Самый страшный зверь, стр. 51

— Ваша правда, — кивнул Патавилетти. — Прижмем его к обрыву, там его быстрые ноги не спасут. Если что, из арбалетов по коленкам бить будем. Не уйдет, лишь бы только появился.

— По коленкам? Мне он нужен живым. Не хочу, чтобы в темноте твои люди промахнулись, взяв чуть выше. Я не раз видел, как погибали раненные в бедро. Причем погибали быстро: истекали кровью.

— Я лично отрублю кривые руки тому, кто так сделает. Они трижды подумают, прежде чем пулять болты куда попало.

— Хотелось бы верить…

— Даже не сомневайтесь, — все веселее и веселее говорил Патавилетти, обрадованный перспективой успешного завершения смертельно надоевшей бесперспективной погони. — Мои ребята умеют ночами диких коз ловить. Как надо все подготовят. Даже чучела уложим у костров, чтобы не насторожился.

— Не понял?

— Пацан смекалистый, пересчитает тех, кто у огня сидит, и может заметить, что кое-кого не хватает. А чучело от живого человека издали да во мраке ни за что не отличить.

— Понятно. Это ты хорошо придумал.

— Не я придумал. Сакерш Махадский обхитрил нас таким способом после битвы при Трех Барханах. Мы под вечер разбили его авангард, а основные силы кочевников отступили в неукрепленный лагерь среди песков. С высоты барханов мы его просматривали хорошо и видели, как зализывают они раны у костров из сушеного кизяка. А наутро оказалось, что все ушли, а видимость жизни создавала лишь группа воинов на быстрых конях. Догнать Сакерша в тот раз так и не получилось. Потом он зализал раны и устроил резню при Дербеше.

— Битва при Трех Барханах? Я не знал, что в ней участвовали люди Конклава.

— Верно, не участвовали. Я тогда был гвардейцем. Рядовым Малой Гвардии.

Маг удивленно повел бровью:

— Вот уж не подумал бы. Ты не слишком похож на человека благородного происхождения.

— Так и есть, я незаконнорожденный. Мать прижила от одного из баронов побережья. Отец, пока не покинул этот мир, помогал по возможности, благодаря ему я и попал в гвардию, у него там были старые связи.

— Должно быть, тебе не очень понравилось быть гвардейцем, раз ушел. Понимаю, бастардам там вряд ли были рады.

— Не в том дело. Меня изгнали с позором.

— Бесчестье? Что же ты натворил?

— Да ничего.

— А все же?

— Наш офицер приказал перебить пленников без суда. Они нас задерживали, он опасался, что у него будут неприятности из-за невыполненного приказа. Время сильно поджимало. Мы тогда воевали с Серым Братством. Когда те замирились с Конклавом, многие из тех, кто подавлял бунт, пострадали от своего рвения. Серые были очень злы, вот и пытались их утихомирить по-разному. Задабривали наказаниями тех, кто позволил себе слишком много.

— Твоего офицера наказали?

— Разумеется, нет. Мишенями для битья везде и всегда ставят рядовых. Всю нашу роту подвергли децимации, но офицеров не тронули.

— Сильно путаюсь в датах, но так полагаю, что это случилось не при нынешнем императоре?

— Ну да.

— Верно, ведь наш на такие пустяки не обращает внимания и всегда горой за тех, кто ему предан. Я с ним согласен. Война — грязное дело. Победить и не запачкаться мало у кого получается. Не возникало желания попробовать вернуться в гвардию?

— Ни малейшего.

— Думаю, тебе понравится, если мы поймаем одного из представителей династии, сильно усложнявшей жизнь таким, как ты, дурными правилами и законами.

Патавилетти пожат плечами:

— У меня приказ — схватить мальчишку. Приказ простой, но выполнить его не так просто. Если все же удастся, императорская щедрость обрадует всех.

— Удастся. Непременно удастся. Дирт — всего лишь зеленый мальчишка, а они, как никто другой, склонны к преувеличению своих возможностей. Он обязательно зарвется и совершит ошибку. Так с ними всегда бывает. Мы возьмем его. Ты бастард, но это даже к лучшему. Возможно, щедрость императора дарует тебе не просто полноправное дворянское звание, а и титул не из самых последних. С собственным графством приятней встретить старость. Помни об этом, когда будешь расставлять людей в засаду. Мальчишка не должен вырваться, второй раз западня может не сработать, он станет вести себя осторожнее, а нам и без этого непросто с ним приходится.

— Лишь бы он пришел.

— Придет. Обязательно придет. Он ведь всего лишь мальчишка. И он мечтает освободить дмартов. Ему ничего другого не остается.

Глава 21

Причудливо исковерканные деревья, покрывавшие склон холма почти до вершины, — единственное отличие здешнего леса от того, в котором Дирт провел большую часть жизни. В том, что не касалось странного облика, лес ничем не отличался, и его ночная жизнь была такой же насыщенной. Подозрительные шорохи со всех сторон; приглушенные звериные шаги — кто-то убрался с твоего пути; с прерывистым шелестом над головой проносятся черные комки летучих мышей; раздается ритмичный скрип где-то вдали — это всего-навсего подает голос сова. Хеннигвильцев все эти безобидные звуки пугали до заикания, но Дирт не обращал на них внимания. Для него шум в темноте не страшнее, чем стрекотание сверчка за печкой.

Куда больше волновали звуки, вызываемые собственными шагами. Как ты ни старайся, а совсем уж бесшумно даже днем трудно передвигаться. Заниматься этим ночью намного труднее, тем более если неполная луна то и дело скрывается за лохматыми облаками. Приходится рассчитывать каждое движение, аккуратно прощупывая почву впереди, переступая через крупные сучки, а мелочь отодвигая в стороны. Враги все это время вели себя беспечно до удивления, не замечая беглеца в упор, но от этого Дирт не перестал их опасаться.

Лагерь спайдеров в сотне шагов дальше по склону. Среди деревьев прекрасно можно разглядеть языки пламени двух больших костров. Еще один, горевший скромнее, отбрасывает отблески чуть выше. Именно к нему Дирт и крался, рассчитывая, что пленников оставили именно там.

Почему он так решил? Да потому, что, как бы ни напрягал глаза, разглядеть их не смог. Вокруг больших костров лежали только спайдеры, причем собрались там все, за одним исключением. Закутанные в плащи или одеяла, они лишь на первый взгляд не отличались друг от дружки. Долговязой фигуры преподобного Дэгфинна среди них не замечалось, и пухлой фигуры невысокого Мади — тоже. Если их не убили, значит, держат в другом месте. И скорее всего возле третьего костра, ведь для чего тогда его развели? Удобное место — выше склон становится совсем уж крутым, переходя в почти вертикальный обрыв, на который быстро не вскарабкаться, а ниже путь для бегства перекрывает основной лагерь. Слева бурелом, через который непросто перебраться, так что для побега у пленников остается лишь одно направление. И его наверняка охраняет присматривающий за ними часовой.

Дирту придется его убить, и это заставляло нервничать сильнее всего. Не то чтобы он против человеческих смертей — вовсе нет, этих кровожадных тварей он даже не считал за людей. Спайдеры не глухие, и не все из них спят. Крик умирающего они непременно услышат.

Надо очень постараться, чтобы убить бесшумно. И лук на этот раз — не помощник. Стрела в голову имеет неплохие шансы, но бесшумность ее даже в лучшем случае относительная, ведь выстрел далеко не беззвучен, в ночной тишине хлопок тетивы прозвучит подобно грому, да и удар стального наконечника о кость тоже тихим не назовешь.

Еще пара осторожных шажков, и Дирт наконец как следует разглядел третий костер. За ним, прислонившись спинами к дереву, сидят два пленника, а перед ним…

Захотелось протереть глаза. Часовой, которого Дирт так опасался, спит самым бессовестным образом, развалившись на спине лицом к небу. Глаза закрыты, физиономия расслаблена. И даже похрапывает сладко, вот ведь ротозей.

Немыслимая удача!

Возник соблазн проигнорировать заснувшего часового. Шанс того, что он так и будет похрапывать, ни на что не реагируя, очень даже приличный. Лишь бы Мади не начал шуметь от неожиданности, в преподобном Дэгфинне Дирт был уверен, почти как в себе, ведь при всех недостатках его характера он один из самых разумных и спокойных хеннигвильцев.