Гобелен, стр. 26
– Я понимаю, – ответила Мэг. – Мне всегда казалось, что звери в клетках не могут понять, почему они там. Их глаза такие… – Она помедлила. – Мне всегда казалось, что если бы они могли плакать, то плакали бы.
Странный это был разговор! Еще минуту назад он был смущен, что ему не о чем говорить с Мэг, а сейчас они так свободно разговаривают друг с другом. И у него возникла странная мысль: она совсем не похожа на других в этом доме. Он не мог объяснить, почему так подумал, мысль промелькнула и исчезла.
Как раз в этот момент из дома вышли Бен с Дона-лом и их друзья. Все были в темных строгих костюмах и выглядели одинаково; они сели в черные лимузины и уехали. А Бен пошел через газон.
– Эй! Я переоденусь, и мы прыгнем с тобой в воду, я покажу тебе, как делать пол-оборота, – крикнул он.
– Я готов, – откликнулся Хенк и бултыхнулся в холодную воду, которая унесла прочь тяжелые раздумья. Он снова чувствовал себя счастливым, потому что лето только начиналось.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Офис Поля находился в самом центре финансового района города. Солидное низкое здание с двойными дверями и блестящей медной дощечкой было теперь в его ведении: смерть матери год назад побудила отца окончательно удалиться от дел.
Все было в порядке, когда он шел по первому этажу к личному лифту. По сторонам от прохода, устланного ковровой дорожкой, сидели его «блестящие молодые люди», выпускники старейших университетов Новой Англии, свежие и благоухающие в белых рубашках и дорогих темных костюмах. Несколько ранних клиентов уже получали консультации. Через дверь слева была видна отдельная приемная, в которой заключали сделки постоянные клиенты. В мраморном камине уже горел огонь; на стене висел портрет дедушки Поля с линкольновскими бакенбардами и в парадном костюме, с часами на цепочке в руках. Перед длинным кожаным честерфильдским диваном стоял чайный столик; в четыре часа вазу с хризантемами сдвинут в сторону и поставят веджвудские чашки на серебряном подносе.
Так полагается вести банковскую службу. Поль всегда думал о своей работе как о службе, которая включает в себя и советы частным лицам по размещению капитала, и руководство эмиссией облигаций на многие миллионы. В любом случае усовершенствуется механизм производства, создавая поле деятельности для нации. Во всем этом были ответственность и большое достоинство.
Поднявшись наверх, он сел за большой письменный стол в квадратной передней, чтобы просмотреть почту. Его внимание привлекли два письма с иностранными марками. Одно было подписано знакомым почерком Йахима. Словоохотливый и многословный в письмах, как и в жизни, Йахим присылал письма регулярно каждые пять или шесть недель. Во втором конверте, от Элизабет Натансон, будет записка с благодарностью за его ханукальные подарки детям. Он собирался открыть письмо Йахима, когда в кабинет вошла секретарша:
– Звонит мистер Пауэрс. Он бы хотел встретиться с вами.
– По какому поводу? И когда?
– Он не сказал. Он говорит, когда вам будет удобно. До одиннадцати вы свободны, так что могли бы принять его.
– Хорошо, пусть приходит, – и быстро добавил, соблюдая приличия: – Если ему удобно.
Что могло понадобиться Доналу Пауэрсу? Сомнительно, чтобы он нуждался в совете: наверняка у него есть свои источники информации. Как бы то ни было, судя по редким высказываниям Элфи – из которых становилось ясно, что зять не посвящает Элфи в свои дела, – Пауэрс управляет своими делами сам. Он мог бы, вероятно, заняться и моей работой, подумал Поль, и справляться с ней не хуже меня. У этого человека прекрасно работает голова.
Донал и Поль встречались очень редко, о чем Поль сожалел только потому, что хотел бы почаще видеть Мэг. Ее брак все изменил. Донал ввел ее в совершенно другой мир. Они больше не встречались в общественных местах. У нее не было свободного времени: если она не была с детьми, она была с Доналом. Так что они виделись только в исключительных случаях: день рождения Элфи или визит к Дэну, поправлявшемуся после сердечного приступа.
Донал всегда появлялся в нужное время и в нужном месте – он был сама корректность. Он даже внес щедрое пожертвование храму на поминовение матери Поля.
И все-таки имя Донала окружало нечто неясное и зловещее, что Поль мог определить только одним словом, написанным большими буквами: «БАНДА».
Весьма трудно совместить образ консервативного джентльмена в английском костюме и полосатом галстуке с тем, что узнаешь из газет о нападениях, бандитах и вымогателях. Бен, конечно, твердит, что газеты преувеличивают, что перевоз спиртного – уважаемое, хоть и временно незаконное дело, что управляется оно, как и обычное предприятие, и волноваться не из-за чего.
Поль никогда не обсуждал эти вопросы и не проявлял к ним интереса. Единственное, что он хотел бы знать, довольна ли Мэг. «Я не буду жить без него…» Донал выглядел мужчиной, который знает, как удовлетворить женщину – по крайней мере, как сделать ей ребенка. Прошлым летом у Мэг появились близнецы, Люси и Лоретта. У всех детей были имена святых, что было странно, если учесть абсолютное равнодушие Донала к религии.
Мэг выглядела хорошо, небольшие тени под глазами от усталости – все-таки четверо детей за четыре года и, возможно, будет пятый. Но лицо такое же милое и здоровое, как всегда, и такие же манеры, несмотря на новые драгоценности и «Изоту-Франчини» с шофером. Так что, может, все складывается для нее как нельзя лучше.
Поль не знал, что ей известно о делах мужа. Он вернулся к письмам.
Йахим заполнил три страницы своим угловатым европейским почерком.
«Мы переехали в Берлин в прошлом месяце, и у нас прекрасная квартира, лучше той, что ты видел в Мюнхене. Я занимаюсь расширением импорта в нашем бизнесе и очень занят. Ты бы не узнал Германию. За пять лет с 1923 года мы прошли путь от отчаяния к процветанию. Инфляция, такое жестокое лекарство, оказалась целительной. Она избавила нас от долгов, и сейчас мы возрождаемся. Ты бы видел театры, спортивные арены и новое жилье. Безработицы почти нет, фабрики работают – это чудо, Поль, германское чудо! Помнишь, когда ты был здесь, я говорил, что так будет! Немного терпения, говорил я, и ты увидишь!..»
Немного терпения и много американских денег. Он открыл письмо Элизабет.
«Мы думали, что вы с Мариан приедете к нам погостить. У нас большие перемены. Теперь не надо кутаться в шаль, чтобы согреться. Жить стало легче, и можно дать детям все, что им требуется. Во время инфляции было много волнений, что они не получают достаточно витаминов. Но у Регины сменились зубки, и они отличные, слава Богу. Она очень живая и привлекательная девочка. Но я беспокоюсь. Я не могу говорить о своих тревогах дома. Йахим считает, что я невротик, когда я говорю о своих волнениях. Я не могу забыть тот ужасный день, когда его ранили. Мне кажется, ты поймешь и не будешь сердиться, если я выскажу тебе свои мысли. Тебе не надо отвечать, если ты не захочешь. Ты знаешь, что этот Гитлер, как только отсидел короткий срок в тюрьме, вышел героем? Известные люди дают ему громадные суммы. Потихоньку, несмотря ни на что, это зло растет…»
– Мистер Пауэрс, – сказала мисс Бриггс.
Донал ждал на пороге. Поль встал. Они поздоровались. Надо было соблюсти приличия: предложить кресло вдали от окна, кофе, от которого гость отказался, задать обычные вопросы о семье.
– Надеюсь, Мариан чувствует себя лучше? Поль немного растерялся.
– Я ошибся? Мне показалось, что Мэг говорила что-то, или, может быть, это был Бен…
Конечно. Это могло стать известным от Ли, с которой Мэг дружит. Мариан, хоть и любила покритиковать вкус Ли, продолжала покупать у нее платья.
– Нет, это старая история, ничего серьезного. Просто влажная зима в Нью-Йорке. К счастью, она всегда может уехать во Флориду.
Поль остался недовольным, как прозвучали его слова. Рассердившись на себя, он более бодрым голосом спросил о Мэг и детях.