Запах серы, стр. 1

Ньирагонго, или запретный вулкан

Запретный вулкан

Первые исследования

Роль этого вулкана в моей жизни столь же неординарна, как и он сам. Достаточно сказать, что он стоит первым в моем послужном списке. В те далекие времена я жил в Африке и вулканы меня ничуть не интересовали. Просто я любил горные восхождения, и в тот сентябрьский день 1947 года у меня выдалось несколько свободных часов. Было ясно, что за один день я сумею взобраться лишь на Ньирагонго — ближе в округе другой вершины не было.

Вторично я попал туда годом позже, успев за этот срок «заболеть» вулканологией. Моей целью на сей раз было не восхождение (кстати, не представляющее особого интереса), а попытка спуска в еще никем не обследованный кратер Ньирагонго.

Там, на дне колоссального колодца, я открыл озеро кипящей лавы, тогда оно было единственным известным в мире. Пробудившаяся страсть к вулканологии дополнилась страстью к Ньирагонго: ступить на брега увиденного озера сделалось делом чести, тем более что затея представлялась отнюдь не легкой. К естественным препятствиям — отвесному спуску по непрочной нижней стенке среди густых облаков серных газов, не говоря об адском дыхании лавы, — добавлялись препятствия искусственные. Даже благожелательно настроенное начальство обычно не расположено покровительствовать подобным начинаниям, а то, с которым пришлось иметь дело мне, просто приняло мой проект

в штыки. Вот почему долгие годы Ньирагонго был для меня «запретным вулканом».

Первым вулканическое происхождение гор Мфумбиро установил Франц Штульман. Было это в 1891 году. Правда, описание их составили еще Спек и Грант в 1861 году, а 14 марта 1876 года Стэнли увидел «три конуса Мфумбиро в направлении вест-норд-вест». Штульман же описывал горную цепь, увиденную им с противоположного берега озера Эдуарда, следующим образом: «Часов около десяти дневальный разбудил меня криком: „Господин, небо горит!“ Радостная мысль промелькнула у меня в мозгу: это вулкан!!! Я вылетел из палатки и чуть было не завопил от счастья, так как объявшее небо зарево явно не было вызвано лесным пожаром. Это мог быть только более мощный очаг. Присутствуя при этом явлении, нельзя было долее сомневаться, что хребет Вирунга состоит из действующих вулканов. Наши проводники подтвердили, что из этой самой горы, Вирунга Виагонго, до которой, по их словам, было 4–6 дней пути, ночами иногда вылетал огонь, а в подземном гуле можно было различить коровье мычание и ружейные выстрелы, принимавшиеся ими за недовольство злых духов».

Три года спустя два немецких путешественника, Адольф фон Гётцен и фон Притвиц, первыми из европейцев не только достигли этого горного кряжа, но и поднялись на один из наиболее активных его вулканов — Ньирагонго.

Экспедицию они начали на берегу Индийского океана и 5 месяцев спустя, 27 мая 1894 года, стали лагерем близ озера Мохасси в Руанде. Внезапно небо на северо-востоке занялось заревом. «Наблюдая эту могучую игру сил природы, — пишет Гётцен, — нельзя было более сомневаться, что горы Вирунга не что иное, как цепь действующих вулканов. Самый западный из конусов, под названием Кирунга Чагонго, находился, судя по всему, в наиболее активной стадии извержения».

Гётцен дал этому вулканическому хребту имя Вирунга (множественное число от Кирунга), сохранившееся за ним и поныне, а Мфумбиро называют теперь восточную его часть.

Десять суток одолевали исследователи отделявшие их от вулкана 90 километров. Каждую ночь наблюдали они красноватое свечение, и их влекло к нему, как ночных мотыльков к свету лампы. Думаю, будет небезынтересно ознакомиться с отрывками из рассказа фон Гётцена о первом восхождении на одну из вершин Вирунга; они дают представление о трудностях покорения гор Центральной Африки в те времена.

«Вулкан полыхает в ночи, как огненный столб. В четверг 7 июня 1894 года, пройдя шесть часов на север, мы достигаем его подножия. Притвица и меня сопровождали восемнадцать лучших носильщиков (по двое на поклажу), капрал, имевший опыт восхождения на Рунзоро с доктором Штульманом, и двое солдат. Проводниками у нас были люди из племени батуа, выделенные вождем их деревни, — невысокого роста парни, вооруженные луками.

Мы перевалили через несколько холмов вулканического происхождения и вышли на совершенно гладкую равнину шириной 5–6 километров. Далее в земле начались трещины. Не очень приятно было идти, постоянно натыкаясь на расселины, борозды и необычного вида складки, образованные охлаждением потоков лавы. Петляющая тропа охотников на слонов вывела нас к подножию горы.

В половине третьего начали медленный подъем. Вместе с сомалийцами мы отослали назад наших мулов, которым идти по изрытой щелями лаве было чересчур сложно. Вскоре мы добрались до зарослей кустарника, напоминавших беспорядочным переплетением стволов и ветвей девственный лес. Скоро мы очутились в кромешной тьме. Тропа вдруг оборвалась, и в тот же миг, воспользовавшись нашим секундным замешательством, проводники как в воду канули.

Мы усердно махали топором и тесаками, шаг за шагом продвигаясь вперед. Вскоре стало ясно, что до темноты нам не удастся достичь впадины, отделявшей конус от вторичного кратера, расположенного гораздо ниже к югу. Пришлось остановиться в этом непроходимом лесу и расчищать места для палаток.

На следующий день мы оставили в лесу носильщиков и палатки, взяв с собой лишь трех аскари. Охотничьи ножи действовали великолепно, хотя и хуже, чём сабли наших солдат. Было на редкость приятно смотреть, как справа и слева падают сраженные нашими ударами ветви и лианы. И все-таки дело шло небыстро, так как довольно часто удар по колючему кусту обрушивал на нас новые гирлянды лиан и ветвей. По счастью, склон был не слишком крут, и мы надеялись выдержать направление.

За 9 часов мы продвинулись примерно на 2 километра.

К полудню вернулись отдохнуть на стоянку. Оттуда мы послали к Керстингу человека с письмом, в котором извещали его о нашем положении, предупредив, что наше отсутствие может затянуться, и просили прислать отряд с запасом воды, продовольствием и козами.

Назавтра мы вновь трудились изо всех сил и прошли пару километров. Растительность еще более густа и спутанна, чем накануне. В довершение ко всему огромные стволы нередко преграждают нам путь. Обходить их становится все сложнее, поскольку крутизна склона увеличивается. Мы сменяемся каждые полчаса, но тем не менее силы наши заметно идут на убыль. Если в ближайшие часы мы не выйдем на открытое пространство, потребуется вызвать из лагеря новых людей, то есть потерять лишний день. А потому — вперед! Перерубив ножами самые толстые ветви вьющихся растений, мы всем весом наваливаемся на спутанную массу, стараясь пригнуть ее к земле или отодвинуть в сторону. Иногда из-под лезвий брызжет едкий, опасный для глаз молочный сок, не говоря уже о том, что нас царапают бесчисленные колючки.

В 2 часа на стоянку прибывает затребованная нами колонна с припасами. Сверх того Керстинг прислал двух новых проводников, якобы хорошо знающих лес. Они удивительно похожи на батуа, но отрицают свою принадлежность к этому племени. Однако, следуя примеру своих предшественников, они при первой же возможности бросаются в сторону и бесследно исчезают в зарослях. Тем не менее в 7 часов мы вновь пускаемся в путь с 12 отборными носильщиками.

Сильно истрескавшаяся почва затрудняет продвижение. К тому же мягкий слой перегноя кончился, и мы идем по лаве. Наконец, в половине десятого мы выбираемся на плато и оказываемся у подножия основного конуса с крутыми, почти оголенными боками. Густые облака скрывают его вершину.

Несколько минут мы отдыхаем, затем начинаем подъем прямо по южному склону конуса, преодолевая участок, заваленный острыми обломками скал. Восхождение усложняется с каждым шагом. Мы вынуждены карабкаться на подлинные крепостные валы из лавы и неисчислимых глыб. Осколки трахитов ранят нам ноги. Мой слуга не обут и вынужден отказаться от подъема. Мы задыхаемся, пульс убыстряется. Каждые 20 минут мне приходится устраивать краткий привал, чтобы перевести дыхание.