Запах серы, стр. 3

Посещение Ньирагонго

Конечно же, ни о чем подобном я не помышлял, впервые взбираясь на Ньирагонго… Вулканизм тогда был для меня тайной за семью печатями. Я карабкался по склонам, покрытым густым лесом, которому длинные бороды сине-зеленых лишайников придавали сходство с подводным царством. Гигантские стволы экваториального вереска, некоторые высотой 10–15 метров, резко выделялись на фоне блекло-зеленых тонов остальных растений почти черным цветом своих крошечных листьев. На отметке 3000 метров кончается вересковый лес. Выше растут только древовидный крестовник, смахивающий на великанский салат, и гигантские лобелии — на редкость красивые растения: сотни небольших цветков обвиваются вокруг стеблей узкими спиралями.

Стоял сухой сезон, и плававшая в воздухе тонкая пыль снижала видимость, совершенно размывала линии. Все это уменьшало удовольствие от прогулки. Нельзя было отрицать, что Ньирагонго — внушительная гора, но человека, влюбленного в Альпы, она скорее разочаровывала… Без особого труда я добрался до узкого кольцевого гребня вокруг кратера. Последний производил сильное впечатление, отчасти компенсируя слабую видимость и легкость восхождения (тогда я еще не читал дневника Гётцена и воспользовался тропой, которую «рубщики» — сторожа национального парка поддерживали в нормальном состоянии).

Кратер походил на цилиндрический котел диаметром около 1500 метров, с плоским дном, просматривавшимся местами сквозь клочья дыма. Все это было не слишком завлекательно… Мой альпинистский ум привлекала только стенка, круто падавшая метров на двести; для получения хотя бы минимального удовольствия необходимо было преодолеть какую-нибудь трудность.

Улегшись ничком на внешнем склоне, я почти час терпеливо ждал, пока рассеются дым и мгла. Чтобы убить время, я принялся намечать на стенке возможные маршруты спуска и насчитал их по меньшей мере с полдюжины…

Назад я бежал почти без передышки и, выходя из леса уже ночью, поклялся, что моя первая вулканическая гора будет последней. Через полгода извержение Ньямлагиры сделало меня клятвопреступником и положило начало научному приключению, длящемуся вот уже более 30 лет.

Для наблюдения за этим извержением я поставил палатку близ урочища Китуро, у верхнего окончания трещины, из которой в течение нескольких месяцев выходили лава и газы. Оттуда я не раз смотрел на горизонтальную вершину соседнего Ньирагонго, возвышающегося над местом извержения почти на 1500 метров. Нельзя было не обратить внимание на его рдеющий дымовой столб, особенно в ясные ночи. Эти отблески заинтриговали меня, наводя на мысль, что в глубине обширного кратера прячется какое-то пламя. Что это было за пламя? Каково происхождение зарева, появившегося, как говорили старожилы, лет двадцать назад? Разумеется, речь могла идти только о раскаленной лаве, но чисто человеческое любопытство — не говоря уже о профессиональном интересе геолога — требовало более детальной информации. Местные европейцы и старый вождь племени баньяруанда рассказывали мне, что подобное любопытство уже подвигло несколько смельчаков на попытки спуститься в кратер. Ни одному из них не удалось добиться успеха, и тайна оставалась неразгаданной.

Я частенько задумывался над этим и всякий раз удивлялся, почему худо-бедно тренированные альпинисты не сумели достичь низа стенки, на которой, как мне помнилось, намечался не один возможный маршрут спуска. Несомненно, кажущаяся вертикальность и головокружительный вид этой кольцевой стены отвращали их от намерений. Странно: для опытного скалолаза подобное обстоятельство должно было явиться лишь дополнительным соблазном. Я никак не мог уразуметь, что их останавливало. Какой-нибудь невидимый сверху непреодолимый выступ? Мне захотелось вернуться на вулкан и в свою очередь попробовать осуществить «схождение в ад», однако мой прямой начальник по Геологической службе Конго  [1] поручил мне наблюдение за извержением Китуро, и я не мог без уважительных причин покинуть свой пост. А извержение продолжалось целых 5 месяцев…

Я говорю о «схождении в ад» не ради красного словца. Время шло, и у меня было немало оказий потолковать с местными жителями. Они считали Ньирагонго местом пребывания душ усопших. Этот «ад» не был мучительной (искупительной или еще какой) геенной, а местом, где пламень, как объясняли мои собеседники, вечно хранит духи предков. Я выслушивал это то на кисуахили, который я тогда отлично понимал, то на местном наречии киньяруанда, в котором мне помогала разбираться Альет де Мунк, жившая здесь с раннего детства.

Я познакомился с Альет и ее мужем Адрианом в самом начале своих схваток с вулканами. По неопытности я попал с двумя помощниками в почти полное окружение текучих лавовых потоков. Навьючив на себя килограммов по сорок снаряжения, мы покинули стоянку и, потные и грязные от пепла, в конце концов оказались в большом цветущем саду на берегу Киву. Приветливый одноэтажный дом прятался в зарослях гибискусов и бугенвилей. Предыдущие дни мы сражались с градом шлака, с пышущими жаром потоками, с густыми и ужасно колючими джунглями, с хаотическими нагромождениями базальта, усыпанного кремниевыми иглами, с дождем и даже голодом. Дни эти были богаты роскошными зрелищами и всевозможными страхами, но зато истощили даже наши хорошо тренированные мускулы, покрыв ссадинами ладони, колени и голени. И вот после всего пережитого мы внезапно оказались в комфортабельном жилище, попавшем сюда прямиком из прошлого века…

На просторной веранде играли дети, а к нам направлялся плотный рыжеволосый мужчина в шортах и полотняной куртке цвета хаки. Он приветливо улыбался, и на лице его не читалось ни малейших признаков изумления. Выкупавшись и переодевшись в сухое, я оказался за столом, где был накрыт завтрак на английский манер, заставивший нас забыть обо всех неприятностях. Из рассказа хозяев я понял, почему наше появление не было неожиданным для Адриана: за несколько часов до того жена его узнала, что трое мужчин уходили на юго-восток от фронта потока, а в таком случае они не могли не пройти через их усадьбу.

Бугено на целую четверть века стал местом старта наших экспедиций на Ньирагонго. Сразу же после знакомства Альет и Адриан вызвались пойти со мной. Оба они были настоящими ходоками по джунглям. Изыскатель по профессии, Адриан 25 из своих 40 лет занимался поисками золота и олова в Конго, Руанде и Бурунди, обнаружив в конце концов прекрасное месторождение вольфрамовой руды. Что до Альет, то она свои без малого 30 лет прожила на берегах Киву, исходив их вдоль и поперек. Впоследствии ее мужество не раз подвергалось испытаниям, причем таким, которые разят наповал: Адриан внезапно скончался в 1966 году, а годом позже два ее сына, 21 и 23 лет, трагически погибли.

Все 9 месяцев извержения Китуро Альет и Адриан нередко составляли мне компанию. У меня был тогда слуга Пайя. За те 3 года, что мы работали вместе, я проникся к нему полным доверием. Трижды в критических ситуациях он не бросал меня. Но я не считал возможным идти с ним одним на заведомый риск, тогда как моральная и материальная поддержка моих новых друзей делала такой риск допустимым.

На борту колодца

В августе 1948 года я смог наконец возвратиться на Ньирагонго. Репутация неприступности кратера настолько устоялась, что в итоге она и на меня начала производить впечатление. Уже целых 5 месяцев, заводя при случае разговор о Ньирагонго, я натыкался на пессимизм своих собеседников (за исключением четы Мунков, конечно). Но их я не просил сопровождать меня, поскольку здоровье Адриана было уже весьма подорвано, а Альет никогда не лазала по скалам. Оказалось непросто найти товарища по связке. В ту пору люди, имеющие минимальный альпинистский опыт и достаточно крепкие духом, были редкостью в этом краю. Жорж Тондер дал себя убедить в осуществимости моего проекта; не будучи скалолазом, он совершил несколько классических восхождений в Альпах, умел пользоваться страховочной веревкой и соглашался рискнуть, что и требовалось в первую очередь.