В долине Маленьких Зайчиков, стр. 2

– Вести плохие, – уклончиво ответил Мивит, пожилой человек с провалившимся носом. Он вопросительно посмотрел на Локэ.

Мудрый Локэ вынул трубку изо рта и, помедлив, сказал:

– Что тут вилять, как заяц на равнине? Петля сжимается вокруг нашего горла, Коравье. На пастбищах, где мы в прошлом году летовали, появились белые люди. Они роются в земле, как псы в помойке, и что-то выискивают. Начали строить большой поселок из каменных домов. Дорогу ведут с моря в тундру. Несколько раз рвали землю – камни до небес долетали… Они уже близко от нашего стойбища. А уходить нам больше некуда. Разве только в Якутскую землю. Но и там кругом ползают железные чудовища, летают железные птицы… Гибель идет на нас… Готовьтесь к смерти…

Коравье не ожидал таких вестей. Тот мир был для него таким далеким, что молодой пастух относился к нему как к сказке, как к далекому причудливому облаку, освещенному заходящим солнцем. Он с раскрытым ртом слушал срывающийся от негодования голос мудрого Локэ. Всегда самоуверенный и спокойный, глава стойбища был неузнаваем.

– Так что же будет? – с беспокойством спросил Коравье.

– Советская власть будет! – со злостью выкрикнул Локэ.

Коравье, пораженный, уставился в рот мудрейшего. Он никогда еще не слышал от Локэ таких слов.

Ночь Локэ не спал. Зажегши светильник в чоттагине, он перебирал свое богатство, сберегаемое многие годы. На разостланную замшу ложились туго перевязанные оленьими жилами пачки бумажных денег – большие советские червонцы, давно вышедшие из обращения рубли, закрывающие ладонь, зеленые бумажки долларов, серебряные и золотые монеты неизвестного происхождения, послевоенные советские деньги. Из большого кованого сундука Локэ извлек барометр, пистолет с мешочком патронов, бинокль и деревянный граммофон с помятой трубой и тремя надтреснутыми пластинками.

Локэ перебирал вещи и вспоминал прошлое.

Локэ родился на побережье и по крови был исконным анкалином. Поселение, где жили его родители, находилось на берегу пролива, в котором смешивались воды южного и северного океанов. Место было удобное для промысла морского зверя. Белые китобои, золотоискатели и скупщики мехов были частыми гостями в прибрежных чукотских и эскимосских стойбищах.

Отец Локэ – Чери сразу почуял, что около белых можно неплохо прокормиться и даже кое-что нажить. Начал он с того, что на своей маленькой байдарке подплывал к борту приходящего корабля и предлагал морякам, изголодавшимся по женщинам, свою жену. За это Чери получал щедрые подарки: ароматный табак в жестяных коробках, чай, сахар и твердые, как гранит, белые галеты.

Чери стал владельцем первого в селении деревянного вельбота, на котором отваживался путешествовать к берегам Аляски.

Он был хитер и изворотлив. Купцы, продавшие ему вельбот, потом чесали затылки. Чери собирал пушнину по тундровым стойбищам и отвозил ее на американский материк. Однажды во время такого торгового путешествия он пропал вместе с вельботом и гребцами. Одни предполагали, что Чери утонул, разбившись о скалы мыса Дежнева, другие шептали, оглядываясь на торговца-американца, что Чери погиб не своей смертью.

Локэ пошел по стопам отца. Несмотря на большую силу и ловкость, он не стал морским охотником. Собрав собачью упряжку из отборных и злых, как волки, колымских псов, он разъезжал по оленеводческим стойбищам. Сначала выменивал тюлений и моржовый жир на пушнину, затем пошли лахтачьи [1] кожи и ремни.

Локэ называл себя лучшим другом американского торговца, и свою ярангу из плавника и моржовой кожи сменил на домик, обшитый гофрированным железом. Правда, внутри домика стоял, обыкновенный полог из оленьих шкур, иначе в нем можно было окоченеть от холода. Никто не мог похвастаться таким обилием разноцветных бумажных этикеток, развешанных в пологе, и знанием разговора белых людей. Локэ любил цветные бумажки. Они напоминали ему деньги, которых было так много у американского торговца. Локэ познал, что в мире нет ничего сильнее могущественных бумажек. Через несколько лет совместной торговли с американцем Локэ сумел открыть счет в банке в Номе.

Локэ уже подумывал купить себе настоящую шхуну, как все вдруг изменилось. Сначала были только слухи. Они упорно ползли с юга, из Анадыря. Говорили о какой-то революции в далекой России, о том, что бедняки убили Солнечного Владыку и поделили все его богатства между собой. Зашевелились и жители селения, бедняки. Стали поговаривать о том, что надо бы отобрать у хозяев вельботы и сделать их общим достоянием.

Собрался уезжать к себе в Америку друг Локэ – американский торговец. Локэ просил взять его с собой, но американ отговорился тем, что у него на вельботе мало места. Даже для жены и дочери у американа не осталось места. Торговец был женат на чукчанке, и у них росла дочь, носящая нездешнее имя – Росмунта.

Локэ проводил друга ранней весной, когда припай еще крепко держался за скалистые берега, обещав беречь его жену и дочь, хотя американ и не просил с него такой клятвы.

Вернувшись с проводов, Локэ увидел над крыльцом американской лавки красный лоскут, пламенем трепещущий на ветру.

В тот же день к Локэ в железный домик пришли новые власти селения. Он с насмешкой смотрел на бедно одетых представителей Советской власти; Вместе с ними был русский парень в остроконечной суконной шапке со звездой. Они объявили Локэ, что завтра у него отберут вельбот, пушнину, оружие и будут судить народным судом.

Локэ в знак согласия кивал головой. Он сказал, что ему вдвоем с престарелой матерью ничего не надо и он рад, что на чукотской земле наконец водворяется порядок и справедливость.

Ночью, когда в селении все спали, даже собаки и старики, Локэ вышел из яранги и потихоньку запряг самых сильных псов. Он погрузил на нарту кованый сундук, подарок американского торговца, и разбудил Тутыну, с дочерью Росмунтой. Велел им одеться потеплей. Плачущей Тутыне пригрозил, что, если она останется здесь, ее тоже убьют, как Солнечного Владыку.

Усевшись на нарты, Локэ стегнул собак и бесшумно выехал из селения.

Путь его лежал к горам, синей дымкой встающим на горизонте. С рассветом Локэ свернул с накатанной дороги и поднялся на холм. Бросив оттуда последний взгляд на родные места, он взял направление на закат.

Они ехали, не останавливаясь, два дня. Собак кормили на ходу. На третий день они подъехали к широкой реке. Снег с ее поверхности стаял, а синий лед был готов вот-вот лопнуть от талой воды. Собаки шли по льду, осторожно перебирая лапами. Зловещее потрескивание пугало их, и они настораживали уши. Реку переехали благополучно. Поднявшись на берег, путники услышали грохот. Гладкую ледяную поверхность перерезали большие трещины. Обратный путь был отрезан, и преследование больше не грозило Локэ.

Вскоре Локэ увидел оленьи рога, выступающие из-за холма. Собаки рванули, и от толчка Тутына вылетела из нарты. Локэ едва удалось сдержать собак. Тутына была мертва. Она ударилась виском о металлический наконечник остола. Пришлось похоронить ее здесь же. С горя Локэ опорожнил почти наполовину большую стеклянную бутыль с дурной веселящей водой. Оставшийся спирт он выменял на двадцать оленей и зажил своим стадом. В следующем году у него уже паслось около сотни оленей. Некоторых он купил, а большинство похитил еще неклеймеными телятами.

Локэ забирался в глубь тундры, все дальше от побережья. Он стремился в долину Маленьких Зайчиков, где кочевал Кэргитагин, владелец десятитысячного стада, Кэргитагин не признавал нововведений – ни табака, ни чая, ни дурной веселящей воды – и изгонял из стойбища всякого, кто осмеливался вслух похвалить силу огнестрельного оружия. Жителей своего стойбища он держал вдали от остального мира и редко кого принимал к себе. Локэ рассчитывал переждать смутное время у Кэргитагина и вернуться на побережье, когда все уляжется.

Немного на чукотской земле таких знаменитых людей, как Локэ, и Кэргитагин, разумеется, о нем слышал. Он разрешил гостю поставить ярангу рядом со своей, но Локэ скромно поселился на отшибе. Ценой больших мучений он бросил курить и вылил в снег остатки дурной веселящей воды, показав, что начисто отошел от обычаев испорченного мира.