Превыше всего, стр. 28

Нет, она должна быть с ним холодна, как мраморная статуя, чтобы, едва прикоснувшись к ней, он тут же отшатнулся прочь. И уж конечно, самой не упиваться его объятиями. Кэтрин печально улыбнулась, понимая всю наивность этих мыслей.

У Кэтрин был такой обескураженный вид, когда граф вошел в комнату, что даже прошло раздражение, в котором он находился весь день. Взглянув на ее милое заплаканное лицо, он нежно улыбнулся. Неужели это она смогла вывести его из себя? Граф почувствовал угрызение совести. Неужели она хочет порвать с ним?

— Ты постоянно удивляешь меня, — мягко произнес он, разглядывая чуть припухшее от слез лицо и порозовевший нос, губы, созданные для поцелуев.

Кэтрин напоминала девочку, поудобнее устроившуюся на кровати в ожидании сказок, которые расскажет ей перед сном няня. Правда, у маленьких девочек не бывает таких великолепных атласных плеч цвета слоновой кости, нежных упругих грудей и соблазнительных бедер. Все ее прелести явно угадывались под мягкой простыней, которой она укрылась. В улыбке Фрэдди мелькнуло что-то хищное.

— Честь не является привилегией мужчин, милорд, — в тон ему ответила она. — Я же заключила с вами контракт.

Это было просто предлогом. И граф понял это. Глаза его смеялись.

— Я не потерплю в своей постели мучениц, Кэт. Страсть не уживается с благочестием, — сказал он, присаживаясь на край кровати и кладя руки на колени.

— Возможно, Бог услышал твои молитвы, — обольстительно произнесла Кэтрин.

Он склонился к ней ближе. Губы их разделял теперь лишь какой-то дюйм. Граф смотрел на ее грудь, колеблющуюся под легкой простыней. Нет, не страх заставляет дышать ее все чаще и глубже, не от гнева становится все горячее ее кровь, Фрэдди приподнял голову, и она увидела его полные вожделения глаза.

— Не думай, Кэтрин, что я намерен заставить тебя. — Странно, но похоже, что он называет ее полным именем только тогда, когда сердится. — Страсть — вот единственная сила, которая способна породить ответную страсть. Мне нужна любовница, с радостью вступающая в любовную игру, а не робкая женщина. Ты намерена стать моей или будешь сопротивляться и мне, и себе?

Борьбу с собой она уже проиграла. Но это не значит, что она так легко сдастся ему.

— Мое сопротивление успокоит совесть, а что дадите мне вы?

— Тепло и уют в эти холодные зимние ночи.

— Ночи действительно холодные, милорд. Но я знаю, как защищаться от холода, — сказала она, натягивая до самого подбородка ватное одеяло.

— Возможно, — улыбнулся граф, опускаясь на ее грудь и нежно проведя ладонью по бедрам. — Но ни одно одеяло не согреет тебя, как я.

Вот уж поистине неисправимый, сумасшедший, опытный эгоист. Но приходится признать: он опять выиграл.

Глава 7

Тусклый утренний свет проник сквозь узкое окно, покрытое инеем. За ночь зима уже успела окрасить мир в белый цвет. Снег покрыл тропинки, высокими шапками лежал на крышах, ровным слоем расстелился по широкому мертонвудскому лугу, бывшему совсем недавно таким зеленым. Сугробы забаррикадировали двери конюшни и кухни. Ветви деревьев в лесу согнулись под тяжестью снежных хлопьев. Природа сменила свой зеленый наряд на белые одежды.

В спальне было тихо и спокойно. Граф крепко спал, изредка беспокойно вздрагивая, а Кэтрин уже давно лежала с открытыми глазами. Из глубины дома стали раздаваться звуки. Сначала раздались шаги служанки, начавшей разжигать камины, затем послышалось ворчание старого Таунсенда, проклинавшего обострившийся с холодами артрит, из-за которого ныли все кости. Загремели сковородки и кастрюли на кухне, забренчали ключи на поясе миссис Робертс. На улице послышались голоса и скрип шагов. Садовник Майкл и один из лакеев очищали от снега тропинку, ведущую от кухни к конюшне. Звуки были ясные и одновременно приглушенные.

Было обычное зимнее утро. Конюхи начали убирать скопившийся за ночь в стойлах навоз; кухарка грозилась изрядно наказать любого, кто наследит на только что вымытом полу кухни; служанки ворчливо предлагали ей самой потаскать тяжелые ведра с горячей водой для утреннего умывания; в каминах начал весело потрескивать огонь. Шторы на окнах подняли, ступеньки переднего входа очистили от снега. Все было как всегда, и вместе с тем все изменилось.

В один из каминов, видимо, попал снег, в холодной спальне повеяло дымком и свежестью. Эти запахи смешались с запахом дорогого табака, с легким ароматом фиалок и трав, исходившим от простыней, и мускусным запахом любви.

Кожа Кэтрин сделалась необычайно чувствительной. Она ощущала каждую складку простыни, каждый локон упавших на плечи волос. Прикосновение мускулистой ноги лежащего рядом графа, пружинистое вздрагивание матраса и мягкое сопротивление пуховой подушки вызывали новые, свежие, как само это утро, чувства. Кончики пальцев хранили воспоминания о прикосновениях к сильному телу графа. Она могла наглядно представить свои пылающие щеки, чуть припухшие от недавних поцелуев губы, каждую ресничку своих полуопущенных век.

Граф сделал ее тело таким. За одно это ей следовало бы возненавидеть его.

Неожиданно в памяти всплыл вид омываемой морскими водами скалы, на которой стоял ее родной дом. Море было порой таким нежным, но даже прочная скала не смогла в конце концов устоять под его натиском: однажды край ее рухнул вниз вместе с частью замка Донеган. Так и каждое прикосновение графа уносит какую-то ее частичку. Она, конечно, мечтала полюбить по-настоящему, но только не такого мужчину. Любовь женщины — дар, который он не способен ни оценить, ни даже понять. Но самая большая опасность заключена не в нем, а в ней самой. Кэтрин была всегда окружена любовью. Ее любили просто за то, что она есть: сначала — родители, потом — Констанция. И она любила их, а теперь полюбила маленькую Джули.

А его? Надо быть большой дурой, чтобы полюбить графа Монкрифа. Он не обманывал ее и никогда не говорил о своих чувствах. Ему нужны только ее тело и наслаждения. И он не в состоянии дать ей то, в чем она так нуждается.

Пусть все идет так, как задумано. Она выполнит условия соглашения, получит обещанное вознаграждение и Джули, а затем начнет новую самостоятельную жизнь. Она будет притворяться и лгать ночь за ночью, пока его близость не станет привычной. Она будет целовать его, пока каждый поцелуй не станет ей знакомым, пока не узнает вкус каждого кусочка его кожи, пока любая его ласка не станет ей известной.

Каждый его поцелуй, каждое прикосновение будут уносить часть ее души, оставляя взамен воспоминания, которые будут жить в ней до самой смерти. Он слишком опытен, чтобы можно было забыть о нем. Этого она опасалась больше всего, когда решилась на эту сделку. Графу нужно ее тело, ее страсть. Заключив сделку, он сломил ее сопротивление и получил то, что хотел. Когда придет время, он заплатит за это без особого труда и угрызений совести. Удовлетворив свой очередной каприз, он просто вернется к привычной для себя жизни.

А она? Сможет ли она забыть его?

Прошло несколько дней. Кэтрин поняла, что она может возбуждать графа нежным шепотом и мягкими, обволакивающими движениями. Он понял, что зимой время летит быстрее. Она узнала, что даже настоящая страсть никогда не заменит любовь. Он узнал, что смелый и опытный ночью любовник днем может испытывать неловкость. Кэтрин поняла, что хотят мужчины от своих любовниц. Граф понял, что мужчина хочет получить от своей любовницы больше, чем только пылкие объятия в постели. Кэтрин убедилась, что чувства свои надо защищать более надежно, чем даже девственность. Фрэдди вдруг ощутил, что стена, которая всю жизнь защищала его сердце от постороннего воздействия, начала колебаться. Она узнала, что можно восхищаться даже человеком, вызывающим в тебе гнев. Граф понял, что имеет дело далеко не с ребенком: даже он при всей своей опытности не мог порой угадать, что чувствует Кэтрин и каково ее настроение в данный момент.