Единственная, стр. 12

Он посмотрем на нее без улыбки.

— Что забыть, Тинк.

Она повернулась к Лесли и начала рассказывать.

— Вы должны знать, что каждый из работающих на этом этаже по меньшей мере в тысячу раз умнее меня…

— Все дело в очаровании, — сказал Аткин. — Мы все раньше были учителями, мы любим эту работу, и иногда мы не так уж плохо с ней справляемся. Но только Тинк может придать всему очарование. А не будь притягательной силы очарования, даже самая прекрасная идея во вселенной останется просто мертвым стеклом, и никто к ней не прикоснется. Но когда к вам приходит идея, посланная феей сна, она настолько очаровательна, что вы не можете от нее отказаться, и идея отправляется в жизнь, изменяя целые миры.

Я подумал, раз эти двое нас видят, значит они — это мы из альтернативной жизни, они просто выбрали другие пути на этой карте судеб. И все же я не мог в это поверить. Фея идей это мы сами? Неужели другие уровни нашего "Я" многие жизни шлифуют знание, доводя идеи до кристальной ясности, надеясь, что мы увидим и воспользуемся ими в нашем мире?

В этот момент к нам подкатил маленький робот, державший в манипуляторах кристалл, под тяжестью которого тихонько поскрипывали шины. Робот осторожно установил пока еще незаполненный кристалл на стол Аткина, дал два мелодичных звонка и укатил вдаль по проходу.

— Отсюда, — спросил я , — …все идеи? Изобретения? Ответы?

— Не все, — сказала Тинк, — есть ответы, которые вы находите сами, основываясь на своем жизненном опыте. Отсюда приходят только самые неожиденные, на которые вы наталкиваетесь, когда освобождаетесь от наваждения повседневности. Мы просто просеиваем бесчисленные возможности и отбираем те, которые вам понравятся!

— А замысел книги? — спросил я. — «Чайка Джонатан Ливингстон» тоже пришла отсюда?

— Роман о чайке был для тебя просто идеален, — нахмурилась она, — но ты тогда еще только начинал писать и ничего не хотел слушать.

— Тинк, я слушал!

Ее глаза вспыхнули.

— И он еще говорит, что слушал! Ты хотел писать, но чтобы в этом не было ничего слишком необычного. Я из сил выбилась, пытаясь до тебя достучаться.

— Выбилась из сил?

— Пришлось прибегнуть к воздействию на психику, — сказала она, и воспоминания наполнили ее голос отчаянием, — я этого страшно не люблю. Но если бы я тогда не прокричала тебе в ухо название книги, если бы не прокрутила весь сюжет прямо перед твоим носом, бедный Джонатан был бы обречен!

— Неправда, ты не кричала.

— Ну ладно, но я готова была закричать после всех моих попыток добраться до тебя.

Так я тогда слышал голос Тинк! Это было темной ночью, очень и очень давно. Никакого крика, наоборот — совершенно спокойный голос произнес: «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». Поблизости никого не было, и, услышав этот голоса я перепугался до полусмерти.

— Спасибо, что ты поверила в меня, — сказал я.

— Да уж не за что, — сказала она, смягчившись.

Она торжественно посмотрела на нас.

— Вокруг вас всегда витает много идей, но очень часто вы просто не хотите их видеть! Когда вы ждете вдохновения — вам нужны новые идеи. Когда вы ждете наставления на путь истинный — идеи показывают ва верный путь. Но вы должны быть внимательными! И только вы сами можете заставить идею воплотиться!

— Так точно, мэм, — сказал я.

— «Джонатан» был последним замыслом книги, который я тебе телепатировала, надеюсь, ты заметил!

— Нам больше не нужны фейерверки, — уверил я ее. — Мы верим в тебя.

Тинк ослепительно улыбнулась.

Аткин хмыкнул и повернулся к своему станку.

— Ну, пока, ребята, — сказал он. — До встречи.

— А мы еще увидимся? — спросила Лесли, мысленно берясь за ручку газа Ворчуна.

Директор фабрики идей встряхнула головой.

— Конечно. А пока к каждой мысли, которую мы вам посылаем, я буду прибавлять записку от себя. Не спешите выскакивать из постели. Побольше гуляйте и работайте в саду!

Мы помахали ей рукой, и комната растворилась, исчезла в уже привычном хаосе. А в следующее мгновение мы снова оказались в нашем гидросамолете, готовом оторваться от воды. Впервые, с тех пор как началось это необычное путешествие, мы улетали, и у нас на душе было легко.

— Пай! — воскликнула Лесли. — Спасибо тебе за эту радость!

— Мне приятно, что я смогла обрадовать вас перед тем, как я вас покину.

— Ты уходишь от нас? — неожиданно встревожился я.

— Ненадолго, — ответила она. — Вы знаете, как найти тех, кого вы хотите увидеть, и очутиться там, где вы можете чемунибудь научиться. Лесли знает, как вернуться в самолет, и ты тоже этому научишься, Ричард, когда ты научишься доверять своим внутренним ощущениям. Вам больше не нужен наставник.

Она улыбнулась, как улыбается инструктор, отправляя своих учеников в первый самостоятельный полет.

— Возможности бесконечны. Доверяйте себе, и вы окажетесь там, где вам важнее всего побывать. Учитесь новому вместе. Мы еще увидимся.

Улыбка, ослепительная голубая вспышка, и Пай исчезла.

VII.

— А без Пай здесь не так уютно, правда? — спросила Лесли, глядя вниз. — Там вроде стало темнее.

— Жаль, что мы не успели о многом ее спросить. — Я поежился.

— А почему она была так уверена, что мы справимся? спросила Лесли.

— Если она — это мы, только ушедшие далеко вперед, — ответил я, — она должна знать наверняка.

— А-а.

— Может, выберем место и посмотрим, что случиться?

Она кивнула. И мы пошли на посадку.

Мы очутились посреди луга. Казалось, что вокруг нас плещется изумрудное озеро, заключенное в чашу из гор. В малиновых облаках пламенел закат. Швейцария, тут же решил я, мы приземлились на открытке с видом Швейцарии. В долине, среди деревьев были разбросаны домики с остроконечными крышами, белела колокольня. По деревенской дороге тащилась телега. Ее тянул не трактор и не лошадь, а животное, похожее издали на корову.

Поблизости не было не души, а на лугу — ни дорожки, ни козьей тропки. Только озеро травы с васильками, да горы с заснеженными вершинами стояли безмолвным полукругом.

— Слушай, зачем, по-твоему… — начал я. — Где мы?

— Во Франции, — не задумываясь, ответила Лесли, и прежде чем я успел спросить, откуда она это знает, Лесли шепнула: Смотри!

Она указывала на расщелину в скале, где возле небольшего костра стоял на коленях старик в одеянии из грубого коричневого полотна. Он работал паяльной лампой — перед ним по камням плясало яркое бело-желтое пламя.

— Что это он здесь паяет? — удивился я.

Лесли посмотрела на старика.

— Он не паяет. — Мне показалось, что она говорит так, словно эта сцена не происходи ла у нее перед глазами, а всплывала в ее памяти. — Он молится.

Она направилась к старику, а я пошел за ней, решив больше не задавать вопросов. Может быть, в этом отшельнике она увидела себя.

Мы подошли поближе — там, конечно же, никакой паяльной лампы не было. В метре от старца над землей беззвучно пульсировал столб ослепительного солнечного света.

— …и в мир отдашь ты то, что было тебе передано, — донесся удивительно добрый голос. — Отдашь тем, кто жаждет познать правду о том, откуда мы приходим сюда, зачем мы существуем, узнать о том пути, который мы должны пройти по дороге к нашему вечному дому.

Мы остановились в нескольких метрах от старца, ошеломленные этим зрелищем. Однажды, много лет назад, я уже видел этот сияющий свет. Тогда я был поражен, случайно, краешком глаза увидев то, что по сей день я называю Любовью. Сейчас мы видели точно такой же свет, он был настолько ярок, что мир вокруг казался призрачным видением.

А затем свет погас. На том месте, гда он полыхал, на земле лежал свиток золотистой бумаги.

Старик безмолвно стоял на коленях, не догадываясь о том, что мы были рядом.

Лесли шагнула вперед и подняла с земли мерцающий манускрипт. Мы ожидали увидеть руны или иероглифы, но слова были написаны по-английски очень красивым почерком. Конечно, подумал я. Старик прочтет этот свиток по-французски, а перс на фарси. Значит, он содержит в себе откровение — доносит до нас не слова, а идеи.