бойтесь! Вот здесь переедем.

Петя направил Бурана поперек полосы и замахал кнутом. Но умный конь, нервно переступая ногами, пятился и фыркал.

— Давай, мальчик, лучше перейдем пешком, а лошадь поманим с той стороны, — предложил папа.

— Нет уж! Пешком скорее провалимся.

Петя хлестнул Бурана и свистнул. Конь испуганно рванул сани и ступил на снег.

Поначалу все шло хорошо. Буран спокойно прошел по дну оврага четверть пути, половину, три четверти… Снег был плотный, и по его поверхности мягко поскрипывали полозья.

Дальше все произошло так быстро, что Леля не успела даже испугаться. Раздался такой шум, как будто что-то закипело, и Буран провалился по брюхо. «Становитесь на ноги!» — закричал Петя. Потом Леля оказалась подмышкой у папы, а сани, кренясь в снежной жиже, как лодка, подплывали к берегу. А через несколько секунд мокрый, курчавый конь, сгорбившись, тащил сани вверх по откосу.

— Кажется, выплыли? — спросил папа.

— Выплыли. Вот видите, почему сани лучше телеги! И не замочились вовсе, — заметил Петя.

— Да, не замочились. Ну, теперь всё?

— Теперь всё. Если Даниловскую ляду переедем, считай — дома.

— Если бы не письмо, ни за что не поехал бы с этим мальчишкой! — пробормотал папа.

Даниловскую ляду проехали благополучно, и вскоре Леля увидела по обе стороны дороги темные очертания строений. Это и была одна из деревень колхоза «Лесные поляны».

Как приятно после долгого, утомительного пути увидеть наконец освещенные окна дома, в котором ты будешь жить, спать, учить уроки! Дом этот еще неизвестен тебе, в темноте не видно даже, каково он цвета, но окна его приветливо освещены, в палисаднике чернеют деревья, и за воротами заливается собачонка, которая завтра полюбит тебя, будет вилять хвостом и ласкаться…

Леля выбралась из саней, потянулась и, нащупывая ногами ступени, поднялась на крыльцо.

— Пожалуйста, гости дорогие! — певучим голосом сказал кто-то, стоящий в сенях.

Леля с любопытством пошла в темноту, наткнулась на бочку, но чья-то добрая рука обняла ее, легонько направила на верный путь и открыла квадратную дверь. Леля ступила в чистую горницу, в которой пахло только что вымытыми полами и теплым хлебом, сощурилась от яркого света; а добрые руки проворно развязывали на ее спине узел пухового платка.

Леля обернулась.

Перед ней стояла девушка с широким лицом, заспанная и улыбающаяся.

— Левее держитесь, Александр Александрович! — говорила она певучим голосом, прислушиваясь к шуму в сенях. — С утра вас ждем — не дождемся. В такое время к нам на машине не проехать…

— Заведующая агролабораторией? — спросил папа, появляясь на пороге. — Мне рассказывали про вас.

— Чего уж про меня рассказывать! — просто сказала девушка. — Замерзли, небось… Сейчас чайком погреетесь.

— Прежде чем греться чайком, дорогая Евдокия… забыл, как по батюшке.

— Да просто Дуся, чего там!..

— Прежде чем греться чайком, дорогая Дуся, я прошу вас помочь мне найти Харитонова.

— Харитонова? — переспросила Дуся. — У нас много Харитоновых. Вам какого?

Александр Александрович достал письмо и посмотрел адрес.

— Я не знаю, какого. Здесь написано: «П. В. Харитонову». Это письмо академика Лысенко! — добавил он торжественно.

— А ну-ка, дайте поглядеть. Верно, от Лысенко! Петька, тебе письмо от Лысенко.

Александр Александрович как вынул одну руку из рукава пальто, так и замер на месте. А Петя, только что принесший чемодан, взял пакет, осмотрел его со всех сторон и зубами оторвал от конверта краешек. Любопытная Леля подошла к нему. В конверте оказались маленький блокнотный листок, портрет Мичурина и что-то, завернутое в компрессную бумагу.

— Прислал все-таки! — сказал Петя и стал разворачивать пакетик.

— Да ты сперва хоть письмо прочитай! — укоризненно проговорила Дуся. — Давай-ка, я тебе прочитаю.

Она взяла блокнотный листок и, подойдя к лампе, стала читать своим певучим голосом:

— «Уважаемый Петр Владимирович, извините за опоздание. Вчера вернулся из командировки (ездил смотреть дубки) и увидел вашу открытку. Вы правильно считаете, что надо смелее браться за внедрение новых сортов и ничего не бояться. Но, простите меня, Петр Владимирович, килограмма нового сорта пшеницы прислать никак не могу. Пока что эти зерна мы считаем не на вес, а штуками. Шлю двадцать зернышек с тем условием, чтобы вы точно сообщили мне, какой получите урожай. Вторую вашу просьбу выполнить совсем не смог. Сняться некогда. Посылаю другой портрет — думаю, что будете довольны».

— Он, наверно, думает, что ты агроном или еще какой-нибудь начальник, — сказала Леля.

— «Между прочим, дорогой Петр Владимирович, — продолжала читать Дуся, — слово «портрет» нужно писать через «о». И я даже удивился, увидев эту ошибку в вашем толковом письме. Всего же в нем четыре ошибки, считая запятые, и если бы я показал его вашей учительнице русского языка, — она поставила бы вам двойку…»

Петя поспешно взял из рук Дуси письмо, спрятал его в карман вместе с портретом и пакетиком и спросил Александра Александровича:

— Распрягать можно?

Николай Иванович Дубов

Держись, Константин! (из повести «Огни на реке»)