Легенда об Уленшпигеле (с иллюстрациями), стр. 113

В Дуэ [189] они, правда, не повесили in effigie [*20] ректора университета, равным образом объиспанившегося, но на кораблях гёзов можно было видеть повешенные куклы, на груди которых значились имена монахов, аббатов, прелатов, тысячи восьмисот богатых женщин и девушек из малинского монастыря, которые своими пожертвованиями поддерживали, золотили, наряжали палачей родины.

И на этих куклах, позорище предателей, значились имена маркиза д'Арро, коменданта крепости Филиппвилля, бессмысленно расточавшего съестные и военные припасы, чтобы, под предлогом недостатка их, сдать крепость неприятелю; имя Бельвера, который сдал Лимбург, когда город мог ещё держаться восемь месяцев; имена председателя высшего совета Фландрии, членов магистрата Брюгге, магистрата Малина [190], сохраняющего свой город для дон Хуана; членов гельдернской счётной палаты, закрытой за измену, членов брабантского высшего совета, канцелярии герцогского тайного и финансового совета, коменданта и бургомистра Менэна и злоумышленных соседей провинции Артуа, позволивших беспрепятственно пройти двум тысячам французов, которые шли грабить страну.

— Увы! — говорили горожане. — Вот герцог Анжуйский засел в нашей стране. Хочет быть нашим королём. Видели вы, как он вступал в Монс, маленький, толстобёдрый, длинноносый, желтолицый, криворотый? Это важный принц, возлюбивший необычайные виды любви; чтобы соединить в его имени нежную женственность и мужественную мощь, его называют «её высочество» господин герцог Анжуйский.

Уленшпигель был в задумчивом настроении. И он пел:

Сияет солнце, небо голубеет...
Покройте трауром знамёна!
Траур на рукояти шпаг!
Долой украшенья,
Зеркала занавесьте!
Я спою вам песню о Смерти,
О предателях песнь моя.
Наступили они пятою
На грудь свободных, гордых стран:
На Фландрию, Брабант и Геннегау,
Антверпен, Артуа и Люксембург.
Дворяне и попы — вот кто нас предал:
Толкает на измену их корысть...
О предателях я пою.
Когда страну опустошает враг,
Когда испанцы уже в Антверпен входят —
Попы, прелаты, офицеры,
В расшитых золотом одеждах
И с рожами, лоснящимися от вина,
По улицам Антверпена идут,
Бесстыдно город покидая...
По их вине опять восторжествует
Для дел кровавых инквизиция,
И Тительманы новые опять
За ересь будут и пытать и мучить
Глухонемых...
О предателях я пою.
Вы подписали «компромисс»,
О трусы подлые!
Проклятье вашим именам навеки!
Час битвы наступил. Где ж вы теперь?!
Вы за испанцами
Летите, словно во?роны...
Бей, погребальный барабан!
Страна Бельгийская, тебя осудит
Грядущее: с оружием в руках
Ты отдалась врагу на разграбленье.
О, не спеши, грядущее! Ты видишь:
Предатели орудуют везде.
Их было двадцать, нынче — тысяча;
Их главари все должности в стране
Своим пособникам пораздавали.
Народное сопротивленье
Решили подорвать они,
Раздор и леность поощряя —
Испытанный предателей прием.
Оденьте в траур зеркала!
Траур на рукояти шпаг!
О предателях песня эта.
Порой бунтовщиками объявляют
Они испанцев или «недовольных»
И запрещают помогать
Им хлебом, порохом
Или приют давая;
Но если схватят их, чтобы повесить —
Да, чтоб повесить! —
На волю выпускают их тотчас.
«Вставай!» — так говорят брюссельцы,
«Вставай!» — так в Генте говорят,
Так говорит народ и в Бельгии.
Несчастные! хотят вас раздавить
Меж королём и папой:
Уж собирает он крестовый
На нашу Фландрию поход.
Наёмники, стекаются они
На запах крови:
Своры жадных псов,
Гиен и змей...
Они прожорливы, их мучит жажда...
О, бедная моя отчизна,
На разоренье обрекли тебя, на смерть!..
Любимцу папы, Александру,
Сюда дорогу указал
Не дон Хуан Австрийский, нет —
Но те, которых осыпа?ла
Деньгами, почестями ты,
Кто наших жён, детей и дочерей
Духовными отцами были!
Они тебя повергли в прах,
И к горлу твоему Испанец
Уже приставил нож...
Бесстыдно над тобой глумясь,
Они Оранскому в Брюсселе
Устроили торжественную встречу...
Когда сверкали над каналом,
С весёлым треском рассыпаясь,
Потешных тысячи огней
И в пышном, праздничном убранстве
Суда теснились на воде, —
О Бельгия, здесь гнусно разыграли
Историю Иосифа, что продан
Был в рабство братьями родными.

III

Видя, что ему не мешают болтать, монах стал задирать нос. И матросы и солдаты, чтобы подстрекнуть его к разглагольствованиям, начинали хулить католических святых и обряды римской церкви.

Он приходил в ярость и изрыгал на них бездну ругательств.

— Да, — кричал он, — да, вот я попал в гёзский вертеп. Да, вот где они, эти проклятые вампиры нашей страны. Да! И после этого смеют ещё говорить, что инквизитор святой муж, жёг их слишком много. Нет, немало ещё осталось этих поганых червей. Да, на этих прекрасных и смелых кораблях нашего короля и государя, прежде таких чистых, таких вылощенных, теперь сплошь червоточина, да, гёзская, смердящая червоточина, — и ваш горлодёр-капитан, и повар с его богохульным пузом, и все вы с вашими еретическими полумесяцами. Когда его высочество король задаст артиллерийскую мойку всем судам своим, то по малой мере тысяч на сто флоринов придётся истратить пороха и ядер, чтобы разметать эту грязную, смердящую заразу. Да, вы все рождены на ложе госпожи Люцифер, осуждённой на сожительство с сатаной среди червивых стен, под червивыми завесами, на червивой подстилке. Да, и вот здесь-то, в этом смрадном соединении, они и произвели на свет гёзов. Да, и я плюю на вас.

вернуться
вернуться

*20

Латинское выражение, означающее: «в виде куклы».

вернуться