Меж двух океанов, стр. 70
На обширной площади к небу бьет гейзер зелени. Огромная сила выталкивает его из земли, поднимает все выше и выше над увенчанным крестом куполом храма Девы Марин в стиле барокко. После того как эта сила заставит тебя задрать голову так, что едва не теряешь равновесия, она позволяет зелени мощными бирюзовыми каскадами падать к земле, опуская покрытые нежным пухом ветви вдоль членистого массивного ствола, напоминающего ребристую колонну готического кафедрального собора. Стайка ребятишек, гоняющая под сенью дерева мяч, похожа на кучку сказочных лилипутов, в страну которых вступил Гулливер. Однако табличка с надписью, которую для туристов воткнули под деревом, бесстыдно прозаична. Строчки, расположенные столбиком, гласят:
Народное название: сабино.
Научное название: Taxodtum mucronatum ten.
Род: Conifcras.
Примерный возраст: 2 000 лет.
Высота: 40 метров.
Объем древесины ствола: 705 м3.
Предполагаемый вес ствола: 549 000 кг.
Все. Пожалуйста, турист, перепиши все это добросовестно в блокнот и не забудь сделать снимок, поставив кого-нибудь под дерево, потому что потом кто угодно может тебе сказать: этот каскад ветвей подделка, кинотрюк. Какой-то плут поставил под обыкновенное дерево крошечный макет храма с проволочной оградой и щелкнул затвором.
Путеводитель по Мексике может рассказать об этом дереве побольше. Дерево, разумеется, стояло здесь еще во времена сапотеков, которые называли его «alniehuete», что означает «старик в воде». Под деревом якобы стоял лагерем сам Эрнан Кортес, и, как об этом упоминает табличка, помещенная где-то на стволе, побывал тут даже Александр Гумбольдт. Пребывание у дерева Гумбольдта весьма сомнительно, полемизирует сам с собою путеводитель, потому что Гумбольдт никогда не был даже в расположенной неподалеку Оахаке!
Куда более надежней туманного прошлого нынешняя действительность: окружность ствола равна 36 метрам, тень от кроны дерева покрывает площадь 800 квадратных метров, если дерево распилить на дрова, то за ними нужно было бы послать пятьдесят железнодорожных вагонов. Чтобы охватить ствол, двадцать девять человек взрослых должны взяться за руки. И так далее и так далее.
Когда футляры наших фотоаппаратов уже были закрыты, мальчишки перестали гонять мяч и один из них произнес:
— А про это в путеводителе ничего нет, ага! Если бы ствол был пустой, в него вошло бы двести человек. Во были бы прятки!
Двенадцатый час езды. Далеко за нами остались необозримые плантации хенекена, равнины, усаженные пятиметровыми стержнями канделябровидных кактусов, и каменистые поля, по которым, для разнообразия, разбежались кактусы древовидные, именуемые здесь в Мексике органами. С седьмым ударом часов солнышко закатилось за горизонт. Несмотря на это, в воздухе теплее, чем было в полдень, потому что за это время мы спустились с гор.
«Татра», едущая впереди, вдруг остановилась.
— Послушай мотор, Мирек. Мне совсем не нравится, как он работает. Похоже, будто подплавился коренной подшипник!
— Ну что, поехали дальше, ребята? — вмешался в разговор Норберт Фрид. — До Мехико нам осталось еще двести девяносто километров. Скоро будет совсем темно.
Из недалекого Акатлана доносится вечерний перезвон: «бим-бам-бам-бам», совсем как дома. От этого звона сердце вдруг сжимается в непонятной тоске, скорей бы уже был конец, домой, домой…
— Подшипник не подшипник, мы ему ничем не поможем, поехали.
Вскоре позади нас в небо выкатился дукат полной луны и понесся вслед за обеими машинами, словно хотел обогнать их, ненадолго пропал в колыхающихся шеренгах тростникового войска, выстроившегося по обеим сторонам шоссе, и затем снова появился, пробиваясь сквозь густую аллею эвкалиптов. Утомленными глазами следим лишь за полоской асфальта, освещенного фарами; окрестность, залитая лунным светом, напоминает сказочный мир, полный призраков; лучше не оглядываться ни вправо, ни влево, чтобы не врезаться в телеграфный столб! Вдруг откуда-то донесся одуряющий аромат сосновой смолы. Да, это сосновые рощи прекрасных, стройных сосен с длинной хвоей, еще один привет Европы. И снова едем дальше, две тысячи метров над уровнем моря, две с половиной; только что минула полночь, час духов. Не может же быть, чтобы здесь, в Мексике, духи пугали? Разве недостаточно нам было страхов за день, за две минувшие недели?
Третья, вторая скорость, в цилиндрах что-то зазвенело. Все. Стоим. Кажется, будто сердце подступило к горлу. Все. Ощущение такое, словно бегун-марафонец, обессилев, упал почти на финише. До Мехико остается около сорока километров.
— Может, это свечи. До этого мы ведь несколько километров спускались.
Отказали четыре, еще две вот-вот готовы были присоединиться к забастовке. При свете карманного фонаря соскабливаем нагар с электродов, дрожа от холода. Термометр показывает девять градусов.
— Еще бы не дрожать, взгляни-ка на высотомер. Три тысячи сто.
— Ну, ребята, это значит, что мы почти достигли высшей точки. Остается еще несколько километров до Пуэрто-дель-Айре, и можно считать, что мы выиграли. Теперь только успевайте тормозить!
Старт, и теперь «татра», излеченная от удушья, трогается даже со второй скорости. А затем сама собой перестала действовать сила, все время тянувшая машину назад. Мы были на самой высшей точке всего нашего сегодняшнего пути, на водоразделе Тихого и Атлантического океанов. «3 220 метров», — докладывал один из высотомеров. Второй был несколько скромнее: «3 190». Не станем же мы спорить из-за каких-то несчастных тридцати метров разницы, когда под нами Мехико, ясное дело!.. В Мехико мы поставим точку с запятой за словом об Америке; потом последует уже совсем коротенькая фраза — возвращение домой. А затем точка… нет, восклицательный знак!
Стена сосен расступилась, из-за поворота вынырнули первые огни, затем море переливающихся жемчужин волнами залило всю долину, повсюду, куда только хватал глаз, сплошь были мерцающие огоньки. И вот уже появилась мостовая, первые хибарки предместий и склады, мастерские и ограды, потом отштукатуренные дома, а там уж и этажи стали расти один над другим.
Удивительнейшая встреча! В городе словно все вымерло. Тротуары безлюдны, только светофоры сонно подмигивают своими разноцветными глазами одинокой машине кого-то запоздавшего. Отлично, отлично, отлично, лучшего въезда в такой вавилон мы себе не могли бы и представить. Интересно, как бы мы здесь днем, среди лавины транспорта, трогались с места через каждый метр, с покалеченной первой скоростью, без заднего хода!
Через час езды по затихшему городу на противоположном конце его появилась вывеска с надписью: «Colonia Cuauhtemoc».
— Ну, вот мы и дома, ребята, спать можете у меня, — шумно провозгласил Норберт.
Было три часа утра, за нами было двадцать часов езды и рекорд дальности за день — семьсот восемьдесят пять километров. Мы устали как собаки, но были счастливы, что все так хорошо кончилось.
— В американском дневнике я ставлю точку с запятой, Юрко!..
МЕХИКО НА КОЛЕСАХ, МЕХИ КО НА НОГАХ
Мексика довольно велика, в ней двадцать миллионов жителей, которые носят широкополые шляпы, там много кактусов, а также есть вулкан Попокатепетль…
Так представляли себе мы эту страну, разглядывая экзотические почтовые марки, задолго до того, как Мексика стала для нас из предмета филателии предметом географии.
Подобные мальчишеские представления о вещах, как ни странно, долго сопровождают человека и потом остаются при нем, лежа где-то на самом дне под грузом апробированных знаний, накопленных уже в более зрелые годы.
Но в один прекрасный день ты просыпаешься в Мексике, слышишь, как за окном гремят молочные бидоны и слышится звонкое кастильское наречие, и… вдруг задаешь сам себе риторический вопрос:
— А, собственно, что же такое Мексика и что такое Мехико…