Короли Альбиона, стр. 46

У нас впереди еще вся ночь. Первым нашел меня в темноте Алан, барабанщик, но он так шумел, что его вопли и стоны вскоре привлекли в наш уголок Дэвида вместе с его флейтой. Сено глубокое, мягкое, оно все еще пахнет свежестью, пахнет даже летними цветами, скошенными вместе с травой. Эти парни очень милы, они отчасти утолили мой голод, но они не заменят мне Эдди. Зато, когда они наконец затихли почти затихли, если не считать раскатистого храпа Алана и посвистывания Дэвида, — меня разыскала Эрика. Она взяла меня за руку и повела в свою хижину. Ее мальчик спокойно покачивается в свисающей с потолка колыбели, угли все так же горят в очаге посреди дома. Эрика обтерла мне все тело тряпкой, смоченной в теплой воде, напоила ключевой водой с хлебом и сыром. Она уложила меня в свою постель, убаюкала в своих объятиях. Ее губы касались ямочки у меня на шее, ее грудь прижималась ко мне, и из нее сочилось молоко, ее сильные ноги обхватили меня за талию и бедра.

После первых петухов, еще до рассвета, Эрика снарядила меня в путь, в Бэнбери, но едва я отошла на сотню ярдов от деревни, как позади раздались поспешные шаги. Я оглянулась Алан догнал меня и пошел рядом, не говоря ни слова. Поверх кожаной куртки с передником он успел накинуть плащ, свой глиняный барабан он нес за спиной.

Еще десять ярдов — и вновь шаги, из морозно сверкавшего тумана показался Дэвид, тоже в плаще. Без сомнения, флейту он прихватил с собой. Дэвид недружелюбно глянул на Алана и, по его примеру не говоря ни слова, пристроился рядом со мной с другой стороны.

Так не пойдет. Они оба готовы превратить меня в свою собственность, чего я совершенно не желаю. Я сотворила молитву Парвати, и не прошло и десяти минут, как молитва была услышана. Мы как раз поднимались в гору. Если мы перевалим через гребень, деревня полностью скроется из виду, а тогда уж никакая сила не заставит их повернуть назад. Я стала замедлять шаги, притворилась, будто совсем запыхалась, схватилась рукой за ветку дерева и остановилась отдохнуть. Слава Парвати, они уже догоняют нас. Впереди бежит маленькая девочка в шерстяном платье, с растрепанными волосами, затем ее обгоняет мальчик, и в итоге мальчик подбегает к нам первым.

— Дядя Алан! — кричит он. — Дедушка Берт порвал цепь на бороне. Если ты не вернешься, мы не сможем взборонить поле.

Девочка уже стоит перед нами.

— Дядя Дэвид, если ты не вернешься, дядя Алан не сможет раскалить щипцы, потому что в мехах у него дырка.

Я поглядела на обоих моих спутников, на Алана и Дэвида.

— Ясно. Ты деревенский кузнец, а ты чинишь ему мехи. Так давайте здесь и попрощаемся.

И я пошла дальше, мурлыкая под нос гимн богине, поднялась на гребень холма и начала спускаться по другую его сторону.

Глава двадцать шестая

На рыночной площади Бэнбери началась масленичная ярмарка. Разумеется, мне было неприятно смотреть на тушу зажаренного целиком быка, но многое другое радовало обоняние и вкус: яблоки на палочках, запеченные в меду, куски свинины и баранины, зажаренные на решетке, пирожки с изюмом, которыми гордится эта местность, вино, подогретое со специями; здесь продавалась всякая мишура, ярмарочные гостинцы. Было на что посмотреть фокусники, жонглеры, глотатели огня, канатоходцы. Мужчины соревновались в силе и ловкости, одно состязание заключалось в том, чтобы с размаху прокатить по наклонной планке большой деревянный мяч и сбить им девять фигурок, похожих на булаву. А карнавальная процессия! Во главе процессии на белом коне ехала поразительно красивая девушка, с белоснежной кожей, длинными золотистыми волосами, в зеленом платье, с кольцами на пальцах рук и колокольчиками на пальцах ног. За ней следовали музыканты с уже привычными мне трубами, волынками и барабанами. Догадывались ли жители Бэнбери, кем на самом деле была эта карнавальная королева? Даже если и догадывались, они бы не признались в этом даже шепотом.

А еще я видела кукольный театр, и он порадовал меня больше всего, напомнив о родном городе, где часто устраивают подобные представления. На площадь выехала повозка, старая лошадь, запряженная в нее, так и осталась стоять ее не выпрягли, только привязали к морде торбу с сеном. Повозка открылась сзади, и у самого входа в нее натянули ширму из белого хлопка или шелка. В полу повозки открывается отверстие, через него кукольники, спрятавшиеся под повозкой и укрытые занавесом, спускающимся до самой мостовой, выставляют наружу плоских кукол, управляют движениями их рук и ног, а сзади эту сцену освещают масляные лампы и свечи. В полдень, когда я впервые увидела этот спектакль, он не произвел на меня особого впечатления, но вечером, когда лиловые тучи заволокли небеса, и солнце скрылось позади большой новой церкви, и редкие хлопья снега закружили над рыночной площадью, тележка с куклами показалась и впрямь прекрасной маленькая пещерка, наполненная светом и радостью.

Над ширмой красовалась надпись красными и желтыми буквами по дереву: «Джеф Рив с семьей. Театр теней для развлечения и наставления, выступавший перед коронованными особами Европы».

Они изображали чудо, совершенное Богоматерью для пилигримов на пути в Сантьяго. Мне стало скучно, и я вновь замешалась в толпу, стащила несколько ячменных пирожков с медом и отведала их. Потом я услышала, как восторженно вопят зрители, окружившие повозку, и вернулась к театру теней.

Над занавесом появилась новая надпись: «Последний английский король». Должно быть, это будет поинтереснее. Я пристраиваюсь рядом с крестьянином, который угощается ячменными хлопьями, обжаренными над жаровней и раздувшимися от тепла.

Воин — это и есть главный герой, судя по тому, что он выше всех остальных, — присягает на верность Герцогу. Толпа улюлюкает. Его обманули, кричат все. Умирает старый король, с седой бородой, в короне. Герой надевает его корону, и толпа радостно вопит. Герой сражается с двумя противниками в крылатых шлемах и побеждает их. Снова радостные клики. Над ширмой проплывают, покачиваясь, корабли. На берег выходит Герцог. Толпа улюлюкает. Начинается новая битва. Она затягивается, потом Герою в глаз попадает стрела, выбегает Герцог, приканчивает Героя и забирает себе его корону. Толпа снова улюлюкает, но уже без прежнего воодушевления. Кое-кто из зрителей расстроился до слез.

Зрелище завершает комедия: молодая жена, обманув старика, залезла на грушу и там совокупляется с юношей. На самом деле эта история не так примитивна, как кажется на первый взгляд. Старик — это зима, груша — древо любви, юноша весна, а жена земля. Подходящий спектакль для праздника, отмечающего столкновение зимы с весной. И вообще, учитывая, что актеров в представлении заменяли всего лишь тени, отбрасываемые куклами на занавес-экран, это был действительно хороший театр, исполнявший свое предназначение — наставлять развлекая.

Я собиралась уходить, но, услышав сердитый вздох у себя за спиной, обернулась и увидела невысокого человечка с редеющими седыми волосами, в очках, с приятным открытым лицом. Он проталкивался сквозь толпу, держа в руках открытый ящичек, а другой рукой опираясь на трость с изогнутым набалдашником.

— Пенни за веселье! — взывал он. Стоявший рядом со мной крестьянин, поглощавший воздушные хлопья ячменя, поспешно удалился, расталкивая соседей. Я бросила в ящик пенни — эту монету и еще четыре я вытащила из кошелька сбежавшего крестьянина.

— Великодушный дар! — сказал пожилой человек. — Вполне хватило бы и фартинга.

— Вы же просили пенни.

— Так принято. — Он подхватил меня под локоток и, оглянувшись через плечо, произнес: — Судя по вашей речи и смуглой коже, я заключаю, что вы иноземец, прибывший в наши края с далеких берегов?

Я кивнула в ответ.

Толпа понемногу рассеивалась. Джеф Рив — несомненно, это был он, собственной персоной — мрачно поглядел вслед уходящим зрителям.

— Из них уже ничего не выжмешь. Не откажетесь пропустить со мной по стаканчику? — Он призадумался и уточнил:— Скажем, в «Белой Лошади»?