Легенда об Уленшпигеле (с иллюстрациями), стр. 95

Пепел Клааса стучит в моё сердце...
В нашу страну ворвались палачи.
Силу, меч и огонь против нас обратили.
Подлых шпионов купили они.
Там, где царили мир и любовь,
Сеют доносы они, недоверье...
Смерть живодёрам! Бей, барабан,
Бей, барабан войны!
Да здравствуют гёзы! Бей, барабан!
Крепость Бриль — в наших руках!
Взят и Флиссинген, к Шельде ключ!
Милостив бог, — и Камп-Вере наш!
Что ж молчали зеландские пушки?.. —
Есть у нас порох и пули,
Есть и ядра из чугуна...
С нами господь! Кто ж устоит против нас?
Бей, барабан — барабан войны и победы!
Да здравствуют гёзы! Бей, барабан!
Меч обнажён. Будь бесстрашным, сердце,
Твёрдой, рука! Меч обнажён.
Долой десятину — разоренье народа!
Смерть палачу! Петлю ворам!
Клятвопреступному королю — мятеж!
Мы подняли меч за наши права.
За очаг наш, за жён и детей
Меч обнажён... Бей, барабан!
Сердце бесстрашно, рука тверда.
Долой десятину! Долой позорную милость!
Бей, барабан войны! Бей, барабан, бей!

— Да, друзья и братцы, — говорил Уленшпигель, — да, в Антверпене перед ратушей они соорудили великолепный помост, покрытый красным сукном; на нём, точно король, восседает герцог Альба на троне, окружённый своими солдатами и челядью. Когда он хочет благосклонно улыбнуться, он делает кислую рожу. Бей в барабан, зови на войну!

...Вот он дарует милость и прошение. Молчите и слушайте. Его золочёный панцырь сверкает на солнце, главный профос верхом на коне рядом с балдахином; вот глашатай со своими литаврщиками; он читает: прощение всем, за кем нет греха, прочие будут наказаны без пощады.

...Слушайте, братцы: он читает указ, коим предписывается, под страхом обвинения в мятеже, уплата десятины и двадцатины.

И Уленшпигель запел:

Герцог! Слышишь ли голос народа,
Грозный ропот его? Он растёт, как прибой
В час, когда надвигается буря.
Довольно денег, довольно крови!
Довольно поборов!.. Бей, барабан!
Меч обнажён. Бей, барабан погребальный!
Ты вонзаешь свой коготь в кровоточащую рану.
Грабишь убитых тобой... Иль чтоб кровь нашу пить
Надо тебе растворить в ней все золото наше?!
Шли мы правой стезёю: верность хранили
Мы королю. Но — клятвопреступник король,
Так свободны и мы от присяги!.. Бей, барабан войны!
Герцог Альба, герцог кровавый!
Посмотри: на замке все ларьки и лавчонки.
Посмотри: пивовар, бакалейщик и пекарь
Торговать перестали, платить не желая налогов.
Ты идёшь — поклонился тебе по дороге
Хоть один человек?.. Видишь сам, как дыханье чумы,
Ненависть и презренье народа тебя окружают...
Земли цветущие Фландрии,
Полный веселья и жизни Брабант
Стали унылыми, словно кладбище.
Где недавно ещё, в дни свободы,
Лютня звенела и свиристела свирель —
Там теперь молчанье и смерть.
Вместо весёлых гуляк
И распевающих песни влюблённых.
Видны повсюду бледные лица людей,
Ждуших покорно, когда их сразит
Неправосудия меч... Бей, барабан войны!
Больше не слышно уже
Ни звяканья кружек в трактирах,
Ни звонкого голоса девушек,
С песней бродящих по улицам.
Брабант и Фландрия, радости страны,
Стали страною печали и слёз...
Бей, барабан погребальный!
Край мой родной, страдалец любимый!
Не склоняй головы перед подлым убийцей!
Трудолюбивые пчёлы! Густыми роями
Риньтесь на трутней Испании!
Трупы зарытых живыми жён и сестёр,
Взывайте к Христу: «Отмщенье!»
Ночью блуждайте в полях, о несчастные души,
Взывайте к богу!.. Рука поднялась для удара,
Меч обнажён. Герцог Альба! Мы вырвем кишки у тебя
И хлестать по морде будем тебя кишками!..
Бей, барабан! Меч обнажён.
Бей, барабан, да здравствуют гёзы!

И все солдаты и моряки с корабля Уленшпигеля и прочих кораблей подхватили:

Меч обнажён! Да здравствуют гёзы!

И голоса их гремели, как гром освобождения.

III

На дворе стоял январь, жестокий месяц; он может заморозить телёнка во чреве коровы. Шёл снег и тут же смерзался. Мальчишки ловили на клей воробьев, искавших под мёрзлой корой снега какой-нибудь жалкой поживы, и таскали эту дичь домой. На сером и ясном небосклоне чётко выделялись неподвижные костяки деревьев, ветки которых были покрыты снежными пуховиками. Снег лежал также на хижинах и на верхушках заборов, усеянных следами кошачьих лап, ибо и кошки тоже охотились по снегу на воробьев. Вдали луга также были покрыты этим чудным мехом, оберегающим теплоту земли от резкого холода зимней поры. Чёрным столбом поднимался к небу дым над домами и хижинами, и не было слышно ни малейшего шума.

И Катлина с Неле сидели в своём жилище, и Катлина, тряся головой, говорила:

— Ганс, моё сердце рвётся к тебе. Ты должен отдать семьсот червонцев Уленшпигелю, сыну Сооткин. Если ты в нужде, то всё-таки приди, чтоб я могла видеть твоё светлое лицо. Убери огонь, голова горит! О, где твои снежные поцелуи? Где твоё ледяное тело, Ганс, мой возлюбленный!

Она стояла у окна. Вдруг мимо быстрым шагом пробежал voet-looper, скороход с колокольчиками на поясе, крича:

— Едет господин комендант города Дамме!

И так он бежал к ратуше, чтобы собрать там бургомистров и старшин.

И тогда среди глубокой тишины Неле услыхала звук двух рожков. Обыватели Дамме бросились к дверям, полагая, что эти трубные звуки возвещают прибытие его королевского величества.

И Катлина тоже вышла на порог с Неле. Издали они увидели отряд блестящих кавалеров верхом на конях, а перед ними, также на коне, человека в плаще из чёрного бархата с куньей оторочкой, в бархатном камзоле с золотой вышивкой и в опойковых сапогах на куньем меху. И они узнали господина коменданта.

За ними гарцовали молодые всадники, бархатная одежда которых, несмотря на повеление его величества, покойного императора, была отделана вышивкой, кружевами, лентами, золотым, серебряным позументом и шёлковой тесьмой. И плащи, накинутые на их камзолы, так же, как у начальника, были оторочены мехом. Они ехали весело, и весело развевались по ветру длинные страусовые перья, украшавшие их шляпы с золотыми шнурками и пуговицами.