Гобелен, стр. 73

«Я могу сочувствовать людям и по-настоящему понимаю, что такое братство людей. Но временами я эгоистичный подонок, думающий только о себе. Высший класс. Нобелевская премия по медицине. И все такое», – думал Хенк.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

– Ты просто дура, – говорил Донал. – Какие у тебя шансы в суде? Ты ушла из дома. Взяла моих детей и ушла из нашего дома.

Они сидели в кон горке Элфи в задней части дома – первоначальной части фермерского дома с низким потолком и единственным ромбовидным окошком. Хотя Донал спокойно сидел на стуле и говорил тихо, присутствие его было невыносимо для Мэг. Ей приходилось отворачиваться от него к окну, за которым был сад и падал слабый снег.

– У меня была причина, – проговорила она, все еще не глядя на него. – Что ты сделал со мной…

Воспоминание той ночи, чувства унижения, беспомощности, сознание неприкосновенности ее собственного тела – все это вновь ожило в ней.

– Причина? Кто будет ее слушать? Ты моя жена. У меня есть право. Причина! Это смехотворно.

– Придет время, когда так не будет. Когда свидетельство о браке не будет давать право мужчине насиловать.

– «Насиловать»! «Придет время»! Да, это время наступит, когда мы будем гулять по Луне! Нет, Мэг, у тебя нет никакого шанса при разводе. У тебя нет ни одной настоящей претензии ко мне. Все, что ты хотела, ты получала.

– Я никогда не хотела тех вещей, которые ты давал мне.

– Не так, так этак! Ты оставила мою постель и кров – и это главное, что принимается во внимание.

– Я не вернусь.

Они уже почти три часа спорили, она устала и чувствовала собственную слабость перед его властностью; но тем не менее она нашла в себе силы сказать:

– Я не вернусь. Ничто и никто не смогут заставить меня.

Донал встал, рассматривая ее с таким видом, словно он никогда не видел ее раньше.

– Ну, если ты так ненавидишь меня…

– Я не ненавижу тебя, Донал.

Она думала, что ненавидеть – значит желать смерти. Она просто хотела, чтобы он ушел. Пусть процветает дальше, как он процветает сейчас. Он чужой. Все в нем вдруг стало чужим: слухи о его преступлениях, его политика и его жажда денег.

– Ты всегда была странной… отличной от других, – задумчиво сказал он.

– Так ты поэтому выбрал меня, что я отличалась от знакомых тебе женщин.

Он подошел к окну. Мальчишки играли в снежки в саду. Какое-то время он смотрел на них.

– Что это за дети с нашими мальчиками?

– Они вместе учатся.

– Я бы догадался об этом. Кто они? Откуда? Она поняла, о чем он думает.

– Один из них сын священника, остальные пришли из деревни. Отец Джимми косит траву летом и делает любую работу зимой. Семья Анжело только что приехала из Италии. Отец парикмахер.

Она увидела, что она злится.

– Ты взяла их из первоклассной частной школы и запихнула в дыру с детьми парикмахеров!

– Ты сам ходил в школу в Хелл-Китчен. Боже мой, о чем ты говоришь?

Донал стукнул рукой по столу:

– И ты думаешь, что я позволю им вернуться в то место, откуда начинал сам? Нет! Я хочу, чтобы мои сыновья соперничали с лучшими и были лучше всех. Кастовость, классы определяют все, неужели ты этого не понимаешь? Лучшие школы, связи – это пронизывает весь деловой мир и правительство. Нет, они не могут оставаться здесь. Это окончательно.

Ей был отвратителен его снобизм. Но все-таки в его словах был смысл. Она сама получила лучшее образование.

– Послушай, Мэг, я снова все скажу. Есть два пути, как справиться с этим. Мы можем тихо, пристойно развестись. Я не хочу этого, но хочешь ты, поэтому ты начнешь разводиться несмотря ни на что. Я понимаю это. Но если ты запросишь слишком много, я буду бороться. В этом случае будет много грязи, и я все равно одержу верх. Так как это будет? Это или спокойный компромисс?

– Какой компромисс ты хочешь?

– Я хочу сохранить свою власть над детьми. Тим-ми и Том должны уехать в хорошую начальную школу. Им уже двенадцать и тринадцать, так что пора. Девочки еще малы, чтобы оставаться здесь какое-то время. Я буду тебя поддерживать. – Рот Донала искривился в подобии насмешки. – Конечно, не будет горностаевой накидки и шофера, как было.

– Я никогда не просила этого. Вспомни. Горностаевая накидка противоречит моим принципам. Мне неприятно думать, что бедное животное мучилось в капкане, чтобы потом я смогла закутаться в его мех.

– Хорошо, что я сохранил это место для твоего отца, – сказал Донал, не обращая внимания на ее ответ. – Боже мой, здесь достаточно места для всех вас. Если только ты не вернешься в наш дом с девочками, без меня, конечно. Я уже присматриваю себе квартиру в Нью-Йорке. Не Пятой авеню.

– Мы останемся здесь, – сказала она. – Я здесь выросла.

Было что-то элегическое в словах «я здесь выросла», что-то далекое, грустное и спокойное.

– Ты уверена, что не хочешь дом?

Мэг покачала головой. Этот богато украшенный пригородный дом, его дом, его выбор – нет! Кроме того, он будет волен приезжать туда, когда захочет, подниматься по лестнице, заходить в спальню. Она не верила, что какой-то закон запретит ему это делать. Он будет делать то, что захочет. Как всегда.

– В квартире будет достаточно места для всех детей. Мы поделим их. Я буду справедливым.

Она подумала: «Они все равно с возрастом будут больше его, чем мои. Это ясно. Даже посторонние замечают это. Все, кроме Агнесс. Он тоже понимает это. Он уже разочаровался в Агнесс, хотя никогда не признался бы в этом. В ней он видит слишком много от меня».

Кто-то постучал в дверь.

– О, простите меня, – сказала Эмили, входя в комнату. – Простите, я подумала, что вы уже кончили и готовы немного перекусить. Ранний ужин, Донал, перед тем, как вы уедете.

– Спасибо, мама, это очень приятно, но я не голоден.

Он нарочно подчеркнул «мама», а Эмили была так смиренно-сердечна. Конечно, ведь их единственный доход – это зарплата отца за управление недвижимостью Донала! Депрессия еще далеко не закончилась. Сколько миллионов безработных? И не закончится, говорил Поль, пока не разразится война.

Донал взял пальто, переброшенное через стул.

– Так мы договорились, Мэг? Если да, то я поеду.

– Да.

Эмили вопросительно смотрела на них.

– Мы разводимся, мама, – сказал ей Донал, – что называется «полюбовно». Но вам с папой не о чем волноваться. Работа у него будет.

– Спасибо, Донал. Вы всегда так добры.

– Я только погляжу детей перед отъездом.

– Они играют во дворе. – Эмили поспешила за ним. – Мне так жаль, что так случилось, Донал.

– Судьба. Нельзя все время выигрывать. Пока, Мэг. Я свяжусь с тобой.

Две женщины наблюдали через стеклянную дверь, как маленькие девочки, которые катали друг друга на санках, бросились к отцу. Крича и визжа, они обхватили его и лезли на руки.

– Смотри, они не отпускают своего отца, – сказала Эмили.

В этом замечании было невысказанное обвинение: женщина принадлежит своему мужу и сохраняет семью. Не может быть и речи о личных проблемах. Умная женщина справляется с подобными вещами, решает проблемы. Никто не мог бы быть более щедрым, чем был он.

– Конечно, мы рады вам, дорогая, – говорила она Мэг. – Мы как-нибудь справимся.

Она поплакала и обнимала Мэг с жалостью и сочувствием. Но она также ничего не понимала и была в сомнении.

– Это все так неудобно. Ты так неожиданно ушла. Люди будут удивляться.

Она сама удивлялась. Такой долгий, долгий путь от мига, когда она увидела его, прислонившегося к камину в доме Ли, и пожелала его больше всего на свете, захотела, чтобы он полюбил ее… Такой долгий путь. Может быть, он тоже видит, как это грустно?

– Посмотри на них! – снова воскликнула Эмили. Дети пытались посадить его на санки. Но Мэг отвернулась и сказала:

– Я пойду помочь Элси в кухне.

Элси была стара, последняя из служанок. Несправедливо вешать на нее всю работу по уходу за всей этой оравой.