Военные приключения. Выпуск 6, стр. 57

— Так точно! — воскликнул Лагус. Он уже предчувствовал недоброе, но держал себя в руках. — Подлецом быть выгодно, но неприлично.

«Понимает», — отметил про себя Субботин.

— А теперь скажите мне, как бы вы назвали человека, который совершил преступление и сделал все, чтобы к ответственности привлекли его товарища?

— Подлецом, — сдавленно произнес Лагус.

— Да, — согласился Субботин. — Это самокритично. Зачем Сережу-то было в это дело замешивать?

Лицо Лагуса перекосилось, румяные щеки побелели, кожа приобрела восковой оттенок.

— Можно бумагу? — дрожащим голосом произнес он. — Я эту, как ее там, явку с повинной, напишу…

Через три недели Субботин листал пухлое дело. Все расставлено на свои места. Подробно расписано все, начиная от того, кто где стоял во время кражи, и кончая тем, что думал. За это время осень окончательно вошла в свои права, подул промозглый ветер, зарядили противные дожди.

Работа следователя после ознакомления обвиняемого с делом и выступления с информацией перед личным составом заканчивалась. Осталось допечатать обвинительное заключение, передать на утверждение прокурору и затем — в суд.

Субботин потер виски, положил пальцы на клавиши пишущей машинки. Опять допоздна задержался, уже и транспорт не ходит. Но, когда сдаешь дело в суд, бессонная ночь — это как правило. Он собрался, и пальцы его вновь, забегали по клавишам. На листе будто по волшебству пополз текст:

Баку, 1988 год

Александр Плотников

ПРОФИ

Киноповесть

Летний день на исходе. На улицах сгущаются сумерки, загораются фонари, вспыхивает реклама. Возле кинотеатра оживленная толчея горожан. Из раскрытых окон ресторанов и кафе вырывается музыка, на тяжелых портьерах — танец теней.

Природа в вечерней дреме. Ветер лениво раскачивает ветви деревьев. На горизонте, там, где заканчивается поле тугих колосьев ржи, багровеет закат.

По изрытой гусеницами трассе танкодрома, словно пробивая путь желтым светом фар сквозь пыль и сизый дым, движутся боевые машины пехоты. Они, одна за другой, минуют колейный мост и приближаются к очередному препятствию — «минному полю».

Недалеко от металлических стоек и флажков, которые обозначают взрывные устройства, стоит младший сержант. Он приставил ко лбу руку и, озабоченно хмуря брови, следит, как лавирует между отметок головная машина. Время от времени младший сержант сплевывает забившуюся в рот полигонную пыль.

Движение по «минному полю» начинает очередная боевая машина. Она наезжает на одну из стоек, поднимает гусеницами флажок. Комья земли веером летят от БМП в сторону младшего сержанта. Он отскакивает, грозит вслед машине кулаком, затем устремляется к телефонному аппарату, пристроенному на валуне, и начинает крутить ручку.

…Участковый пункт управления. В ритме обычной учебно-боевой работы лейтенанты — командиры взводов, сержанты — инструкторы по вождению, солдат-телефонист возле коммутатора. За пультом управления командир мотострелковой роты капитан Вадим Стрельцов. Он напряженно всматривается сквозь стекло туда, где пылят и мигают слабые огни БМП его подразделения. Это тридцатилетний человек с правильными чертами лица, на котором выделяется тяжелый волевой подбородок. Короткая стрижка подчеркивает его мощную шею и покатые плечи.

Зуммерит встроенный, в пульт телефонный аппарат. Стрельцов берет трубку и говорит в микрофон:

— Я — «Первый». …У «33» наезды? Сколько?

Выслушав абонента, он переспрашивает и делает пометки в журнале.

…Вадим Стрельцов идет он ночной улице. Вокруг ни души. Офицерскую сумку он снял с плеча, намотал ее ремень на руку, и она покачивается в такт его шагам. Ступает он устало, настроение у него далеко не радужное.

Стрельцов поднимается на крыльцо обшарпанного двухэтажного дома, резко и широко распахивает дверь, и она, захлопываясь за ним, сверкает вывеской — «ГОСТИНИЦА КЭЧ МО СССР».

Вадим на пороге комнатушки, которую здесь снимает, Вспыхивает свет от настольной лампы. Белокурая женщина в домашнем халате спешно прикрывает лампу газетой. Это жена Стрельцова — Валентина. У нее нежный овал лица, по-детски припухлые губы и вздернутый носик. Поясок, который Валентина привычно затягивает на боку, выдает фигуру-мечту многих представительниц слабого пола.

Валентина улыбается, глядя на мужа. Вадим предстал перед ней в довольно смешном виде. Входя в жилище, он снял сапоги, намотал портянки на голенища, теперь, в галифе и босой, держит сапоги в руках. Полевую сумку, когда разувался, он повесил на шею. Шаг — и Вадим влетел в мокрое белье, что развешено на веревках, натянутых вдоль комнаты. Он, словно медведь, топчется на месте, освобождаясь из плена мокрых простыней, полотенец, и ворчит:

— Ну, мать, нашла ты место, где развесить.

В угол летят сапоги, сумка, снаряжение. Лицо его остается насупленным.

— Есть будешь? — ласково спрашивает Валя, а сама уже проворно достает из солдатской тумбочки тарелку, ложку, а из-под подушки на кровати небольшую кастрюльку.

Вадим не отвечает ей, засовывает руки в карманы и расхаживает между веревок, сосредоточенно о чем-то думает. Теперь видна вся обстановка их комнатушки: шкаф, стол, выкрашенная половой краской тумбочка, две кровати (на одной из них спит, разметавшись во сне, мальчишка лет шести-семи), три стула и в углу пирамида из ящиков.

— На занятиях что-то случилось?

— Там все в порядке. — Стрельцов отстраняет жену и продолжает мерить комнату шагами. — Надоело все, — говорит он раздраженно. — Жизнь вот эта на ящиках надоела. Бесквартирье и нищета! Увольняться надо. Начать, пока силы есть, все сначала. А, мать?

Валя обнимает мужа за шею и прижимается щекой к его груди. Как бы там ни было, а когда он рядом, ей хорошо, покойно и уютно.

В кабинете командира полка идет крутой разговор. Подполковник горячится.

— Вы понимаете, Вадим Николаевич, что вас ждет впереди? — говорит он Стрельцову. Отходит к столу, резко разворачивается. — Вы же ничего, ничего, кроме как управлять БМП, стрелять и учить этому солдат, не умеете!..

— Научусь, — твердо возражает капитан, — еще не поздно.

Он стоит посредине кабинета на бордовом ковре, руки держит по швам, но не чувствует неловкость в разговоре с начальником.

— Вадим, — в голосе подполковника звучит дружелюбие, — вспомни наш батальон. Где нас только судьба не испытывала! Дорогу от Термеза, Саланг, Кандагар, Баграм, Джелалабад — все прошли. Теперь живи да служи. Ты же боевой офицер, в почете здесь.

— Я решил, Сергей Петрович, — упрямо твердит Стрельцов.

— У вас нет квартиры. Где собираетесь жить? — Подполковник опять горячится, размахивает руками. — И выслуги-то у тебя всего десять лет, о пенсии и речи быть не может.

— Не надо мне ничего, — говорит Вадим. — Всю службу по частным халупам скитаюсь до по кэчевским гостиницам. Так что привычный, а хуже не будет. Еще пятнадцать лет «пахать» по двенадцать часов в сутки и гроши за это получать? Хватит! Идет сокращение армии, вот меня и увольняйте. Специальность моя не дефицитная, замена найдется. Таких, как я, дураков еще немало.

— Капитан Стрельцов! — повышает голос Сергей Петрович. — Вы офицер! Постыдитесь таких слов. — И уже спокойно и устало добавляет: — Да тебя, Вадим, и не уволят. Пришлют документы обратно.

— А вы меня но служебному несоответствию увольняйте. Ну, не дискредитацию же воинского звания мне зарабатывать, товарищ подполковник! — Теперь Стрельцов смотрит на командира дерзко, с вызовом и повышает голос: — Я все равно уйду!