Спасти дракона, стр. 11
Ступенька за ступенькой Танька спустилась в подвал. Вовкулака и Богдан, вооруженные ножами, стояли спина к спине. Ободранная, как из мешка с котами, Вика забилась в уголок и самозабвенно ревела. Из центра погреба торчали ноги – на одной осталась Маринкина босоножка на тонкой шпильке. Все остальное тело по пояс уходило в плотно утоптанный земляной пол погреба. Ноги отчаянно дергались. На стене, широко раскинув руки, висела вплавленная в штукатурку Катерина.
– Подполянники, – глядя на дрыгающиеся Маринкины ноги, кивнула Танька. – И постень! – перевела она взгляд на «вмонтированную» в стенку Катерину.
– Лику забрали! – поднимая на Таньку зареванные глаза, выкрикнула Вика. – Уволокли сквозь пол!
– Как… забрали? – Танька обессилено опустилась на бочку с капустой. Разлитый всюду рассол моментально промочил джинсы. – Вы что, с мелкой нежитью справиться не могли?
– Ну и какого фига этим подпольщикам понадобилась Лика? – опуская нож, хрипло спросил Богдан.
– Подполянникам, – машинально поправила Танька.
Только приходили они вовсе не за Ликой. Танька поглядела на украшающие пальцы ро?бленных колечки со слабенькими, но ясными изумрудными огоньками.
Ирка
Глава 6. Люди добрые и не очень
Ирка ехала в маршрутке. Маршрутка была из самых паршивых, что держатся на одной краске, а дверь, когда открывается, так и кажется, что вывалится. Старая маршрутка на старой дороге – это вообще отдельная песня мазута и ржавчины. Маршрутка подскакивала на каждой выбоине, а дорога тут вся если не из выбоин, то из горбиков. Ирку немилосердно трясло, и что-то металлическое звучно брякало. Сиденье кошмарное даже для старых маршруток: твердое, как говаривала бабка, «кашлатое» – все в шерстяных катышках и потертостях, и воняет от него застарелым потом, кожей, еще чем-то непонятным. Неудивительно, что водитель с открытым люком ездит. Хотя против запахов не помогает, только холодно! Ирка попыталась обхватить себя за плечи, но руки почему-то не слушались. Отморозила? Когда холодно, да еще сидишь – неудивительно. Только почему так холодно, ведь вроде… май?
С неимоверным трудом Ирка открыла глаза. Ну не до такой же степени наши маршрутки набиваются, чтоб как летучая мышь на поручнях висеть! Ирка висела вниз головой! По лицу и стянутым жесткой ременной петлей рукам хлестали метелки диких колосков, волосы цеплялись за их толстые, как вязальные спицы, растопыренные «усики». Острая кромка широких, с ладонь, травинок то и дело полосовала пальцы, секла по щекам – тонкое ледяное прикосновение, словно замерзшим ножом провели, и из разреза начинала капать кровь. Перед глазами была пестрая вонючая попона поверх черно-зеленого чешуйчатого бока и шагающие задние лапы – размером с конские ноги, только вместо копыт у неведомого существа были когти, как у динозавров. Рядом топотали еще такие же лапы – уже все четыре, под когтями оставались внушительные вмятины, впрочем, трава тут же поднималась, маскируя следы. Ирка вяло подивилась тому, что еще способна замечать такие вещи, и попыталась поднять голову. Ее отчаянно затошнило, тело прошила острая, невыносимая боль.
– Гля, очухалась, погань мертволесская!
Ее жестко и больно схватили за волосы. Высоко над ней, словно танцуя брейк-данс, качалось и вертелось небо. Между Иркой и небом, дергаясь, как в телевизоре при помехах, возникло лицо молодого парня.
– Ты б поберегся, Панас, хто их там знает, в том Лесу… – второй голос донесся откуда-то сбоку и сверху.
– То они когда кучей нападают – смелые! – кривя губы, процедил парень. – У-у, тварюка! – и перед Иркой возник летящий ей в лицо кулак.
Она инстинктивно рванулась навстречу… и мазнула клыками по костяшкам чужих пальцев. Раздался вопль, вкус крови наполнил рот, Ирку тут же вывернуло. Дальше была резкая боль и снова темнота.
Новое пробуждение оказалось еще омерзительней. Ирку швыряло и трясло, немилосердно подбрасывая при каждом толчке. Трава кончилась, чешуйчатый скакун шел галопом, вздымая когтистыми лапами густую темно-коричневую пыль. Пыль облепила Ирке лицо, забила легкие. Она задергалась в жесточайшем кашле – и тут же дикая, нестерпимая боль принялась драть тело на части. Будто в Ирку всадили тысячу мечей, да так и оставили, и теперь острые лезвия кромсали ее изнутри и снаружи.
– Орешь, тварь? – прокричали у нее над головой, и сквозь пыльную муть возник всадник, тоже скачущий… не на лошади. Стянутая ремнем тканая попона покрывала чешуйчатые бока четвероногого когтистого скакуна с длинной вытянутой шеей и головой змеи, увенчанной витым рогом во лбу.
– Наши, мабуть, в ваших лапах тож орали, хиба им помогло? – рявкнул всадник. – Ось и тебе не доможет! Гайда, хлопцы! – И утыканной мелкими шипами дубинкой хлопнул своего скакуна по бронированному заду. – Прокатим мертволесскую тварюку напоследок!
– Гайда! – злорадно проорали над головой, скакун, к которому, как мешок, была приторочена Ирка, испустил громогласный то ли стрекот, то ли шипение… Ирку швырнули наземь. Пыльная дорога ринулась ей навстречу. Ирка хотела кричать, но не могла – удар о дорогу вышиб из нее дух. Проселок, твердый, как гранитная плита, молотил по всему телу, точно кто-то огромный бил ее здоровенным бревном. Ее снова подбросило в воздух – кожу на ребрах стесало о торчащий на дороге камень. Перевернуло на бок, на спину, снова на бок… Она увидела над собой задранный чешуйчатый хвост и вертящееся каруселью небо! Сознание драной тряпочкой трепыхалось на самом краешке удушья и боли.
– Гей-гей-гей! – всадники разразились торжествующими воплями, сверху упала тень, Ирку проволокло в широко распахнутые деревянные ворота. Утопая в кровавом тумане, мимо мелькали наваленные грудами бревна, какие-то чаны. Запах свежеоструганного дерева и мокрой глины ударил в нос почти с той же силой, что и мощенная деревянными плашками дорога от ворот. Вокруг звенело, грохотало, стучало, пронзительно орали голоса, потом ор стал совершенно нестерпимым, а звон и грохот прекратились… Скакуны встали.
Высокие сапоги из такой же, как у скакунов, чешуйчатой шкуры ступили на землю рядом с ее головой, и шипастая дубинка угрожающе возникла у самого ее лица:
– Ще раз зубами на мэнэ клацнешь, тварюко, повидшибаю!
Рука снова вцепилась ей в волосы, новая боль не могла сравниться с предыдущей, но слезы из глаз все равно брызнули – Ирку вздернули на ноги, ухватили за связывающую запястье веревку и поволокли прямо в колышущееся перед ней марево лиц, раскрытых в крике ртов, сверкающих то яростью, то любопытством глаз, стиснутых кулаков…
– Дывыться-дывыться, що хлопцы з разъезду приволокли! Гей, Панасе, що то за страховысько? Де таку зверину споймав?
– То не зверина! – Панас резко дернул веревку, подтягивая Ирку к себе. Она врезалась ему в грудь, лицо парня скривилось омерзением – так перекашивает, когда обнаруживаешь у себя в тарелке полуразложивщуюся крысу. Удар отшвырнул Ирку, она упала на колени. Парень неосознанно принялся отряхиваться от Иркиного прикосновения. – То з Мертвого лесу тварь! До деревни летела, в ночи б детишек наших жрала, якщо б мы не перехватили!
На миг повисла тишина. Ирка потрясла головой, пытаясь сбросить звенящее болью оцепенение. В голове вялой мухой билась мысль – если она сейчас ничего не сделает… будет плохо.
– Я не… из Леса… – выперхивая забившую горло пыль, попыталась выдавить она.
Толпа дико заорала, Иркино хрипение потонуло в воплях:
– Бачь, разлеглася! Зараз мы тэбэ навеки уложим! А ну вставай, погань, чи мэни об тэбэ руки марать?
Древко копья чувствительно ткнуло в бок:
– Пошла, поки острием не ткнул!
Ирка заскребла ногами по земле – кроссовки то ли развалились, то ли их содрали… Надо встать. Надо встать и что-то делать. Она ведьма. Она оборотень. Она сейчас перекинется и улетит, она… Удар древка в спину швырнул ее вперед, ее крепко ухватили с двух сторон под мышки, приподняли так, что ноги беспомощно перебирали над землей, и поволокли. Она затрепыхалась, пытаясь вырваться из хватки своих сторожей и из собственного человеческого облика… Клыки, крылья, когти… С оттяжкой полоснуть Панаса по физиономии, достать когтями второго сторожа – и круто вверх!